Тайны русских волхвов. Чудеса и загадки языческой Руси - Александр Асов

Михаил вставал и быстро шел к самолету; в такие дни он работал особенно долго, до изнурения, до пота, ложился спать заполночь.

Все лето и осень Михаил Александрович собирал самолет, – появится минутка – он сразу к нему и чем-то лязгает, что-то гнет; натащил со свалки пропасть железа: сетку кроватную, кузов автомобиля, какие-то ржавые полосы, так что соседи ему даже предлагали принести части старого морского буксира и устроить у него дома судоремонтный цех, но он, подумав, отказался.

Наконец, настал день, когда Михаил Александрович расчистил перед домом снег, снял с петель забор и покатил по доскам свой новорожденный самолет к Клязьме, – ровный, чуть припорошенный клязьменский лед вполне мог сойти за взлетную полосу. Рядом с Михаилом шла баба Нюра и тихо причитала:

– Миша-а, ну зачем ты… Ты что, совсем меня жизни лишить хочешь… Пожалел бы старуху-то… Перед людьми стыд какой… Где ж это видано – летать по небеси, аки ангелу… Ить разобьесси!..

– Да что ты, мам! – хрипло отвечал Михаил, толкая со всех сил раму самолета. Зря ты так переживаешь! Погодка-то благодать! Я только с Солнышком там потолкую… Мне надо-ть! Я туды и сей миг обратно! – Он поднатужился и налег на раму: – Э-эх! Ну, пошла, родимая! А ну, еще раз!

Залив бак, он стал раскручивать пропеллер, – рыкнув несколько раз с натуги, мотор зафурыкал, заурчал… Михаил вскочил в кабину, надел мотоциклетный шлем, натянул очки-консервы и…

– Пое-е-ехали!

Михаил уже не смотрел по сторонам, дыхание его клубилось, на усы оседал иней. Самолет тронулся, пошел, завихрив бурунчики, отхлестав всех стоящих рядом снежным наждаком. Он разбежался, оставляя за собой следы колес, стал подозрительно встряхивать крыльями и хвостом, – показалось: еще немного – он развалится. Ничего подобного! Самолет бежал все быстрее и быстрее, пропеллер закрутил перед самолетом настоящую вьюгу. Михаил Александрович подпрыгивал в седле, лицо его лучилось, он чувствовал себя по-настоящему счастливым человеком.

С набережной кто-то закричал во все горло: «Давай, Михайло! Чаво там!» И – в снежном вихре, под карканье галок, поднявшихся с покосившихся крестов Никольского монастыря, он – взлетел! Его синяя тень метнулась по льду, он набрал высоту, лег на одно крыло, стал делать разворот, – внизу маленькие черные человечки на белом снегу махали шапками; опрокинутый, ставший под углом город с отточиями заборов, с церквушками, колоколенками и трубами судоверфи, с улочками, слоями опоясывающими Ярилину гору, засверкал снегом, почти ослепил Михаила Александровича.

«И… эх! Какая красота!» – крикнул он кому-то с высоты. Он сделал круг над городом, пролетел в опасной близости от маковок монастыря; потом, страшно рокоча, сотрясаясь всем корпусом, из последних сил напрягаясь, поднялся… высоко, высоко, – пробил темную вату облаков, вознесся еще выше… И вот облака, подсвеченные Ярилою Солнцем, снежными горами, замками, ирийскими садами, нагромождениями торосов, пенными гривами, вздыбилось, всклубилось под его крыльями, а над головой открылось небо, чистое, свободное, беспредельное… «Ярила Солнце… Ты один тут царишь! Услышь меня, взываю к тебе… Ты знаешь, о чем болит сердце! Растопи лед, верни радость в жизнь горемычную…»

…По дороге, ведущей к Ярополчу, с трудом подымаясь на холмы и поскрипывая тормозами на спусках, выпуская сизый дымок из выхлопной трубы, катил рейсовый автобус. Ирина надышала небольшое – на один глаз – окошко и рассматривала худосочные березки, занесенные грязноватым снегом рядом с обочиной; дальше, за белым полем, над темной неровной полосой ельника уже виднелись маковки ярополчских церквей. Автобус качало, сильно пахло бензином, потому хотелось спать… Ирина проспала всю дорогу, только раз на остановке вышла и съела пирожок. Но когда автобус подходил к городу, будто что-то толкнуло ее, она проснулась от солнечного лучика, просиявшего ей сквозь надышенное окошко… Она глянула туда, сердце защемило – она узнала родные места. Здесь она выросла, здесь ее дом, здесь она повстречала… Но – что теперь говорить, у нее уже другая жизнь, и тоже все непросто, но что теперь говорить…

– Эх-эх… давно я не была здесь…

За окном стали частить заборы, показались первые дома и кряжистые, растрескавшие над собой небо, столетние вязы. Автобус затормозил, выпустил Ирину, и она, вдыхая сладковатый, морозный воздух, улыбаясь и щурясь на ослепительный под ярким Солнцем снег, стала спускаться с Ярилиной горы к Клязьме.

Она пошла по набережной, по знакомой, столько раз хоженой дорожке… А вот и дом Миши: забор накренился, но дорожка перед домом, в отличие от соседей – расчищена, так что по бокам ее горою высятся сугробы, и в одном из них торчит лопата – свидетель давешнего сражения, из коего победителем все-таки вышел упрямый, одержимый человек…

На дорожке видны следы протекторов, спускающиеся к реке, – туда, где толпа и… самолет! Ведь писали ей, писали, что Миша мастерит самолет… И вот он его собрал!.. «При мне он ничем таким…»

От толпы отделилась одна фигурка, бегущая и махающая руками… Да это он – Мишка! Ой, то есть Михаил Александрович…

Он подбежал, встал, ничего не говоря. И вдруг засмеялся, бросив взгляд куда-то вверх…

– Я же говорил! Я же верил!.. Ну, спасибо! Благодарю, тебя, Солнышко!

– Да не́ за что! – откликнулась Ирина. – Хм! Ты меня раньше «солнышком» не называл… А вообще-то, здравствуй! Это я! Пришла. Вот…

– Здравствуй-здравствуй! Здравствуй, дорогая! – засуетился Михаил. – Заходи в дом! Вот вешалка, бросай шубейку на крюк… А вот мы сейчас чайку́ сообразим! Самоварчик поставим!

– Здра… Ирина! – это в дом вошла баба Нюра. – Ты что ж… Да ты откуда? Да где… Миша! Ты посмотри – а вот Ирина приехала!

– Да я уже заметил!

Баба Нюра села на стул. Ирина прошлась по комнате, посмотрелась в зеркало, увидела на трюмо свою фотографию в рамке, подняла ее, стала рассматривать.

– Сейчас! Он – мигом, он еще горячий… Мам, что ты сидишь? Поди варенье принеси! Черничное… Ирин, ведь ты черничное любишь… да?

Баба Нюра поднялась и пошла в кладовку:

– Да, сейчас… черничное…

Ирина поставила фотографию, снова оглядела себя в зеркале, потом обернулась к Михаилу:

– Да ты не суетись так… Я ж ненадолго.

Михаил остановился, искоса с тревогой глянул на Ирину.

– Мне же еще домой… Маме нужно показаться – я почему-то прямо сюда пошла, с автобуса… Даже и домой не заглянула…

– Да-да, конечно, к маме!.. – Михаил поднял самовар и понес его в комнату. – Вот! Готово! У нас – один миг! Ты присаживайся – в ногах правды… Садись, а я пока чашки…

Тут вошла баба Нюра с банкой…

– Мам! Я ж тебя просил – черничное, этого года! Это ж не то…

– А я знаю, куды ты его запхнул-то?

– Да там, сбоку, еще крышка такая… – Михаил крякнул с досады. – Я сейчас сам пойду и найду!..

Михаил пошел и хлопнул дверью.

– А Миша все такой же… – вздохнула Ирина. – Все так же шумит, все на нервах… – Тут она заметила, что баба Нюра обвязывает платок и надевает шубу. – Баб Нюр, а вы куда?

– Пойду я, вы тут без меня… – Баба Нюра обернулась на пороге: – Только вот что скажу! Если б муж мой, царствие ему небесное, был жив, то плети тебе не миновать бы… Стара я стала, ничего уж не пойму… Пришла, ушла – будто так оно и надо… И сидит тут, улыбаетси… Вот! – Тут вошел Михаил. – Да, Михайла, пойду я… Да…

Баба Нюра прошла мимо опешившего Михаила, бормоча, покачивая головой. Хлопнула входной дверью…

– Ты, Ир… не слушай ее, – Михаил виновато потупился, – она женщина старая, со своими понятиями. – Он подошел, сел напротив Ирины и подпер голову руками. – Очень рад видеть тебя. Да ты – пей чай-то…

Ирина отвернула кран, и в чашку, дымя, полился кипяток. Михаил невольно следил за ее руками, потом поднял глаза, встретился на миг со взглядом Иры, насмешливым, с прищуром, и тут же, смутившись, опустил голову.

– А я заметила твой аппарат – там, на реке. Значит, правда, ты – летаешь? – Ирина рассмеялась. – Я-то сначала не поверила, когда мне написали… Нет, ну – правда что ли?

– Летаю! Да… Сегодня – летал! Первый раз с тех пор как учился на пилота да бросил… – Михаил обрадовался тому, что Ирина заговорила о его самолете, заулыбался и покраснел. – Ой, ты бы знала, как там, – он махнул вверх, – красиво. Это Ирий! Внизу – все как на ладони… и облака… И слепящее, близкое, – руку протяни, – Солнце наше… Красота!.. Это надо видеть! Я бы хотел тебе показать все это…

– Верю-верю!..

– Сверху все видно… далеко… Только там понимаешь, на каком крохотном лостуке земли мы живем… и такой маленький срок… А все чем-то недовольны, права качаем, жизнь друг дружке портим… Зачем?.. Мама говорит – я разобьюсь… Запрещает летать… Хочет из крыльев самолета навес для поленницы сделать. Правда-правда. Только я не слушаю… Не маленький же. Я теперь часто летать буду! Я вот так решил!