Монархическая государственность - Лев Тихомиров

Без сомнения, епископ, зная о творящемся беззаконии и не препятствующий ему, погрешает. Но и император ошибался, думая, что он себя очищает. На правление государством поставлен он, а не епископ, и для того, чтобы не было беззакония, есть много других средств, кроме контроля епископа.

Широкое облечение епископата правом наблюдения за действиями властей гражданских и правом представления им и власти верховной - дело полезное, законное церковно и разумное, с точки зрения монархической власти, которой главнейшая потребность, есть потребность возможно более непосредственного осведомления. Это общение с подданными дает монарху лучшее средство контроля над управительными властями. Но делать такую управительную власть из самого епископа, сажать его в суды, погружать в выборы "отцов города" и, стало быть, во всю связанную с этим борьбу партий, это значит только уничтожить для епископа все удобства того нравственного влияния на общество, в котором это общество наиболее нуждается со стороны Церкви.

Епископ не есть представитель социального строя, сотканного из разнородных мирских попечений и народных управлений. Верховная власть не может иметь в хорошем епископе достаточного внимания к вопросам народного управления и к мелочной мирской "справедливости", в которой нередко нет и тени высшей правды ни у одной из враждующих сторон. Хороший епископ занят более всего направлением душ к тому идеалу, который забывается мелкой законностью. Хороший епископ совершенно основательно уклонится от всех "партий" отцов города и архонтов. Плохой же епископ будет контролировать народные дела, гораздо хуже, чем даже средний чиновник.

Во всех отношениях идея привлечения епископата к делам управления - идея крайне неудачная, и могла являться только от неясного понимания разницы между нацией, обществом и Церковью.

Эта мысль вместе с тем отвлекала Верховную власть от организации самого общества и от улучшения управительного аппарата посредством постановки его в связь с силами социального строя.

Византийская бюрократия

За отсутствием связи управления с социальными силами нации, Византийская государственность развила самый крайний бюрократизм. Вина в этом лежит не на самом принципе единоличной Верховной власти, выдвинутом с торжеством христианства, а на всем ряде условий, по которым эта Верховная власть не могла или не умела связать свою управительную деятельность с социальными народными учреждениями.

В своем обстоятельном труде профессор Скабаланович говорит:

"Основой Византийской государственности была идея авторитета, полного подчинения человеческой личности государству, частного - общему. Применение этой идеи отразилось в Византии крайностями централизации: интересы государства сузились, из провинций перешли в столицу, из столицы во дворец и здесь воплотились в лице императора" [H. Скабаланович, "Византийское государство и Церковь в XI веке", стр. 132].

Это - формулировка во многих частях неверная. За исключением самой страшной централизации, которая, впрочем, создана также не Византией, а унаследована ей от Рима диоклетиановских времен, все остальное относится типично к Риму, а к Византии лишь постольку, поскольку она не умела развить логически той идеи монархической Верховной власти, которую ей давало христианство. Нельзя, однако, не признать, что Византия оказалась в этом отношении, действительно мало самостоятельной.

"Полное подчинение личности государству" есть идея Рима, даже не императорского, а Римской республики. Империя этой идеи не создала, а лишь произвела сосредоточение властей в одной личности.

Христианство же привнесло идею "царя - Божия служителя", т. е. идею власти верховной, но подчиненной Богу. Личность при этом именно освобождалась от "полного подчинения государству", ибо двух "полных подчинений" не может быть и, подчиняясь всецело Богу, христианин тем самым мог уже только условно подчиняться государству. Но усвоив эту монархическую идею "нового мира", византийская государственность сохранила от "ветхого мира", и старую идею императора как увековеченного диктатора.

По институциям Юстиниана власть императора характеризуется как неограниченная, и это мотивируется тем, что она уступлена ему народом. Император совмещает в себе "все права и всю полноту власти народа". Юридический принцип гласил: "Quod Principi placuit legis habet vigorem" [64], потому что "populus ei - то есть императору - et in eum solum omne suum imperium et potestatem concessit" [65]. Это идея чисто абсолютистская, ставящая власть императора безграничной, но не верховной, не самостоятельной от народной воли. Формула противоречила также христианской идее "Царя, Божия служителя", у которого законом никак не может быть то, что ему "угодно". Но совместительство народной делегации и Божия избранничества давало византийской императорской власти возможность весьма широкого произвола. В случае нарушения народного права, можно было ссылаться на волю Божию, в случае нарушения воли Божией - ссылаться на безграничную делегацию народа. Однако нельзя не видеть, что то же совмещение, давая власти императора возможность произвола, в то же время не давало ей прочности. Эту власть можно было отнимать у недостойного ее тоже на двойном основании: за нарушение воли Божьей, или на основании воли народа, не желающего дольше продолжать данную прежде "концессию".

Идея делегации народной воли и власти одному лицу сама по себе предполагает централизацию, а затем и бюрократизм. Действительно, как сосредоточие всех властей народных, император есть власть управительная. Он по смыслу делегации всем сам управляет. Он должен вершить все дела текущего управления. Посему все централизуется около него, в нем. Но так как фактически все государственные дела вести одному человеку, хоть и самому гениальному, все-таки невозможно, то они поручаются слугам, чиновникам. Так развивается бюрократия.

Для царя "Божия служителя" обязательно только направление дел страны в дух Божией воли. Народное самоуправление не противоречит его идее под условием, что он сохраняет над этим управлением контроль "Божия служителя" и направляет всех на истинный путь правды, в случае каких-либо от нее уклонений. Но для императора, которому "народ уступил всю свою власть и могущество", какое бы то ни было проявление народного самоуправления, есть уже узурпация со стороны народа, некоторого рода отобрание народом назад того, что он "уступил" императору. Поэтому Византия неукоснительно продолжала римскую политику подрыва и без того слабого социального строя, который не может существовать без самоуправления. С подрывом же муниципального строя, все высшее население устремлялось в чиновничество. В этом отношении можно лишь повторить превосходную характеристику профессора Скабалановича:

"Какое же положение, - спрашивает он, - заняла провинциальная землевладельческая аристократия после того, как рушилось муниципальное устройство, на котором основывалось ее значение? С упадком муниципального устройства, она естественно должна была пасть, и пала бы, если бы, потеряв для себя почву в городах, не нашла взамен того соответствующей опоры в другом месте. Она отыскала эту опору, обратив свое честолюбие на государственные должности и чины. Бывшие посессоры и куриалы [66] набросились на государственную службу... В свою очередь лица, не принадлежавшие прежде к землевладельческой аристократии, которым посчастливилось получить чин, старались довершить свое благополучие приобретением недвижимой собственности... Образовалась таким образом новая чиновная аристократия, льнувшая к императорскому двору и на близости к нему основывающая свою карьеру" [Н. Скабаланович, "Византийское государство и Церковь в XI веке", стр. 235].

Картина совершенно точная. Бюрократия таким образом росла и сверху и снизу. Вместо того, чтобы государство пользовалось в управлении содействием местных социальных сил, государство, напротив, своих чиновников сделало исправляющими должность социальных сил. Но разница при этой замене получается та, что, имея свои интересы в службе, чиновничество перестало быть на местах своего землевладения гражданами, не имело надобности заботиться об интересах этих местностей, об их оживлении, социальном здоровье и крепости, а смотрело на них только с точки зрения временного дохода и временной ступени карьеры. Его влияние не сохраняло крепость провинции, а разлагало. Вот каков был ход бюрократизации Византии, бюрократизации, не дававшей возможности созидания нации.

Я не стану излагать самого построения византийско-бюрократической машины, которое превосходно изложено у профессора Скабалаиовича. Замечу лишь, что она отличалась большой стройностью. Собственно как чиновничий механизм, это было построение очень искусное, в столице сосредоточенное в сенате, куда примыкали все "секреты", т. е. ведомства, разделенные на министерства, и затем разветвлявшиеся по стране. Бюрократия имела чины, жалование, производство в зависимости от времени службы и усердия... Вообще, механизм был построен весьма недурно, а для своего времени, конечно, может быть назван образцовым. Грановский упрекал одного исследователя (Медовикова) за то, что он не показал "все превосходство византийских административных форм и понятий над феодальными западными".