Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р. - Ольга Евгеньевна Романова

была бухгалтером, Лёше не нравилось, как она работала, и он её уволил за год до своего ареста. Показания были идиотскими, но то, что Алексей запросто мог быть противным и высокомерным с людьми — это факт. Проблема в том, что она давала яркие показания о его свинстве (в чём я не сомневаюсь), а в дело они легли как свидетельства его преступной деятельности, это я уже понимала.

Если честно, я лично Алексея посадила бы на год-полтора на перевоспитание, однако нет у нас уголовной статьи «а чего он такой противный». Да и не помогло это, как показали дальнейшие события.

Так вот, судья перед началом заседания зачитал внезапное заявление дамы-бухгалтера про меня: после её показаний на суде я ей угрожала, а если учесть мои «широкие связи в разных слоях общества», то ей страшно. И меня препроводили в ближайший околоток.

Не то чтобы я была в некотором изумлении — к тому времени я практически ничему уже не удивлялась. Даме я не писала и не звонила, ни в суде, ни где бы то ни было ещё не общалась, так что доказательств у неё не было и быть не могло, однако что я твёрдо уже знала: захотят — и без доказательств причинят мне очередные большие неприятности. Посадить не посадят, но условку, например, впаяют запросто. Приведёт двоих каких-нибудь левых свидетелей, и всё.

Вывод я сделала сразу, ещё по дороге в околоток: нельзя ходить на суды одной. Никому нельзя ходить на суды в одиночку.

В околотке с меня собрались для начала брать объяснения, а я попросила ознакомиться с заявлением дамы. Упс, она сделала большую ошибку. Она написала, что я угрожала ей после того, как она дала показания.

— Я сделаю копию? Спасибо. Смотрите, здесь написано, что я угрожала после судебного заседания. Значит, давление на свидетеля отпадает, так? Так. Ещё она пишет, что дело было один на один, то есть очевидцам появиться уже неоткуда, так? Спасибо за копию, кстати, я сохраню, а то вдруг её заявление претерпит изменения. А теперь скажите мне, какой был для меня смысл проделывать всё это? С целью чего?

— Да, смысл не просматривается. Спасибо за объяснения, здесь подпишите, до свидания.

И я снова появилась в зале суда, но никогда уже не ходила одна. Со мной стал ходить мой старый друг, журналист Саша Гордеев. С ним же мы проделали один хулиганский кунштюк.

Дело было уже перед самым приговором. Гособвинителем на процессе была молоденькая девушка, выдерживающая стиль «русалка». Длинные чёрные волосы до попы, вся в ресницах и губах, в тонких чулках в феврале — в общем, вся такая воздушная, к поцелуям зовущая, лет, может, 26–27 или меньше. В процессе она особого участия не принимала, всю дорогу увлечённо переписываясь в телефоне. К телефону на брелочке была приаттачена плюшевая обезьянка.

И вот судья в концов спрашивает прокурора (как теперь правильно? Прокурорку? Я противник феминитивов, но этот мне нравится, пожалуй): мол, что скажет гособвинение?

Прокурорка вскинулась, вскочила, одёрнула юбочку и протараторила:

— Гособвинение просит приговорить Козлова к 12 годам лишения свободы.

И тюк — села, юбочку поправила и снова в телефон.

И на челе её высоком не отразилось ничего.

Хм. Мы с Гордеевым вышли из зала суда несколько ошарашенные. Даже не тем, что случилось, а как. В исходе дела мы не сомневались, судья Олег Гайдар, который вёл процесс, через день уходил в отпуск, а потом на повышение в Мосгорсуд, мы были его последним заданием на уровне райсуда. Но чтобы вот так — девочке, которая только жить начинает, даже не вдуматься в происходящее… И ведь и привычки же ещё быть не могло.

Мы должны были что-то сделать для девочки. Ей же ещё обвинять и обвинять.

— А что, Гордеев. Нет ли у тебя знакомого жиголо?

— Есть.

— Звони.

Чем хорошо с Гордеевым? Мы с ним одинаково чувствуем. А что — на ход нашего процесса прокурорка уже не повлияет, а для будущих процессов надо бы её переподготовить.

Мы засели в кафе, жиголо явился через полчаса. Было обещано, что он умный, идейный и всё поймёт. Так и вышло сразу же. Помимо того что он моментально всё понял и оценил задачу, он ещё был и неотразим. За тридцать, коротко стриженный, спортивный не как спортик, а вот как надо. Прямо начинающий Джеймс Бонд из службы социальной поддержки обездоленных женщин.

На святое, говорит, дело идём: просветить, наставить на путь истинный, образумить заблудшую прокуроркину душу. Да ещё и в ритме танго.

Мы с Гордеевым скинулись Дж. Бонду на начальный процесс просветления в средней руки ресторане и разошлись. Наутро снова надо было в суд, часам к десяти, и это уже оглашение приговора. Встретились утром, стоим хмуро на крылечке — я уж и забыла про Бонда нашего, вдруг видим знакомый со вчера силуэт. Только преображённый: пальто кашемировое, шарф бордо, ботиночки чуть не лаковые. Он нам издалека лицо строгое делает: мол, проходите, не мешайте работать. Потом прошёл мимо — взгляда не удостоил. Чисто опер на задании.

— Отлично работает твой приятель.

— Да я сам обомлел.

Заходим в суд, садимся на скамеечку у зала заседаний, и наблюдаем, как гражданин Бонд коршуном кружит по вестибюлю. Покружил — и нырнул в комнату прокуроров. И не выходит.

Однако тут нас в зал позвали, на приговор. Сидим, собрались все. Лёша в клетке, конвоиры, адвокаты, все на месте, прокурорки нет. Минут через десять прибегает, вся такая розовеющая и запыхавшаяся. Встать, суд идёт.

Судья вломил нам восемь лет, и мы пошли готовиться к апелляции.

…Понятно, что путь ещё долгий. Впереди было ещё четыре года. Тюрьмы, этапы, колония в Тамбове, где мой прадед сидел за антоновское восстание. Потом колония на севере Пермского края, потом в болотах под Южей, потом Кохма, это под Иваново.

А тот приговор Верховный суд отменит через два года. Алексей окажется на свободе, но будет новый процесс в том же суде. Алексей получит пять лет, но и новый приговор Верховный суд снова отменит. Окончательно Алексей выйдет на свободу в середине 2013 года,