Мировой кризис - Андрей Мартьянов

– Сидеть! Сидеть и не шевелиться, сказано! Третий раз повторять не буду!

Моисей Винницкий был узнаваем – те же раскосые глаза, яркий пиджак и полосатые брюки. Однако при виде Короля он вытаращился так, что на несколько мгновений утерял свою восточную внешность.

Немая сцена продолжалась недолго, Беня первым пошел а атаку:

– Что такое? – вздернул брови Король, оглядев Мишку. – Прошу прощения, но место занято и вас здесь не стояло!

Япончик сосредоточил взгляд на крупном изумруде, затем разглядел рассыпанные по полу мелкие стразы, казавшиеся до ужаса настоящими, остановился на полураспахнутом сейфе, из которого лилось манящее сияние. Опустил браунинг и цыкнул на своих, при виде конкурента заворчавших, будто медведи в зверинце.

– Король?!.

– Да, я Король, – с величественностью австрийского кайзера Франца-Иосифа, принимающего иностранного посла, ответил Беня. – Вы имеете сказать мне пару слов, мосье Япончик? К примеру, объяснить, что делаете на этом судне, когда все приличные люди давно легли в постель со своими женами?

Ситуация сложилась щекотливая: по «закону» все права на добычу принадлежали Бене Крику – он пришел первым, место и впрямь занято. Но увы, Мишка, как уже поминалось, был жаден, а жадность губит.

От неожиданности Япончик даже не попытался сообразить, каким образом Король в одиночку связал двоих слуг американца, воспринял это как должное. А ведь следовало бы понять, что где-то неподалеку находятся сорвиголовы из бениной «масти».

– Простите, Король, но мы пришли одновременно, – сказал Мишка. – И имеем равные доли в гешефте. Здесь хватит на всех, и еще останется на леденцы мальчишкам, трущимся при синагоге биндюжников.

– Разве? А что скажут в Одессе? В Одессе скажут, что Япончик польстился на заработок Короля. Люди не поймут ни меня, ни вас. Над нами будет смеяться любой босяк, а я не люблю, когда надо мной смеются босяки. Это действует мне на нервы. И если мне предложат выбрать между репутацией и деньгами, я выберу репутацию. Денег в мире много, репутация одна.

– Очень хорошо, – ощерился Япончик. – Забирай свою репутацию и иди домой. Деньги возьму я, так уж и быть.

– Вот поэтому я – Король, а вы, мосье, всю оставшуюся жизнь будете жить на маленькие комиссионные. И потом: фи, какая грубость, мы брудершафты не пили и вряд ли когда-нибудь выпьем, а потому будьте вежливы, как и полагается деловому человеку. Идите, Япончик, идите – это не ваша ночь. Я предложил последний раз и культурным тоном.

– Иначе – что?

– Иначе вам выразят сожаление, – сказал Беня. – И это буду не я. Решили?

– Бенцион Крик, когда ты в доме своего отца, биндюжника Менделя Крика, ходил под стол не наклоняя головы и не сгибая колен, Япончик уже заработал виселицу и каторгу. Поэтому уйти придется тебе. Я честный человек и предлагал половину, но теперь ты не получишь и гривенника. Постарайся не сделать так, чтобы утром вся Одесса сказала: «Король утонул в Карантинной гавани, какая жалость!» Три карты против одной, Король.

– Я же говорил, не надо грубить, – вздохнул Король, бросил изумруд на пол, вложил в рот два пальца и коротко свистнул. – Грубость еще хуже жадности, мосье, это вам каждый скажет и не обязательно только в Одессе.

Япончик попятился, учуяв нехорошее. Это был критический момент, Мишка мог начать стрелять. Сдержался. Впрочем, Беня надел под сорочку кольчугу с накладными железными пластинками на груди: всякое может случиться. Риск – далеко не всегда дело благородное.

Стоявших на стреме шестерок Япончика аккуратно сняли сразу после того, как их предводитель прошествовал на яхту: никакой крови и, боже упаси, смертоубийства. Вполне достаточно хлороформа. Затем на «Филадельфию», сняв обувь, в одних носках и чулках, поднялись прятавшиеся в тени пакгауза Рувим Голубчик, обычно называемый Студентом, и трое «деловых», «фартовых».

Независимые свидетели из числа уважаемых людей в возрасте и знающих толк в «законе». Но только не в том, какой проповедует в синагоге рав Кацнельсон, а в законе Молдаванки.

От имени Короля Рувим пригласил «деловых» нарочно.

Они-то и должны были выразить сожаление мосье Япончику, благо слышали весь разговор.

Мишку затрясло, когда он увидел Колю Барона, Симона Миндла и грузную, с бульдожьей физиономией, шестидесятипятилетнюю Маньку Муфту, в миру Марью Фроимовну Берлянт, зажиточную мещанку и вместе с тем матриарха бандитов одесских предместий, помнившую еще времена городского головы Новосельского и первый поезд, пришедший в город по новопостроенной железной дороге в далеком 1866 году.

Это, как выразился позднее граф Барков, была тяжелая артиллерия. Во главе с двенадцатидюймовой мортирой в виде мадам Берлянт.

Суд был скорым, приговор обжалованию не подлежал. Мосье Япончик переступил закон и это очень, очень плохо. Невыносимо плохо. Одесса будет возмущена вся.

Беня Король вправе сам решить, что делать с этим человеком, поскольку Беня сторона оскорбленная. Гешефт принадлежит Бене и тут других вопросов лучше не задавать.

– …Я уйду ничего не взяв, – вдруг сообщил Король. – Пусть люди видят, что деньги не самое главное в жизни. А мосье американцу пришлю извинения – только страху натерпелся.

– Да, – басом сказала мадам Берлянт. – Именно поэтому ты, Бенчик, – Король, а мосье Винницкий обычный поц. О тебе будут говорить в Одессе и через сто лет, шоб этому городу простоять десять раз по столько…

Высокая делегация отбыла через пять минут. Раздавленного Япончика Студент пригласил проехаться на Молдаванку, и никаких возражений, мосье! А ваши… э… сопровождающие могут идти на все четыре стороны. Чего стоите выпучившись? Марш отсюда, шантрапа!

Беня Крик ушел с яхты вместе с Рувимом и Мишкой, лишь на мгновение остановившись на пороге каюты и подмигнув изумленному графу, впервые в жизни наблюдавшему суд «деловых» и узнавшему для себя много нового. Слава богу, нежданные гости «Филадельфии» и думать не думали, что двое из трех свидетелей говорят по-русски.

– …Ф-фу, – Барков освободил руки и растер слегка затекшие запястья. – Ну и цирк с конями в упряжи, господа хорошие… Тимоти, что вы на четвереньках ползаете?

– Изумруд ищу… Король бросил его на пол, я сам видел! А теперь – нету!

– О-па, как нехорошо вышло, – подал голос Прохор. – Теперь понятно, отчего эта жирная усатая бабища уронила свой платочек, мигом подняла, а потом засунула его в декольте… Камушек-то у ног валялся, я точно запомнил!

– Декольте? – ошалело сказал Тимоти. – Грабеж средь бела дня! Ну хорошо, среди ночи! А вы говорите – Чикаго…