Мировой кризис - Андрей Мартьянов

– Я объясню… Позвольте газету? Вот заметка про некоего американского путешественника, остановившегося сейчас в Варне…

Выяснилось, что Беня Крик обладал хорошей фантазией: импровизированный план был прост, остроумен и в чем-то даже забавен. Прохор, как человек с чувством юмора, заулыбался и одобрил, Барков лишь плечами пожал. Джералд и Робер переглянулись и тотчас поняли, кто поможет Королю в осуществлении этой нехитрой аферы – разумеется, Тимоти, который вместе с доктором Шпилером и Евой находился в соседнем номере, приглядывая за выздоравливающим Ойгеном.

– Возражения, дополнения? – спросил мосье Крик по окончанию своей речи. – Я не требую общего участия, вас нужно всего два человека! В крайнем случае – три. И я попросил бы одолжения: скажите полицейским, чтобы духу их рядом не было. Если в охранке еще остались умные люди, они послушаются.

– Я обещаю поговорить с обер-полицмейстером, – бросил граф.

– Тогда позвольте откланяться. Мой человек заглянет вечером, обговорить детали, к послезавтра будьте готовы.

С тем Беня Крик отбыл, оставив концессионеров в изрядном недоумении.

– Что вы на меня смотрите, будто на статую Наполеона? – после долгой паузы взбеленился Робер. – Мсье Анно характеризует этого красавчика с наилучшей стороны! Мсье Барков, чем нам помогли хваленые русские жандармы и тайная полиция? Увы, они оказались бессильны! Сейчас надо хвататься за любую соломинку!

– Разве я сказал слово против? – развел руками граф.

– Попробовать можно, – поддержал Робера Джералд. – Господин Крик вовсе не выглядит закоренелым каторжником, мне он показался вполне симпатичным юношей. Бесспорно, я понимаю, что встречаться с ним ночью… Кхм… На большой дороге не рекомендуется, но в данный момент цель оправдывает средства. Или мы на какое-то время избавимся от назойливых соперников в лице Приората, или предприятие будет погублено. Нам требуется фора как минимум в два месяца!

– А потом? – тихо спросил Робер.

– Потом что-нибудь придумаем! При удачном исходе, у нас в руках будут серьезные козыри! И предмет для торговли с конкурентами!

– Вашими бы устами, да медок хлебать, – сказал по-русски Барков, но сразу вернулся к общепринятому в концессии французскому. – Хорошо. Пускай господин Крик и уверяет, будто дело пройдет гладко, но мы с Прохором Ильичом поучаствуем беспременно. Наблюдателями. Так, Прохор?

– Как скажете, Алексей Григорьич…

– Да и к этому Япончику у меня свой счет – матушкин образок надо вернуть.

– Мы все глубже погружаемся в пучину беззакония, – констатировал Джералд. – Мой прадедушка-пират был бы счастлив узнать, что отдаленный отпрыск также избрал стезю джентльмена удачи… Но оставим иронию и отнесемся к предложению Короля серьезно. Робер, ты не мог бы позвать Тимоти, если, конечно, он не очень занят? Ойген, к счастью, уже не при смерти.

– Исключительная живучесть, даже с учетом его невероятных способностей к «волшебству», – проворчал Барков. – Грешно так говорить, но я Реннеру отчасти завидую. Какая невероятная сила в нем скрыта…

Граф ничуть не преувеличивал и не лукавил: огнестрельная рана, полученная Ойгеном была смертельна безусловно. Пуля вошла в четвертое межреберье, на три пальца левее грудины и застряла в левой лопатке – Япончик знал, куда стрелять. Доктор Шпилер потом объяснял, что теоретически должна быть повреждена ткань сердца и совершенно точно – одна из легочных вен и легочный ствол, что означает если не моментальную, то по крайней мере очень быструю смерть. От одной до трех минут, в зависимости от тяжести внутреннего кровотечения. Бывают случаи, когда при аналогичном ранении пуля не задевает жизненно-важные сосуды, но это казус. Один на миллион.

Благополучный исход можно было объяснить только «магнетизмом» Хагена – в первые часы после выстрела кровяное давление упало настолько, что пульс едва прощупывался только на сонной артерии, кожа Ойгена сделалась «мраморного» цвета, дыхание редкое и прерывистое. Шпилер был уверен: раненый умрет в любом случае, не поможет и срочная операция, которую в условиях амбулатории земского доктора Березовки сделать невозможно. Но ближе к вечеру одесский профессор Кульчицкий констатировал резкое улучшение: начало восстанавливаться кровоснабжение, к пациенту вернулось сознание и – чего ранее в медицинских трудах не отмечалось! – пуля «вышла» самостоятельно, организм ее словно бы выдавил. Рана начала рубцеваться, ожог исчезал на глазах. Неудивительно, что профессор выбежал из комнаты с вытаращенными глазами…

Следующим днем Ойгена доставили на станцию на носилках и поездом отправили в Одессу. Ложиться в госпиталь при медицинской кафедре университета он отказался категорически, пускай господин Кульчицкий и обещал отдельную палату, самый лучший уход и личное наблюдение: профессор был потрясен невиданным феноменом. Уговорились, что мэтр будет ежедневно приходить в гостиницу вместе с двумя ординаторами – категорически отказаться от его услуг невозможно, во-первых, такое будет выглядеть неучтиво, во-вторых, привлечет внимание полицмейстера, лично рекомендовавшего светило медицинской науки…

Таким образом, концессионеры поселились в «Аркадии» вместе, не разделяясь, что привело бы к дополнительным неудобствам и тревогам. Жандармы в свою очередь клятвенно заверили: охранять гостей Одессы будут как монарших особ, получено наистрожайшее предписание из Петербурга.

– Монарших, значит? Помнится, государя-императора Александра Освободителя, царствие ему небесное, доохранялись, – полушепотом произнес тогда Барков. Жандармский капитан покосился на графа неодобрительно и обиженно, но промолчал: все-таки именно его ведомство отвечало за литерный поезд и пассажиров. Пусть сотрудники корпуса погибли геройски, но задачу не выполнили. – Для нас из столицы сообщения есть?

– Телеграмма от господина Свечина. Прочитаете – вернете мне, отдавать на руки не положено. Инструкция, ваше сиятельство.

Подполковник Свечин лишь выражал сочувствие и докладывал, будто расследование «медленно, но верно движется». Никакой новой информации – делайте что хотите, господа, мы же будем «содействовать по мере возможностей».

…Впрочем, настоящее содействие со стороны жандармского ведомства воспоследовало: через час после визита мосье Крика по прозвищу Король, «Аркадию» посетил чиновник в вицмундире, не больше не меньше статского советника. Извиняющимся тоном сказал будто только что с вокзала, с херсонского поезда. Со спешным пакетом от губернатора.

Барков, тяжко вздохнув, вскрыл пакет – небось в Херсон пришла грозная депеша из сфер поднебесных, и его высокопревосходительство спешит с извинениями за препечальный инцидент, случившийся в вверенной ему губернии. В лучших традициях гоголевского «Ревизора».