Платный сыр в мышеловке - Валентина Андреева

— Придурок несчастный! Где тебя носит?! — Развернувшись в сторону Попова, пожаловалась: — Мы его как человека ждали — у него отец в больнице, думали вместе поехать. Постоянный пропуск только ему как сыну выдали, а он здесь развлекается! В толпе бандитов.

— Достань пропуск в больницу, Виталий, покажи людям, — прогундосила из-под платка Наташка. — А ты, Ирина Санна, не ори на мальчика. Его же силком сюда доставили. Из одного района в другой. Чтобы мы могли его опознать.

— То есть как опознать?

— Как того черного уголовника, который постоянно нас преследовал.

— Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Зачем нам в светловолосом Серегине Виталии Валерьевиче, родном сыне твоего одноклассника, опознавать темноволосого, небритого преступника? Иван Романович!.. Мама дорогая! Получается, что я и в самом деле неудачно пошутила, когда поинтересовалась у вас, не Виталия ли случайно задержали. Он все не ехал и не ехал… А мы все ждали и… вот!

Участковый Попов был несказанно расстроен. Я почувствовала легкие угрызения совести. Ну как ему объяснить, что из двух зол выбирали меньшее. И оно досталось ему. А больше некому. Самое ужасное, что человек тоже ради нас старался. И этот процесс опознания, как и задержания Виталия, наверняка должным образом не оформлен. Никаких официальных бумаг нам на подпись не предъявляли. Попов просто обратился к своим сослуживцам за помощью. Теперь будет для них посмешищем.

— Ванечка, — робко обратилась к нему я, когда мы вчетвером уже вышли на улицу, — отдай мне мой мобильник. Пожалуйста. Мне с тобой надо многим поделиться, а поймать тебя я могу только по телефону.

Иван Романович выудил из кармана мой аппаратик и, не говоря ни слова, протянул его мне. На меня не смотрел, сурово сжав губы, следил за полетом стайки воробьев. Не ответил даже на мое «ну пока!». Немного расслабился только тогда, когда Наташка, дернув его за форменный рукав и наклонившись к самому уху, шепнула:

— Попов, копи деньги на свадьбу и кирпичи для будущего детей. Видение мне было.

Иван Романович разжал губы, но сузил глаза, а когда подошел Виталик, ухватил его за плечо:

— Ты бы, парень, лучше побрился наголо, а то черные верхушки волос не до конца срезаны.

— Это остатки мелирования, — нашлась Наташка. — Но ты, Иван, прав, парню такие выкрутасы совершенно ни к чему.

— Надеюсь, вы знаете, что творите. Но я в этом больше не участвую.

Иван отправился в сторону двенадцатиэтажного дома, на ходу вытаскивая свой зазвонивший телефон. Мы провожали его глазами до тех пор, пока он не скрылся за деревьями.

— Ну что теперь? — уныло поинтересовалась Наташка. — Везем «уголовника» к нам? Где машину-то оставил, мелированный ты наш?

— В гараже. — Похоже, Виталик был не намерен шутить. — К вам на такси добирался. Спасибо, что очередной раз подставили и… выставили. Зачем было устраивать весь этот спектакль с задержанием? Впрочем, он не единственный.

— Тебя просили позвонить перед прибытием! — жестко напомнила ему Наталья.

— Я помню. Встречу назначили у Ирины Александровны, я ей позвонил за полчаса до прибытия.

— И она тебе ответила? — удивилась Наташка.

— Нет. Была плохая слышимость. Я назвал время приезда и обещал еще раз перезвонить от подъезда.

— Видишь ли, Виталий… — вежливо начала я.

— Да ни хрена он не видит! — перебила меня Наташка. — Телефон Ирины Александровны был на прослушке у мента. Он после твоего звонка, между прочим, кинулся нас спасать аж из другого района. И тебе, дружок, большое от нас мерси. Есть за что! А касаемо твоего прямого попадания в «обезьянник»… Короче, мы и сами не могли предвидеть такого. Садись в машину, невинная жертва ареста. Что ты оглядываешься по сторонам? «Шкоду» ищешь? Ничего, доедешь на иномарке попроще. По дороге обсудим всю глубину твоего морального падения.

Несмотря на кажущуюся стройность, Виталий загрузился в машину с трудом. Правда, ссылался не на ограниченные удобства, а на больные ребра, которые ему лихо пересчитали при задержании.

Ехали медленно, вызывая стойкую неприязнь других водителей. Наташка равнодушно гасила всплески их возмущения. Один даже ухитрился выматериться в стихотворной форме. Отговорка подруги была весомой: «Разуй глаза! Баба за рулем». Ситуацию с задержанием Виталия прояснили быстро. Тем более он был свидетелем того, как я выклянчивала у участкового мой собственный мобильник, вольно или невольно умыкнутый им у меня.

Виталий всей правды не рассказывал. Скорее всего, был «закодирован» отцом. Скупо поведал, что Серегин и Кириллов давнишние друзья. В свое время, когда Владимир Родионович покинул службу, Валерий Павлович почти сразу последовал его примеру. Наконец-то прояснилась причина, по которой Серегин покинул «контору».

Многим была известна увлеченность Владимира Родионовича поисками кладов. Он был чистым «теоретиком», к своему увлечению относился серьезно. У него имелась куча литературы по интересующим его темам. Результатами своих открытий поначалу он делился со многими, затем число доверенных лиц уменьшилось, а в последнее время даже единственный друг Серегин точно не мог сказать, чем он занимается.

В Германии Кириллов и Серегин служили в одно время. Иногда после субботних политзанятий навещали друг друга. Жена Валерия Павловича Лерочка, милая жизнерадостная женщина, обожала своих мужчин — мужа и сына — и всегда гостеприимно привечала всех, кого муж считал своими друзьями. Особенно Владимира.

К великому сожалению, судьба не делит людей на плохих и хороших. Такое впечатление, что в суматохе дней она никак не разберется со своими запасами счастья и горя и иногда, разгребая завалы, преподносит очередной специфический «подарок», не глядя, лишь бы отделаться. В том числе тем, кто его явно не заслуживает. Но на нее нет суда, нет управы, и вопрос, принять или не принять подношение, не стоит. Она просто сбрасывает его вам в руки без права передачи.

Диагноз жены «рак легких в мелкоклеточной форме» прозвучал из уст врача местного военного госпиталя, как смертный приговор самому Серегину. Он пытался определить Леру в больницу к немецким специалистам, заронившим крохи надежды на возможность если не выздоровления, то продления срока жизни, но политотдел был против — лечение дорогостоящее, а в Союзе и своих специалистов хватает.

Специалистов и в самом деле хватало. Не хватало денег на импортные лекарства. Вот тогда Владимир Кириллов и проявил себя как истинный друг. В отличие от Серегина, хватавшегося за любую соломинку надежды, он прекрасно понимал, что дни Лерочки сочтены, и тем не менее снабдил Серегина деньгами, продав кому-то два кольца старинной работы, принадлежавших его матери. Это был подарок давно умершей прабабушки, поделившей свое имущество между двумя внучками еще при жизни. Старенькое, пожелтевшее от времени завещание, по которому упомянутые кольца отходили к внучке Анне, впоследствии и помогло восстановить справедливость. Несправедливость же заключалась в том, что вскоре после смерти Лерочки на Кириллова Владимира Родионовича поступила анонимка, в которой неведомый «доброжелатель» уведомлял его руководство о безнравственном и преступном поведении сотрудника столь серьезной организации. Кириллов обвинялся в том, что, обнаружив старинный клад, скрыл это обстоятельство и, преследуя цели исключительно собственной наживы, тайно реализует принадлежащие государству ценности. В качестве доказательства приводился факт продажи частному лицу двух старинных перстней. Далее следовало их описание. Имелось и еще не менее серьезное обвинение — сокрытие Кирилловым факта нахождения родственников за границей.

С родственниками разобрались быстро. Родная сестра матери Владимира была замужем за российским дипломатом и кочевала с мужем и сыном по всему свету. Что касается факта продажи драгоценностей, Кириллов его не отрицал. Мать, которой они принадлежали, приняла сторону сына, а вот жена повела себя до неприличия базарно. В присутствии ответственных лиц Тамара визжала так, что у слушателей закладывало уши. Сквозь этот невыносимый шумовой эффект проглядывали рациональные обвинения: Кириллов безнадежный дурак — бессребренник, продавший второпях за гроши бесценные семейные реликвии и этим непростительным деянием лишивший собственную семью возможности хоть когда-нибудь пожить по-человечески.

Кириллов так до конца и не простил жене этого «концерта», несмотря на то, что Тамара, до момента разборок и не подозревавшая о существовании драгоценных раритетов, таким образом спасала его. По своему разумению. Об этом же ему твердил Серегин. Впустую! Сам он ни словом не обмолвился о личности покупателя, заявив, что продал украшения какому-то случайно подвернувшемуся дельцу.

— Ясное дело, — заметила я. — Покупатель наверняка был упакованный и с положением. При осуществлении сделки потребовал молчания о своей персоне. Откуда у простого советского человека большущая сумма денег в наличии? Наверняка еще и пригрозил, например расправой над семьей, если нарушит обет молчания. Прости нас, Виталик. Честно говоря, мы думали, что анонимщик — твой отец.