Счастье - Даниэла Стил

– Предупреждаю тебя, я готовлю из рук вон плохо. Салат по-императорски и карпаччо – это предел моих возможностей. Ну еще разве что пицца.

– Я весь – нетерпение. Это мои любимые блюда. Сама она ему тоже нравилась, хотя и немного пугала. Ужинать сели в столовой. Говорили о ее и его работе.

Олли снова почувствовал себя раскованно, а когда Меган наконец спросила о его детях, он постарался их описать.

– Они тяжело пережили уход матери, я, впрочем, тоже. Но теперь ребята, кажется, приходят в себя.

Что, конечно, не касалось Бенджамина и катастрофы, которую он учинил вместе с Сандрой.

– Ну а ты? Как теперь твое самочувствие?

После нескольких глотков хорошего французского вина Меган, похоже, стала деликатнее, да и Олли тоже расслабился. Они очень мило беседовали о жизни за нехитрым ужином.

– Не знаю. Я больше об этом не думаю. Я просто занят работой и детьми, и мне некогда копаться в своих ощущениях. Может, это и хороший симптом.

– Ты по ней по-прежнему тоскуешь?

– Конечно. Странно было бы, если б я не тосковал. Мы прожили в браке восемнадцать лет, а до того четыре года встречались. Для любого это большой период. Для меня – половина жизни.

– Тебе сорок четыре?

Она улыбнулась, а Олли кивнул.

– Я думала, тебе лет тридцать девять.

– А я думаю, что тебе двадцать пять.

– Мне тридцать. Оба рассмеялись.

– Ну и как ты это воспринимаешь? Так ли это ужасно, как говорят? Сара была в отчаянии, когда ей исполнилось тридцать, ей казалось, что вся жизнь позади. А что уж говорить о тридцати девяти... сорока... сорока одном. Мне кажется, это ей все время не давало покоя. Она была впанике, что по-настоящему состарится, так ничего и не достигнув, и поэтому сбежала. Но дело-то в том, что достигла она многого, по крайней мере я так считаю. Сара считала иначе.

– Я не придаю этому значения, наверное, потому, что не замужем и не имею детей. Я всю жизнь делала только то, что мне хотелось. Ты, наверное, посчитаешь, что я избалована.

Она сказала это с таким веселым видом, что Олли тоже стало смешно. Он оглядел дорогую обстановку и подумал, что Меган права.

– А что для тебя важно? Я имею в виду, что тебя на самом деле волнует?

«Я сама», – чуть не призналась она, но все-таки решила не быть такой откровенной.

– Наверное, моя работа. Моя свобода. Возможность делать в жизни именно то, что нравится. У меня не получается быть альтруисткой или приспосабливаться к другим людям. Все мы играем по своим правилам, и мне нравятся мои. Я не понимаю, почему кто-то долженчто-то делать, выходить замуж, рожать детей, подлаживаться под чьи-то правила. Я поступаю по-своему, и это мне нравится.

– Ты избалована, – констатировал Олли, одновременно сознавая, что ему это нисколько не мешает.

– Моя мама всегда учила меня не следовать чьим-то правилам, и я так и делала. Мне кажется, я всегда могу поставить себя выше их. Иногда в этом моя сила, иногда слабость. Иногда это препятствие, потому что мне непонятно, почему люди так усложняют себе жизнь. Надо делать в жизни то, что хочешь, только это важно.

– А если ты причинишь кому-то обиду своим поступком?

Она ступила на зыбкую почву, но была достаточно умна, чтобы понимать это.

– Иногда такую цену приходится платить. С этим приходится жить, но надо жить и с самим собой, что иногда гораздо важнее.

– Мне кажется, так же рассуждала Сара. Но я с этим не согласен. Иногда бываешь в большем долгу перед другими людьми, чем перед собой, и надо себя переломить и делать то, что хорошо для них, даже в ущерб себе.

В этом он принципиально расходился со своей женой и, вероятно, с Меган.

– Единственный человек, которому я что-то должна, – это я сама, и пока меня такой принцип устраивает. Поэтому у меня нет детей и потребности выходить замуж, хотя мне тридцать. Кажется, именно об этом идет у нас речь. В каком-то смысле я с тобой согласна. Если у тебя есть дети, ты должен думать и о них, а не только о себе. А если не хочешь жить ради них, то и не надо их иметь. Я не хочу брать на себя такую ответственность и потому их не имею. Но у твоей жены они были. По-моему, главной ее ошибкой было то, что она вышла за тебя замуж и обзавелась детьми.

Меган была проницательнее, чем сама думала. К удивлению Оливера, она постигла самую суть философии Сары.

– Я думаю, это была моя ошибка. Я подбил ее на все это. А потом... через двадцать лет, она вернулась к тому, от чего отказалась, когда мы познакомились... и удрала...

– Не стоит винить себя за это. На ней тоже лежит ответственность. Ты же не вел ее под венец под дулом пистолета. Ты делал то, во что верил. Нельзя нести ответственность за поступки других.

Она была абсолютно самостоятельной женщиной, не зависящей ни от кого и ни от чего, и совершенно этого не скрывала.

– А что твои родители думают о твоем образе жизни? Меган на мгновение задумалась.

– Знаешь, по-моему, он их раздражает. Но они махнули на меня рукой. Отец только и делает, что без конца женится и плодит детей. У него двое от моей матери, четверо от второй жены, а теперь вот родился седьмой. Моя мать только выходит замуж, а рожать детей как-то забывает, что, впрочем, и хорошо, потому что она их, по правде говоря, не любит. Мы с сестрой начиная с семи лет большую часть жизни провели в дорогих пансионах. Родители отдали бы нас туда и раньше, если б там принимали.

– Какой ужас.

Оливер не мог себе даже представить, как бы он отдал детей куда-то. В семь лет Сэм был маленьким несмышленышем.

– И на вас это отразилось? – спросил Олли, но тут же понял, что задал глупый вопрос. Теперь стало ясно, почему она не была привязана ни к чему и ни к кому.

– Наверное, да. У меня не получаются так называемые «прочные союзы». Люди приходят и уходят. Так в моей жизни происходило всегда, и я к этому привыкла... были, правда, исключения.

Она вдруг погрустнела и принялась убирать со стола.

– А вы с сестрой близки?

Меган прервала уборку и как-то странно посмотрела на него.

– Были близки. Очень. Она была единственным человеком, на которого я могла всегда рассчитывать. Мы были двойняшками, ты можешь себе это представить. Двойные заботы. Правда, она была полной моей противоположностью: доброй, ласковой, хорошо воспитанной, порядочной, вежливой, она поступала исключительно по общепринятым правилам и всем во всем доверяла. Когда ей был двадцать один год, она влюбилась в женатого. И покончила с собой, когда он не захотел бросить жену.

Для Меган тогда все изменилось, Оливер видел это по ее глазам, пока она рассказывала.

– Грустная история.

– Да, очень. Больше у меня не было такого друга, как она. Словно я потеряла половину себя. Лучшую половину. В ней было все то хорошее, чего никогда не было во мне и не будет.