В чужом клане - Валерия Веденеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О том, откуда она узнала, что я помог Амане и Зайну покинуть Гаргунгольм, я спрашивать не стал. Было бы странно, если бы нобилесса, в одно мгновение лишившаяся титула, который уже привыкла считать своим, не направила шпионов выяснить все детали. А после представления нас с Кастианом на званом обеде эти детали знало слишком много человек, чтобы можно было надеяться на сохранение тайны.
— Как приятно видеть, что все в клане Дасан любят и заботятся друг о друге, — сказал я, подумав, что без «маски» не решился бы произнести такие абсурдные слова — мое лицо тут же выдало бы, что я действительно думаю о подобной «любви». А вот с «маской» получалось прекрасно. — Дана Амана Дасан будет, безусловно, очень рада вас увидеть. Почему вы не направились к ней, в корневой замок?
— Мы хотели захватить хотя бы последние дни фестиваля, — Ванесса заулыбалась. — Кроме того, Броннин особенно прекрасен летом.
Потом ее лицо приняло слегка скорбное выражение, несомненно отрепетированное до совершенства так же, как и все предыдущие.
— Я прошу прощения за недавнее поведение моего сына. Увы, он слишком импульсивен.
Это она имела в виду ситуацию с той молоденькой актрисой? Значит, уже была в курсе.
Мне очень хотелось сказать, что пострадавшей стороной был вовсе не я и просить прощения следовало тоже не у меня, да и вообще не ей, а ее сыну. Но было понятно, что фраза с извинениями произнесена нобилессой только для вида и лишь потому, что она по какой-то причине сочла, что ссориться со мной не стоит.
Впрочем, моей реакции она дожидаться не стала и почти сразу же, прежним любезным тоном осведомилась, нравится ли мне в городской резиденции, лучше ли в ней жить, чем в корневом замке, и как долго я планирую тут находиться. То есть завела светский разговор обо всем и ни о чем. Ладно хоть не о погоде спросила…
Когда мы попрощались — так же, до зубовного скрежета, вежливо, и я направился к двери, до меня донесся ее полу-шепот, сейчас лишенный всякой любезности и предназначенный уже не мне:
— Геден, ну почему ты уродился таким придурком! Когда ты научишься думать головой, а не тем, что между ног? — А потом, еще тише, она добавила: — Ты хоть понимаешь, что мы не дома? Здесь так себя вести не принято…
Я закрыл за собой дверь гостиницы, отрезав все звуки, и встряхнул головой. Значит, дома подобное поведение сына не вызвало бы у «достойной» нобилессы никакого негатива.
Мне вновь вспомнилась мимоходом произнесенная ваной а-Корак фраза о добродушии аль-Ифрит и о том, как много людей стремится попасть в их корневые владения. Услышав это тогда, я подумал лишь о том, что простые люди, очевидно, хотят получить защиту от демонических чудовищ. Сейчас мне пришло в голову, что причины могут быть и другими.
Театр а-Корак был одним из лучших в стране, в деньгах труппа не нуждалась. Я не знал точных причин, по которым вана а-Корак согласилась меня учить, но быстро понял, что точно не ради заработка. Вне сцены все артисты одевались как весьма обеспеченных горожане, а Кассию, любимицу бабушки, и вовсе можно было принять за дочку дворянина средней руки. Тот факт, что Гедена это не остановило, говорил о том, что он привык ко вседозволенности по отношению ко всем обитателям своих владений, не только служанкам или селянкам, за которых некому было постоять.
Какие родители станут спокойно смотреть, как их дочерей бесчестят? Особенно если родители сами знатны и богаты? А значит, как минимум в той части владений, где жила семья Ванессы, у Дасан собралось немало недоброжелателей.
Похоже, Аману будет ждать немало сложностей, когда она начнет наводить порядок в своих владениях.
* * *
В храме сегодня оказалось три человека — сам жрец и две прихожанки, каждая из которых облюбовала себе отдельное место у фресок и молилась там. Как и в прошлые разы, долго они не задержались.
— Теперь никто не придет до вечера, — сказал жрец. Пока я уже привычно закрывал тяжелые створки двери, он нетерпеливо вытащил из предназначенного ему пакета первый пирожок. Виновато огляделся по сторонам, хотя кроме нас в храме уже никого не было, но потом, с явным сожалением, все же убрал его назад. Да, точно, в прежние дни он упоминал, что «вкушать в храме пищу разрешается лишь в самых исключительных случаях».
Впрочем, на внутренний сад храма эти запреты не распространялись.
— А вы сладкоежка, светлейший, — сказал я, когда мы устроились на скамейке и жрец за минуту проглотил свою долю еще теплой выпечки. После этих слов он одарил меня укоризненным взглядом, однако от моей доли — еще двух пирожков — не отказался. Последние два предназначались Зайну и их я ему уже не отдал.
— Фестиваль закончится, вы вернетесь в корневой замок и больше этих сладостей мне не видать, — произнес он скорбно, уже намного медленнее жуя четвертый и последний на сегодня пирожок.
Да, не с его хромой ногой было ходить по холмистым городским улицам.
— У вас нет слуг? Хотя бы одного слуги, которого можно послать за покупками?
— Мне запрещено нанимать слуг, — жрец вздохнул.
Интересно, что он не сказал «нам», имея в виду жрецов в целом, а именно «мне».
— Почему так?
Жрец какое-то время молчал, разглядывая свою покалеченную конечность.
— Вы, наверное, не раз задавались вопросом, почему я до сих пор не вызвал целителя, чтобы излечить эту травму, — произнес он. Я издал неопределенный звук, который можно было принять за согласие, хотя на самом деле таким вопросом я вовсе не задавался. Я, собственно, и не знал, что такое возможно. Жрец, очевидно, говорил о целительской магии?
— Это мое наказание, — продолжил он. — Эпитимия, наложенная нашими старейшинами. Мне запрещено лечение магией, запрещено иметь слуг, запрещено даже просто покидать территорию храма, — он вздохнул. — Я благодарен, что сослали меня именно сюда, в Броннин. Но наказание есть наказание, даже если для него выбрано столь светлое место.
Что ж, это многое объясняло.
Жрец ничего не сказал про одиночество, но мне показалось, что оно угнетало его даже сильнее, чем все остальное. Неудивительно, что он так уцепился за возможность общения с абсолютно незнакомым человеком — то есть мною — и готов был часами отвечать на мои вопросы.
— Наказание за что? — спросил я.
Жрец покачал головой.
— Это между мной и богиней.
Пусть так, настаивать я не собирался.
По саду пронесся порыв ветра, непривычно холодный. Я невольно поежился, чувствуя, как тело покрывается гусиной кожей, и тут же удивился своей реакции — прежде холод никогда меня не беспокоил. Поднял взгляд наверх — там все так же сияло летнее солнце, небо было голубым и безоблачным.
— Вы тоже это ощутили? — негромко спросил жрец и на мой кивок продолжил: — Это значит, что Небесные Лисы ушли.
— То есть как? Но фестиваль еще продолжается!
Жрец поджал губы и несколько мгновений молчал.
— На моей памяти такого еще не случалось, но в хрониках подобное упоминается. Это предзнаменование великого зла. Первый признак черной тени, что скоро накроет все человечество.
Я поморщился. Светлейший был приятнейшим человеком с энциклопедическими знаниями, великолепной памятью и умением рассказывать так, что можно было заслушаться. Но была у него, на мой вкус, чрезмерная склонность к драматизму, и сегодня она проявилась отнюдь не впервые.
— А более рациональных объяснений у подобного события нет?
— Есть, конечно, — жрец вздохнул, не одобряя мой скептицизм. — Рациональное объяснение состоит в том, что присутствие Небесных Лис потребовалось где-то в другом месте. Если желаете, можете верить, что это всего лишь совпадение.
Я пожал плечами. Из наших ежедневных бесед я уже успел сделать вывод, что жрец всерьез ожидал, будто в скором времени произойдут грандиозные и трагичные события, и подводил под свое ожидание различные обоснования, которые лично мне казались притянутыми за уши.
В городскую резиденцию я вернулся уже вечером, а когда полностью стемнело, поднялся на смотровую площадку.
После того первого раза, когда
