Христианство и атеизм. Дискуссия в письмах - К. Любарский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, мы более или менее обоснованно подходим к третьему пункту — иным причинам, объясняющим феномен веры. И тут тоже достаточно обширное поле для исследования и дискуссии.
Первое, что бросается в глаза, хотя как-то не отмечается сторонниками непорочного зачатия: никто из них не додумался до него самостоятельно, все они взяли его готовым со стороны. (Любопытная антианалогия с научным открытием: последнее чаще всего производится одновременно и независимо сразу многими). Непорочное зачатие есть некоторый, уже готовый, рецепт, который можно принять или отвергнуть, но нельзя открыть, как можно, например, открыть теорему Пифагора или дифференциальное исчисление. В вере в непорочное зачатие есть нечто от стремления присоединиться к предыдущему оратору. Мне трудно его принять, может быть, именно потому, что лично у меня никогда не было такой потребности.
В присоединении и неприсоединении есть, вероятно, свои, хотя и противоположные, гордыни — гордыня того, что за мною — сонм, и гордыня того, что плевать мне на всякие сонмы. «Для того, чтобы быть человеком, у меня есть твердая опора». — «Для того, чтобы быть человеком — обойдусь и без всяких подставок». — «Но с верой легче жить, имейте, в конце концов, высшее благоразумие». — «Умейте жить и без веры, имейте, в конце концов, высшее мужество». — «А вот, Достоевский говорит…» — «Ну, мало ли чего говорит Достоевский. Он — так, а я — по-другому». — «Так вы что, умнее его хотите быть?» — «Конечно. Более идиотского желания, чем быть глупее кого бы то ни было, по-моему, нельзя и придумать. Да для этого и желания никакого не нужно». — «Так не будете же умней». — «Да не в том же, чёрт возьми, дело: будем умными, насколько станет наших, конечно ограниченных силёнок. Но без каких-либо других насильственных ограничений сверху — независимо от того, доберусь ли до этого предела или нет».
В последнем счёте, вера в непорочное зачатие, объясняется, видимо, довольно простой психологической схемой. Вот-де м(арксизм) — л(енинизм) отверг непорочное зачатие, и вот-де к чему м(арксизм) — л(енинизм) привёл — так давайте же верить в непорочное зачатие. Порой эта схема упрощается и до того, что-де — вот, было отвергнуто непорочное зачатие и получились всякие неприятности — поэтому непорочное зачатие необходимо для порядочной жизни. Но верно ли это? Нужно ли? Разумно ли? Не столько ли же, сколь и противоположная дилемма: вот, верили тысячу лет в непорочное зачатие — и ничего это не предотвратило. Может быть, корень зла как раз в этом и есть, что чересчур привыкли верить — а при привычке подстановка нолика вместо крестика является уже мало существенной деталью.
Есть и ещё одно, возможно, играющее роль, обстоятельство. Нолик не называет себя верой, а громко именуется научным мировоззрением. Посему — долой науку, и да здравствует вера! Но вольно же вам, дуракам, верить тому, что говорит о себе нолик. Оно, конечно, страшно, не веря ни в чём остальном, вдруг незыблемо поверить в такую саморекламу — но не секрет и то, что человеческое мышление, самые глубокие, подспудные его истоки — алогичны. А когда на такой алогичной базе уже построена сложная, в ряде деталей разработанная система, имеющая множество связей с другими, вполне очевидными сторонами реального мира, то очень трудно от неё отказаться. И потом ствол у дерева баньян сгнивает, оно прекрасно продолжает держаться на выпущенных лжекорнях. Этим деревом баньян я и закончу свой импровизированный экскурс, хотя чувствую, что не исчерпал и сотой доли этой удивительной и полной глубокого смысла темы.
15.7.73
К. А. Любарский
Письмо Г. С. Подъяпольскому (от 02.09.1973)
Из письма жене:
***Я, как ты знаешь, атеистичен до мозга костей, как и ты, Гриша. Всегда был, а здесь в лагере моё неприятие религии и церковности ещё усилилось — по многим причинам, о которых позже. Но атеизм и антицерковность лишь тогда действенны, когда поняты теизм и церковность. В этом сложном механизме действительно надо разобраться, а твой анализ мне во многом представляется неудовлетворительным. Неудовлетворительность его в попытке логического анализа проблемы. Вера же по природе враждебна логике. Знаменитая фраза Тертуллиана — «верую, ибо абсурдно» так часто приводится для насмешки над верой. Дескать, какой глупый Тертуллиан — абсурдно, а он верит! А между тем, в фразе — смысл глубочайший. Ибо когда не абсурдно, когда можно доказать, мне нет необходимости верить. Я не верю в закон всемирного тяготения, а знаю, что он существует. Вера появляется там, где я не знаю и не узнаю принципиально, она покрывает области, разуму недоступные. Область, объятая разумом, может быть уподоблена прожекторному пятну света. Это пятно быстро расширяется (хотя бы в результате научной деятельности), но область мрака — притом бесконечная — будет существовать всегда, ибо мир бесконечен (и не в вульгарно-геометрическом смысле). Но человек живёт во всём этом бесконечном мире, он не может ограничиться световым пятном, он встречается и с мраком. И чтобы адекватно реагировать на него, он должен для себя иметь какую-то модель этого мрака, этого непознанного, модель — заменитель знания. И такую модель он строит — это диктует ему инстинкт познания, выросший из ориентировочного инстинкта животных, как любовь выросла из полового инстинкта. По мере расширения светового пятна эта модель-заменитель замещается знанием, но не может исчезнуть совсем. Отсюда вечность и неистребимость веры — веры вообще, не только, христианской и даже не только религиозной (должен оговориться, что функцию моделирования мрака разделяют с верой философия и искусство — недаром они столь часто бывают насквозь религиозны). Поэтому, кстати, неверен твой тезис о различии религиозной и политической вер. Если отбросить эмоции, то их генезис одинаков, хотя сроки существования несоизмеримы.
В этом смысле и мы с тобой атеисты, но не неверующие, ибо, скажем честно, что в разделяемых нами концепциях также существует элемент веры.
Весь вопрос — какая вера?
В этой связи мне представляется не очень интересным вопрос о разумности веры в непорочное зачатие, который ты выдвигаешь на первый план. В конце концов, это лишь остаток христианской мифологии, который вовсе не обязательно связывать с идеологией, — и многие не связывают. Тебя интересует вопрос — почему не все, почему же есть те, кто верит? Изволь: ты доказал лишь, что вера в непорочное зачатие абсурдна, — ну, а теперь вспомни Тертулиана. Человек, желающий приобщиться к вере, уверовав в абсурдное, ломает, смиряет себя, этим актом доказывая Богу полноту и безраздельность своей веры. Символический шаг, но полный глубокого смысла. Психологически понятный шаг — «пока я этого шага не сделаю, в лоно веры не буду принят» (почему человек хочет быть в лоне веры — вопрос другой, обсудим его позже). И пошлого смысла тут нет никакого, и пуризм здесь ни при чём. Пожалуйста, такое рассуждение. Бог решил, чтобы искупить грехи людей, послать на землю Своего Сына, но Он в то же время должен был быть и Сыном человеческим, дабы принять страдания от людей. Для этого и была избрана земная женщина, а зачатие могло быть совершено и актом Божественной воли. Поистине пошлой шуточкой было бы, если бы Бог материализовался для совершения физического акта порочного зачатия. А вообще-то пуризм христианству чужд и много примеров, когда порок поднимается до святости. Пример — Магдалина. Так что с этим вопросом — ещё как посмотреть…
Итак, не будем обсуждать деталей мифологии. Это декор, хотя, как мы убедились, и необходимый. Посмотрим, что же влечёт к вере каждого отдельного индивидуума (о природе веры, как феномена общественного, я уже говорил), рассмотрим так сказать психологию веры. Конечно, народный дух, верность предкам и т. п., всё это если и есть, то десятистепенно. О нравственности — потом. А пока вот какие обстоятельства достойны быть отмеченными. Любой человек, и подонок в том числе (это, чтобы не смущало отсутствие корреляции с нравственностью), — может быть и бывает несчастлив. Любому человеку невыносим груз несчастья в одиночестве. Любому человеку необходимо знать, что его понимают, что его жалеют. Любому человеку нужно, чтобы его выслушали, простили, одобрили, подбодрили. Грубо говоря — любому человеку надо, чтобы было «кому плакать». Поэтому так сладко выговориться другу, поэтому так легко после этого. Но у каждого ли есть друг? Да и поймет ли даже друг? «Мысль изреченная есть ложь»… А Бог — Он все поймёт, Он же всеведущ. С Его помощью я познаю ту область мрака, что именуется моей душой, в которой и сам запутался. Не сам познаю, так с Его помощью. Недаром ведь существует институт исповеди и молитвы.
