Усман Юсупов - Борис Ресков

— Что? — с вызовом переспрашивал, бывало, Юсупов. — «С шубой у него что-то было»? — и заключал: — Наплевать! Он мне нравится.

Национальности видных работников знал, иногда даже называл по нации, а не по имени, но с тем же добродушием и юморком, с каким именовал самого себя «сын узбекского народа»: «Позвоните армянину, пускай сам выезжает в Ангрен» (о Борисе Григорьевиче Мирзабекове — топливнике); или о собственном тесте, с неизменной уважительностью, но тем не менее: «Хохол пришел. Сейчас потолкуем с ним о том, о сем».

Однако никто не вспомнит случая, когда мнение Юсупова о человеке или, скажем, о повышении его в должности зависело бы от национального происхождения. Он любил свой народ, обожал все узбекское — и стихи, и музыку, и одежду, и обычаи, и кухню; он заботился о своем народе, о его будущем, а будущее это мыслилось неотделимым от судьбы всей огромной страны, называвшейся социалистической и Советской. К слову сказать, ему гораздо легче было общаться с людьми, понимающими по-узбекски, но не потому назначил он, к примеру, Тишабая Мирзаева начальником строительства Большого Ферганского канала. Было уже немало инженеров, вышедших из народной среды, а Тишабай был в недавнем прошлом неграмотным батраком. Но Тишабай обладал природным умом, удивительной способностью, не теряя из виду главное, держать в поле зрения тысячи мелочей, мгновенно интуитивно оценивать события, принимать смелые решения, — он был прирожденным руководителем, и Юсупов не побоялся доверить Тишабаю Мирзаеву дело, которое так много значило и для республики, и для него. В подчинение Мирзаеву были даны все наркомы Узбекистана, и Тишабай, «хитрющий, недоверчивый, вездесущий, дотошный, презирающий авторитеты», говорили о нем, оказался тем единственным человеком, который смог успешно возглавить именно народную стройку.

И в оценке людей Юсупов, случалось, ошибался. Еще жив человек, и потому в подобном контексте не хочется называть его по имени, который не понравился Юсупову, о чем он впоследствии сожалел. Замкнутый, медлительный землеустроитель; взгляд сонный.

— Выпиваешь, наверное? — спросил, сощурившись, Юсупов.

— Бывает.

Дал задание — видимого рвения не выказывает. Более того, стал возражать против сжатых сроков, предложенных Юсуповым, сказал грубовато что-то о быстроте и кошках.

Отправил его обратно на скромную должность. Уже после войны увидел на почвенной карте новых земель о чем-то напоминающую фамилию. Пригласил руководителя работ. Оказалось, тот самый, только еще более обрюзг.

— Не бросил?

— Как все, по праздникам. А отеки — от почек.

— Карту составила твоя группа очень толковую. Знатоки хвалят, — признался все-таки. — Мы пять лет специалиста искали такого, как ты. Из Центра пригласили — не потянул. Жалко, с тобой тогда не договорились, — и заключил: — Премию тебе даем и еще, подожди, — снял трубку, вызвал главврача правительственной поликлиники, назвал фамилию: — Устроите товарища на обследование и курорт. — Спросил все-таки о том давнем задании, почему, мол, отказался выполнить? Не забыл.

Землеустроитель ответил так же:

— Толку не было бы, только дров наломали бы.

— Что ж ты не переубедил меня?

— Оробел. Я же не каждый день с первым секретарем ЦК разговариваю.

— Ну ты, я вижу, не из робких. Скажи прямо — опозориться боялся.

— Пусть будет так.

Подлечился, ушел на пенсию по возрасту.

Были случаи и противоположные по характеру, из-за которых мучил стыд и досада на себя («Как слепой был…»).

В Потребкооперации сыскался человек, предложивший бестарный способ перевозки продуктов. Лес был, как обычно, на вес золота, тем паче — в послевоенные годы. Экономия составила тысячи.

Юсупов на бюро ЦК поддержал кандидатуру этого человека на ответственную должность в той же Потребкооперации. Даже сказал сам, что вот, мол, товарищ делом убедил нас, как дорога ему народная копейка. А тот года два спустя попался на воровстве.

— Меня с ним рядом на скамейку посадить надо, — сказал Юсупов, казнясь.

Но положа руку на сердце скажем в оправдание ему: и снайпер не всегда попадает в «яблочко». Зато в скольких людях Юсупов разглядел, подчас еще в зародыше, таланты, поддержал их, вывел на широкий путь в искусстве, литературе, науке. Он нашел, едва ли не в буквальном смысле, известных ныне певцов Саодат Кабулову и Саттара Ярашева, танцовщицу Гульнару Маваеву, стихотворца и ученого Азиза Каюмова — многих других видных деятелей культуры, которые не красного словца ради говорят, что всей своей жизнью обязаны они лично Усману Юсуповичу. Мы еще расскажем о примерах, когда проявилось всеобъемлюще и ярко высокое понимание Юсуповым той роли, которую играют в социалистическом обществе люди искусства. Когда он говорил, — а он любил повторять эту мысль, не считаясь с тем, достаточно ли обширна аудитория его слушателей, случалось, вставая во время антракта в первом ряду партера, повернувшись к залу, не смущаясь тем, что кого-то такое поведение первого секретаря ЦК шокировало, — что человеку недостаточно иметь еду, кров, одежду, что ему нужны для полноты жизни и стихи, и музыка, и театр, — это были не досужие рассуждении. Можно было бы перечислить немало документов, постановлений, касающихся развитии науки, культуры, литературы и искусства, инициатором которых зачастую был первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана. Претворялись они в жизнь под знаком той же напористости и целеустремленности, которыми отличался стиль Юсупова вообще.

Бывшие работники аппарата ЦК вспоминают, и отнюдь не с одной лишь забавной стороны, как устраивал им Усман Юсупович экзамен — проверял, хорошо ли усвоили они новый алфавит, основанный не на латинской, как было до 1940 года, а на русской графике. Он требовал еще до принятия Верховным Советом Узбекистана соответствующего закона, чтобы официальные бумаги подавались ему, написанные новым алфавитом. Сам изучил его прежде других; в третий раз в жизни, как он говорил, учился писать. Немаловажно и то, что Юсупов приветствовал работников-европейцев, которые изучали и знали узбекским язык.

Центральный Комитет вникал в работу вузов. На бюро слушали вопросы о постановке учебной работы в транспортном институте — там прижились с благословения дирекции люди несостоятельные как преподаватели. В медицинском, педагогическом институтах и даже в университете изучение основ марксизма-ленинизма осуществлялось поверхностно. Кафедры эти не занимали ведущего положения. Здесь уже Юсупов был задет едва ли не лично.

— Я сам каждый вечер с девяти до десяти сижу над классиками!