Струги на Неве. Город и его великие люди - Виктор Николаевич Кокосов

здраво рассудив, что лучше убраться подальше от войска, опьянённого пока только успехом, собрав свой нехитрый скарб поспешили к стругам.

Потом воевода, кликнув Василия, отправился допрашивать шведского капитана. Ирек Далсфир сослался на слабость и уселся на землю перед избушкой. Говорил неохотно, жаловался на боль в голове, но всё-таки выдавил из себя, что имел цель доставить галиоты к Ниеншанцу, снестись с бароном Горном, погрузить две роты солдат и отправиться с ними и его мушкетёрами к Нотебургу. Разогнав русские войска, выяснить у пленных офицеров, сколько русских отрядов и когда могут ещё вторгнуться в Ингерманландию. А также разузнать у майора Граве, как опытного командира и коменданта, какую конкретно помощь требуется оказать королевским крепостям на Неве. Далсфир совсем не ожидал встретить в этом краю регулярные военные формирования и был крайне удивлён, когда увидел русские суда, которых в Неве отродясь не видели.

– Переведи ему слово в слово: наши суда здесь ходили, когда шведского королевства в помине не было! – жёстко бросил толмачу Потёмкин.

Выслушав Свечина, швед поджал губы и замолчал.

– Ентот нехристь тя вешать хотел! – не удержался Василий. – Дозволь, я его пужну!

– Пужни, ежель что – кругом вода, порты вымыть мочно, – разрешил Потёмкин.

– Господин генерал Потёмкин узнал от рыбака, что вы грозились повесить его на мачте, – грозным тоном начал говорить Свечин.

Швед заёрзал на земле, с тревогой уставился на воеводу. Пётр Иванович нарочно картинно опёрся на саблю и принял самый суровый и надменный вид.

– Гере генерал хотел повесить вас на мачте вашего корабля, но вам повезло: пушкарь снёс её первым же выстрелом, поэтому сейчас вас казнить не будут.

На лбу у шведа выступили крупные капли пота.

– Скорее всего вас сначала вздёрнут на дыбу для подробного допроса, а после колесуют, но принять такое решение…

Ирек Далсфир вскочил и что-то быстро начал говорить. Потёмкин вопросительно посмотрел на толмача.

– Капитан протестует: он лишь оборонялся с оружием в руках.

– Переведи: он убил мово безоружного урядника невской стражи, – строго произнёс стольник.

Швед замолк, опустил голову и что-то зашептал.

– Молится, разумею, пред смертью, – объяснил Свечин.

– Хватит с него. Веди капитана назад, в избу, – приказал воевода Василию. – Вместе с матросами отправим в Новгород. Пущай его там князь Голицын допрашивает.

Насмерть перепуганного наследника славы викингов водворили под надзор стрельцов.

Потом Потёмкина разыскал Аким и отвёл к свежему холмику на берегу Котлина – могиле Савелия. Пётр Иванович долго стоял перед берёзовым крестом и думал о сотнях, тысячах простых людей, которые не за горлатную боярскую шапку, не за деревеньку или жбан с монетой, а из впитанного с материнским молоком чувства любви к родной земле с лёгким сердцем шли на смерть, лишь бы нанести урон врагу. За Орешком и Корелой крестьяне сбивались в ватаги и налетали на арьергарды шведских отрядов, поджигали склады. Под Копорьем, жертвуя собой, сорвали атаку супостатов. А вот этот старый рыбак спокойно вывел врага на русские струги. Сколь продержится швед на этих берегах, даже если Потёмкин, не получив подкреплений, вынужден будет вернуться в Ладогу? Всех же из мушкетов не постреляешь, копьями не переколешь. Уклад жизни другой, отношение к смерти другое. И вера православная, конечно, не позволит жить под гнётом лютераньским.

Насилу увёл Аким хозяина, чуть не силком накормил ухой и жареной рыбой, причём подал уху в серебряной братине, а рыбу на серебряном же подносе.

– Откуда? – стольник глазам не поверил.

– Серебро-то? Да с капитанской каюты, – простодушно ответил ключник.

Нашлась посуда и уха и для подошедшего к Потёмкину атамана.

– Знатный у тя слуга, – рассмеялся Назар. – И в сечу летит, и свово не упустит!

– Молочный брат! – похвалился воевода. – Всё боится меня без присмотру оставить. Вбил себе в башку, что, мол, быть мне подле государя боярином, и ждёт, когда пожалуют. А пока – оберегает.

– Поди ж ты! – восхищённо поглядел на ключника казак.

– Да! Жена баяла, пока я с ляхами бился, весь извёлся Аким. Нудил кажный день. А пред шведским походом кинулся мне в ноги: али живота лиши, али с собой бери! Пришлось взять.

Подождав, пока слуга отошёл подале за очередным блюдом, Пётр Иванович понизил голос и со значением произнёс:

– И боязно было Акима оставлять в Москве. Царя там нет, всем Никон ведает, а мой-то троеперстие не признаёт! На Московском же соборе всех двоеперстников прокляли! Неровён час попал бы кому под горячую руку!

– Правду молвишь, – согласился Назар. – А тут он очень даже сгодился.

– С посудой-то что? – спросил Потёмкин. – По нашему уговору всё добро на судах шведских казакам отходит!

– Дык Аким с нами бился, – хищно оскалил белые как снег зубы атаман. – В своём праве хабар иметь! Пущай владеет!

Завершив трапезу, стольник с атаманом разошлись во главе групп казаков по острову – внимательный осмотр перед ночёвкой был необходим, уговорились провести вечер на берегу за приятной беседой.

Петру Ивановичу предстояло ещё составить отчёт о минувшем бое, и он долго корпел над грамотой, которую под вечер и вручил вместе с двумя захваченными стягами Фоме Извекову:

– Доставишь всё князю Голицыну. И пленных прихвати, – напутствовал пятидесятника воевода. – Иди водой, с опаской: Горн недалече. А ну как он своих людей в поиск отправил! С зарёй выступай!

Стрелец спрятал на груди футляр с грамотой и отправился за взятыми в бою знамёнами.

Грамоту Потёмкина о сражении 22 июля (1 августа по новому стилю) спустя столетия будут цитировать многие историки, политики, общественные деятели, журналисты и писатели как свидетельство первой победы русского флота над шведским. Воевода писал, что полукорабль взяли, и пушки, и знамёна. Он мог по праву гордиться. И вправду – славная виктория!

– Слышь, Назар, а тута как раз путь из варяг в греки и зачинался, – удобно расположившись у костра на снятой с галеры лежанке шведского капитана начал беседу Потёмкин.

Воевода и атаман с казаками и стрельцами решили пустить полугалеру на костёр, и изрядная часть досок от внутреннего убранства оной была свалена перед вождями столь удачного похода и запалена собственноручно атаманом, чрезвычайно довольным минувшим днём.

Зарева других костров виднелись в глубине Котлина.

– Проходил он по Неве, Нево-озеру, так Ладожское в старину называли, Волхову, Ильменю, Ловати, Западной Двине, потом через Днепр – в самое Чёрное море, – продолжил стольник. – И шли потом купцы торговать в Царьград, в коем нынче турки. Слыхал небось?

– А то! Не раз слыхивал – в детстве бабки сказки сказывали, – живо откликнулся атаман, – кто торговать за море ходил, а кто – за зипунами. Греки знатные выкупы давали!