Рожденный из камня - Семен Израилевич Липкин

разъяренные его грабительскими набегами. Псабыда хорошо это знал и, охваченный страхом, скакал вдоль берега ревущей реки. В яичную скорлупу готов он был залезть со страху! Его покуда спасал всеобщий мрак, иначе крохотные чинты настигли бы его.

Одна была у Псабыды надежда, что Адиюх протянет из окна башни свои руки, перекинет через бурную реку полотняный мост. Он вспоминал эти заботливые, белые, сияющие руки, он вспоминал, как удивительно прекрасны тонкие пальцы этих рук, и в отчаянии смотрел наверх, туда, где, как он предполагал, должна была возвышаться его башня. На миг он устыдился своего страха и сказал себе:

«Говорят, что Сосруко, не нуждаясь в броде, умеет переправляться через любую реку, даже самую бурную. Чем я хуже Сосруко?»

Так уговаривал он себя в своем безумии, порожденном страхом, и, крича с притворным весельем, погнал угнанные стада и табуны в реку, и сам ринулся в ее ревущие воды на усталой коне. Но не такая это была речка, чтобы можно было переправиться через нее! Потонули в ее пучине лошади, потонули коровы и овцы, и сильная, как камень, волна сбила Псабыду с коня, и оба они, и конь, и всадник, разъединенные водой, потонули в ней.

Долго несла разбушевавшаяся река тело жадного нарта. Волны двигались, подобные скопищу извивающихся змей, волны кипели, как будто под ними пылал огонь! Но вот река достигла низменности. Здесь она, разделяясь на рукава, мелела и медленно бежала по степному простору, умеряя свой яростный бег. Столь гневная у подножия Псабыдовой башни, река в низинах бережно и незлобно положила мертвого Псабыду на прибрежный камень.

Вдруг стало светло как днем: Адиюх протянула в окно свои руки.

Хотя Псабыда оскорбил ее, хотя она стыдилась его жадности, его воровских набегов на жилища нартов, она жалела его, ибо он был ее мужем. Она решила ему помочь. Увидела Адиюх из окна, что берег был пустынным. В предчувствии несчастья Адиюх спустилась по ступенькам башни вниз, покинула крепость, поднялась на высокую гору и стала озираться. Она заметила далеко внизу черное пятно на прибрежном камне. Адиюх побежала вдоль берега бушующей реки. Чем дальше бежала река, тем тише она становилась, чем дальше бежала Адиюх, тем сильнее волновалось ее сердце. Адиюх увидела прибрежный камень и на нем — мертвого Псабыду. Что оставалось ей делать? То, что велит обычай нартов: похоронить мужа, воздвигнуть на его могиле курган и плакать на кургане. И Адиюх похоронила мужа возле башни-крепости, возвела на его могиле курган и оплакивала Псабыду, оплакивала свою судьбу, сидя на кургане.

Тем временем, рано утром, к верховью бурной реки подошли с трех сторон три нартских войска. Впереди одного войска — Назрей Длиннобородый, впереди другого войска — Батрадз, впереди третьего войска — Сосруко, Рожденный из камня. На противоположном берегу бурной реки тоже виднелось три войска: войско черноголовых чинтов, возглавляемое князем, окруженным большими, малыми и средними слугами, войско рыжеголовых чинтов, возглавляемое точно так же, и многочисленное, никем не возглавляемое войско вольных крохотных чинтов. Назрей Длиннобородый, по праву старшинства, первым повел слово. Он спросил:

— Воевать будем или говорить будем?

— Воевать будем! — ответил зычно и властно князь черноголовых чинтов, и его ответ повторили с бездумным единодушием большие, средние и малые слуги. Заглушая гул реки, гудели слова: «Воевать будем!»

— Воевать будем! — сказал и молодой князь рыжеголовых чинтов, но уверенности не было в его ответе, ибо он помнил, как его отец был убит, да еще с позором, в своей собственной стране, старым нартом Урызмагом. Главный Большой Слуга, которого в свое время пощадил вожак нартов, что-то произнес вслед за своим молодым господином, но нельзя было разобрать, что он сказал, — то ли «воевать будем», то ли «воровать будем».

— Говорить будем! — ответили крохотные всадники, самые сильные и самые разумные из чинтов, и было их так много, что показалось, будто не маленькие воины, а великая река грохочет: «Говорить будем!»

От войска крохотных чинтов отделился старейший из воинов, среди которых были его внуки и даже правнуки. Он бесстрашно приблизился к берегу, ударил маленькой плеточкой своего огромного коня, и конь взвился над рекой и перенесся через ее бушующие, ревущие волны на то место высокого берега, где стояло войско Рожденного из камня. Старичок, крохотный чинт, обратился к Сосруко:

— Ты истинный богатырь. Мои сподвижники уважают тебя. Пламя, которое ты похитил у бога огня, пылает и в наших очагах и светильниках. Слаб мой голос. Если я заговорю с тобой, как ты услышишь меня: слухом или сердцем?

— И слухом, и сердцем, да умножатся твои годы, — ответил Сосруко крохотному старому воину. А тот продолжал, белея, как зернышко, на своем огромном коне:

— Ты, который принес людям огонь, ответствуй: гонят ли нарты с порога своего дома того, кто просит огня?

— Не гонят нарты того, кто приходит за огнем, — сказал Рожденный из камня.

— А гонят ли нарты с порога своей страны того, кто просит мира?

— Не гонят нарты просящего мира, — с еще большей твердостью сказал Сосруко, и казалось, что свой ответ он произносит на незыблемом языке горского камня.

— Тогда заключим навеки веков мир, — предложил старейшина войска крохотных чинтов. И хотя он говорил слабым голосом, показалось, что голос бурной реки слабее, ибо река бушевала воинственно, а человек говорил о мире. Все три чинтских войска услышали его. Князь черноголовых крикнул:

— Воевать будем!

— Воевать будем, — повторил Сосруко. — Воевать будем с туманами и лавинами, гудящими и сползающими с гор, с жаркими суховеями в степях, когда земля горит, с морозами, когда водопады превращаются в ледяные столбы, воевать будем с одноглазой нелюдью!

И такая сила была в словах Рожденного из камня — нет, нет, не насилье, которое есть обман, видимость силы, а сила истинная, сила Времени, — что все чинты, воины всех трех войск, даже князья, даже слуги большие, средние и малые воскликнули с надеждой и вспыхнувшей верой:

— Да будет навеки мир между всеми людьми!

Три войска нартов и три войска чинтов спустились к низменности. На широком степном приволье, на чинтской стороне, устроили пир. Воины пили мед, золотой как утро, ели хлеб, золотой как полдень, хмельная брага пенилась в чашах, и холмы бело-розового мяса возвышались на скатертях среди травы. Решили воины уничтожить на просторах земли невольничьи рынки, прекратить набеги, никогда больше не угонять чужие стада и табуны. Пленники получили свободу, земля