Наемники Судьбы.Пенталогия - Юлия Федотова

– Точно, с ума посходили! – развивала свою идею боец Оллесдоттер. – У нас на островах тоже был случай – навели порчу на целое село, и весь народ там спятил. И люди, и нелюди, поголовно. Бегали голяком, орали позвериному – ужас! Из департамента приезжали маги, приводили их в чувство… Может, и в Буккен надо магов прислать?

– В Буккене есть колдуны, – сказал Эдуард невпопад. Он не знал, что колдунов в Буккене к этому моменту уже не стало… почти.

– Чувствуете? – повёл носом Хельги. – Запах странный!

– Чего странного? – не поняла сильфида. – Дымом несёт.

Чем ближе к центру города подходили наёмники, тем сильнее становился тревожный запах гари.

– Сарай гденибудь горит. Или просто печи навозом топят.

– Тут тебе не Атаханские степи, чтобы навозом топить, тут дрова есть. И дым не простой. Это палёное мясо.

– Коптильня работает.

– Я сказал «палёным», а не «копчёным». Улавливаешь разницу?

– Идёмте скорее, а? – изменившись в лице, попросила Меридит. – Чтото предчувствие у меня нехорошее…

Предчувствие не обмануло, и спешили они не зря.

На городской площади кольцом теснился народ. Горожане стояли, взявшись за руки, мерно раскачиваясь из стороны в сторону. Они пели, протяжно и монотонно. Мелодия была довольно приятной, а голоса поющих – тихими и такими стройными, будто они усердно репетировали перед исполнением. Кого только не было в этой толпе! Люди всех сословий, от городских богачей до нищих в лохмотьях, торговые гоблины, эльфы, кудиане, даже скрытные ночные боггарты и брауни – совершенно противоестественное сборище.

Так стояли они и пели, и лица у них были такими одухотворёнными, будто довелось им отведать неземной благодати. А из самого центра этого многотысячного круга валил густой жирный дым. И запах – вязкий, душный запах горящей плоти висел над площадью.

А потом раздался крик. Он начался будто неуверенно, с низких нот, и сперва в нём звучал лишь страх, животный ужас гибнущего существа. Затем пришла боль. Безумная, нестерпимая. Крик перешёл в истошные вопли, задыхающиеся, отчаянные, срывающиеся на визг… Толпа запела громче, будто желая заглушить эти кошмарные звуки. Но они врезались в заунывный напев, будто раскаленный нож в масло, они рвали на куски тягучую мелодию…Это длилось несколько мгновений. Оборвалось мгновенно, будто по сигналу. И в глухой тишине, внезапно рухнувшей на площадь, послышался жуткий и горестный собачий вой – так воют по покойнику…

Расшвыривая песнопевцев локтями и кулаками, сами не понимая, что гонит их вперёд, наёмники пробивались в центр круга. Толпа не препятствовала им специально, но и не уступала дорогу. Песнопевцы просто не замечали творящегося вокруг. И даже те из них, кто получал тяжеловесный удар Рагнара, не умолкали и не меняли выражения лица. Они будто спали и видели прекрасный сон…

Шесть столбов возвышалось посреди площади, на расстоянии семивосьми шагов друг от друга. Три из них были совершенно обуглены, истончены снизу. Они торчали из чёрных кругов кострищ, готовые рухнуть в любую секунду. Один догорал. Языки пламени ещё лизали его, но уже вяло, будто нехотя. Пятый полыхал, обложенный соломой, смрадно чадил, и на нём, в последних конвульсиях билось, корчилось чьёто страшное, обожжённое тело. У него уже не было лица, не было кожи – только ошмётки горелого мяса на костях. А шестой…

На шестом столбе, в огненном кольце, висел бывший чёрный колдун Балдур Эрринорский! Вокруг с погребальным воем бегала его маленькая рыжая Агнесса. Подскакивала к самому огню, отскакивала, почувствовав жар, но возвращалась снова. Она отчаянно пыталась найти прореху в огненной стене, пробиться к любимому хозяину…

Больше друзья не медлили…

Балдур Эрринорский предчувствовал недоброе загодя. Ещё осенью он стал подумывать об уходе из Буккена. Но так и не решился. Вопервых, куда ему было податься? В соседних землях было не лучше – по слухам, под знамёна братства Истинных богов стали все приморские и срединные герцогства до единого и большинство городов Севера. В Конвелл, Уэллендорф или Оттон тому, у кого в дипломе стоит специальность «чёрный колдун», лучше не соваться вовсе – гильдия сживёт со свету. В тех краях, по какимто высшим соображениям правящих магов, чёрное колдовство запрещено. И не докажешь никому, что завязал с этим делом – даже слушать не станут. А предпринимать дальнее путешествие в Аполидий или Сехал по зиме Балдуру не хотелось. Разумнее было дождаться тепла и перебраться, к примеру, в Трегерат, город прогрессивный и толерантный во всех отношениях…

А потом, не мог же он вот так, бросив всё, сорваться с места и уйти в никуда? И дело было не в том, что Балдур Эрринорский жалел расставаться с пожитками. Военная молодость приучила его к тяготам и лишениям, материальные потери не пугали. Но кроме собственного двухэтажного дома, дорогой мебели и прекрасной библиотеки, была ещё и лаборатория. Отличная, оснащённая по последнему слову магической науки, наскоро переоборудованная из чёрной. Оставить её на произвол судьбы, без присмотра специалиста, – значит, обречь на верную гибель весь город. С собой тоже всё не увезёшь. А на остановку процессов, обезвреживание и ликвидацию нужно время… Никто в Буккене не назвал бы Балдура Жаборота добряком. Но при всём своём цинизме, обусловленном бывшей профессией, он был порядочным и ответственным человеком, и не желал строить собственное благополучие на чужих костях… Тогда он ещё не знал, что речь идёт не о благополучии, а о самой жизни. А теперь ему оставалось лишь проклинать собственный гуманизм.

В тот день ничто не предвещало беды. Разве, червячок тревоги, угнездившийся в душе, шевелился сильнее обычного, но такое уже бывало не раз. И у Балдура даже мысли о побеге не возникло.

Схватили его в полдень, в книжной лавке. Налетело сразу человек десять, в белых рясах Братства, заломили руки, сорвали амулеты, сковали невидимыми путами Силы… А дальше – городская площадь, и столб, и огонь вокруг… Их было шестеро в Буккене, несчастных, зарабатывавших на жизнь колдовством. У каждого была своя Сила. Они противились огненной стихии, сколько могли. Час, другой, третий, под несмолкаемый гул зачарованной толпы, прибывающей с каждой минутой… А братья в белых рясах подбрасывали и подбрасывали в костры свежую соломку…

Первой полыхнула старуха Циргана, ведьмаповитуха, единственная на весь Буккен. Было ей лет двести, а может, и все триста. Никто из уроженцев города за этот срок не появился на свет без её участия. Теперь они с благостными лицами взирали, как корчится в огне её худое старое тело.