Истоки инквизиции в Испании XV века - Бенцион Нетаньяху
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, утверждение, что убийство было результатом побуждения «горячих голов» конверсо, не может устоять перед критической проверкой. То, что некоторые безрассудные личности могли ухватиться за такую идею, в особенности в момент отчаяния, вполне возможно. Однако убийство Арбуэса не было осуществлено несколькими дерзкими людьми, движимыми временно неконтролируемыми страстями. Согласно утверждениям инквизиции, это было заранее тщательно подготовлено руководством арагонских конверсо, и таким образом мы должны подумать о том, какова могла быть позиция этого руководства и могло ли оно на самом деле принять подобный план.
Ли, который основывается на отчетах инквизиции (а конкретно — на отчетах Хуана Анчиаса, секретаря трибунала и автора «Зеленой книги Арагона»{35}), говорит, что заговорщики в Сарагосе советовались со своими друзьями при королевском дворе, включая Габриэля Санчеса, казначея Фердинанда, который поддержал идею заговорщиков и написал им, что «если инквизитор будет убит, это положит конец инквизиции»[3390]. Здесь мы обращаем внимание на одно из невероятных явлений, с которыми мы часто сталкиваемся в историографии инквизиции. Нам кажется немыслимым, чтобы такой человек, как Габриэль Санчес, который был близок к Фердинанду и так хорошо знал его, мог настолько ошибаться в оценке характера короля и быть настолько несведущим относительно его непреклонного решения установить инквизицию в Арагоне. Мог ли Санчес поверить в то, что убийство одного инквизитора побудит Фердинанда отменить свой план? Даже если мы подумаем, что Габриэль Санчес действительно верил в это, невозможно предположить, что все другие новохристианские придворные, которые тоже были близки к Фердинанду и хорошо знали его, ошиблись в такой степени относительного того, как убийство инквизитора может повлиять на короля. Неужели и они ошибались в характере Фердинанда и важности, которую он придавал инквизиции в Арагоне? Тем временем источники, оставленные нам инквизицией, говорят, что именно так думал не только Санчес, но и почти все лидеры конверсо и придворные, с которыми советовались те, кто планировал убийство Арбуэса.
Стоит также подумать и о следующем. Предполагаемые заговоры против инквизиторов в Севилье и Толедо имели хотя бы один момент в свою пользу: они демонстрировали готовность конверсо восстать против инквизиции с оружием в руках. Какими тщетными ни были бы эти попытки сопротивления, они отражали давление большой группы, а также общественную проблему, с которой надо было справляться. Однако сарагосское убийство вроде бы было осуществлено наемными убийцами, предполагалось, что связь конверсо с ним не будет обнаружена и что марранская община будет выглядеть непричастной к убийству. Что же тогда могло произвести такое впечатление на правительство, чтобы оно изменило свою политику в отношении инквизиции? Несомненно, преступный акт какой-то мстительной или душевнобольной личности не изменил бы правительственной политики. Короче говоря, даже единственный элемент, от которого могла быть какая-то польза, а именно то, что убийство было актом общественной группы, отсутствовал в сарагосском якобы заговоре, если рассматривать его с точки зрения конверсо и их возможных ожиданий от его воздействия.
Бэр, другой историк, веривший в правдивость обвинения в убийстве Арбуэса, говорил: «В этом, как и в других скандальных процессах, имевших место в то время, обвинительные приговоры были основаны на признаниях, полученных под пытками, и на обоюдных наговорах, которые часто противоречили друг другу в деталях»[3391]. Этот факт не привел, однако, ученого к подозрению, что все это было результатом грандиозной манипуляции инквизиции, чтобы подстегнуть общественное мнение против конверсо, положить конец критике инквизиторских процедур и позволить инквизиции собрать большой урожай с обвинений в причастности к преступлению, которые они предъявят многим из них. Бэр думал, что здесь будет гораздо легче вынести обвинительный приговор. «В этом случае, — говорит он, — обвинители не построили свои обвинения только на основе этого свидетельства», то есть свидетельства, вырванного под пытками. «Убийство и тело убитого были общеизвестным делом!» Какое потрясающее открытие, снабженное восклицательным знаком, долженствующее убедить нас, что мы имеем дело с доказанной виной, а не с возможной подстроенной фальшивкой! Бэр добавляет: «Все другие моменты, принятые инквизиторами как безусловно истинные, должны рассматриваться современными историками как недоказанные, в особенности потому, что только немногие подлинные документы были найдены и только отрывки из этих документов увидели свет в печати». Это утверждение правильно, за исключением того, что «моменты были приняты инквизиторами как безусловно истинные». Бэр считал, что этими моментами были установленные личности убийц и заговор конверсо, что далее отмечено ремаркой Бэра: «Вряд ли этот материал введет историка в заблуждение касательно еврейской подоплеки» заговора[3392].
Таким образом, несмотря на тот факт, что имеющееся у нас свидетельство состоит из обрывков «признаний», полученных под пытками, и несмотря на множество противоречий в них, Бэр принимает утверждения в том, что конверсо организовали убийство Арбуэса, и он также знает, почему. Главным заговорщиком, конечно же, был, как уверен Бэр, лидер конверсо (в точности как и в случаях Севильи и Толедо), Хайме де Монтеса, пожилой знаменитый юрист и заместитель главного судьи муниципалитета. «В общем и целом, — говорит Бэр, — утверждения свидетелей обвинения в деле Монтесы явно не были необоснованными». Нам хотелось бы услышать, о чем они свидетельствовали по поводу его участия в заговоре убийства Арбуэса. Однако имеющиеся у нас свидетельства говорят о его тайном следовании еврейским обычаям. Нескольких свидетелей «убедили» подтвердить, что это было его обычной практикой, а затем «признание» могло было быть получено от него посредством пыток. «Он подозревался в том, что закрывался в своей комнате по субботам, чтобы иметь возможность произносить еврейские молитвы в уединении»[3393]. О ценности этого обвинения можно судить по его содержанию, так же как и по смутности формулировки. «Говорилось, что он уединялся в своем доме с евреями». Это явно не было типом преступления, признанным сводом законов. Все другие обвинения против судьи были столь же абсурдными. «Врачи, осмотревшие Монтесу, не смогли определить, был ли он обрезан», как если бы это могло иметь какое-либо значение! Допустим, он был обрезан своим отцом за семьдесят или восемьдесят лет до этого осмотра, как это должно отражаться на его иудействе? Тем не менее врачи не были в состоянии определить и этого. Монтеса
