Гарри Поттер и методы рационального мышления - Элиезер Юдковский

Короткий смешок.

— Вряд ли они смогли бы притвориться, что заботятся меньше.

— Они заботятся, профессор, и не только о тех, кого считают своей истинной любовью. Солдаты кидаются грудью на гранаты, чтобы спасти своих друзей, матери бросаются в горящие дома, чтобы спасти своих детей. Но маглы не знают, что существует магия, которая способна вернуть кого-то к жизни. А обычные волшебники… они не способны думать нестандартно. В смысле, большинство волшебников не ищет, как сделать бессмертным даже себя. Значит ли это, что они не заботятся о своей собственной жизни?

— Именно так, мистер Поттер. Естественно, я сам всегда считал их жизни бессмысленными и ничего не стоящими. Наверняка, где-то в глубине души они и сами понимают, что моё мнение о них верно.

Гарри покачал головой, а потом раздражённо скинул капюшон мантии и покачал головой ещё раз.

— Это весьма утрированная точка зрения на мир, профессор, — сказала едва освещённая голова мальчика, висящая без поддержки над клочком тёмной травы посреди звёзд. — Обычному человеку просто не придёт в голову изобрести заклинание воскрешения, и из отсутствия таких попыток ничего вывести нельзя.

Через мгновенье стал видимым едва освещённый силуэт мужчины, сидящего на траве.

— Если бы они по-настоящему заботились о тех, кого якобы любят, — тихо сказал профессор Защиты, — они бы подумали об этом, не так ли?

— Мозг устроен иначе. Никто не становится гением из-за повышения ставок — если улучшения и происходят, то лишь в жёстких пределах. Я не смогу вычислить в уме число Пи до тысячного знака, даже если от этого будет зависеть чья-то жизнь.

Едва освещённая голова кивнула.

— Но есть и другие возможные объяснения, мистер Поттер. Например, что люди лишь играют роль друга. Они делают ровно столько, сколько эта роль от них требует, и не более того. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, вы отличаетесь от них не тем, что заботитесь о друзьях больше. С чего бы вам родиться с таким необычно сильным чувством дружбы, что вы оказались единственным среди всех волшебников, кто захотел оживить Гермиону Грейнджер после её смерти? Нет, вероятнее всего, отличие вовсе не в том, что вы больше заботитесь о друге. Думаю, будучи более логичным существом, лишь вы один думаете, что роль «друга» требует этого от вас.

Гарри уставился на звёзды. Было бы неправдой сказать, что он не был потрясён.

— Это… не может быть правдой, профессор. Я могу назвать дюжину героев из магловской художественной литературы, которые пытались оживить своих мёртвых друзей. Авторы этих книг точно понимали, что именно я чувствую по отношению к Гермионе. Хотя, вы их не читали, разве что… как насчёт «Орфея и Эвридики»? На самом деле, я сам не читал эту книгу, но знаю, о чём она.

— Волшебники тоже рассказывают такие сказки. Есть история братьев Элриков. История Доры Кент, которую пытался защитить её сын Саул. Есть история об Рональде Малетте и его роковом вызове самому времени. Перед падением Италии там была популярна драма о Преции Тестароссе. В Японии рассказывают сказку про Акеми Хомуру и её потерянную любовь. Что во всех этих историях общего, мистер Поттер, так это то, что все они выдуманные. Настоящие волшебники не делают подобных попыток, не смотря на то, что сама идея точно не находится за рамками их воображения.

— Потому что они не думают, что это возможно! — воскликнул Гарри.

— Давайте пойдём к нашей замечательной профессору МакГонагалл и расскажем ей о вашем намерении найти способ воскресить Гермиону Грейнджер? Послушаем, что она думает об этом? Наверняка, эта мысль просто не приходила ей в голову… А, вы колеблетесь. Вы уже знаете её ответ, мистер Поттер. Вы знаете, почему вы его знаете? — в голосе профессора была слышна холодная усмешка. — Милый приём. Спасибо, что научили меня ему.

Гарри чувствовал, как напряглось его лицо. Слова с трудом срывались с его губ.

— Профессор МакГонагалл не познакомилась в детстве с магловской идеей о всевозрастающей силе науки, и никто никогда не говорил ей, что, если на кону жизнь друга, следует мыслить очень рационально…

Профессор Защиты также повысил голос:

— Профессор трансфигурации действует по сценарию, мистер Поттер! Сценарий призывает её скорбеть и оплакивать, чтобы все видели, что ей не всё равно. Обычные люди плохо реагируют на предложение отойти от сценария. Как вы и сами уже знаете!

— Забавно, готов поклясться, что вчера за ужином я видел, как профессор МакГонагалл отошла от сценария. Если я ещё с десяток раз увижу, как она это сделает, возможно, я действительно попытаюсь поговорить с ней о воскрешении Гермионы. Но пока профессор МакГонагалл не привыкла отходить от сценария, и ей надо практиковаться. В конце концов, профессор, то поведение людей, которое вы объясняете, заявляя, что любовь, дружба и всё остальное — ложь, означает лишь, что они не знают, как поступать лучше.

Голос профессора Защиты стал выше.

— Если бы вас убил тот тролль, у Гермионы Грейнджер не возникло бы и мысли искать способ воскресить вас! Этой мысли бы не возникло ни у Драко Малфоя, ни у Невилла Лонгботтома, ни у МакГонагалл, ни у любого другого вашего близкого друга! Никто в мире не стал бы заботиться о вас так же, как вы заботитесь о ней! Так почему? Зачем вам это, мистер Поттер? — в голосе профессора послышалось странное, дикое отчаяние. — Зачем вам быть единственным человеком в мире, зашедшим так далеко в своём притворстве, если никто не сделает того же для вас?

— Я считаю, что вы ошибаетесь, профессор, — спокойно ответил Гарри. — Причём во многом. Как минимум, неверна ваша модель моих эмоций. Потому что вы меня ни капельки не понимаете, если думаете, что, будь сказанное вами правдой, это бы меня остановило. Всё в мире должно где-то начинаться, всё должно когда-то произойти в первый раз. Жизнь на Земле началась с маленькой самовоспроизводящейся молекулы в луже грязи. И если бы я был первым человеком на Земле, нет…

Гарри протянул руку к ужасно далёким точкам света.

— Если бы я был первым человеком во вселенной, который действительно заботился бы о ком-нибудь другом — а я им никак не являюсь — я бы гордился, что этот человек — я, и старался бы изо всех сил.

Последовала длительная тишина.

— Вы воистину заботитесь об этой девочке, — тихо произнесла тускло подсвеченная фигура. — Вы заботитесь о ней так, как никто из них не в состоянии позаботиться о своей жизни, не говоря уже о чужой, — голос профессора Защиты стал странным, его переполняли какие-то не поддающиеся расшифровке эмоции. — Я этого не понимаю, но знаю, как далеко вы пойдёте ради этого. Ради этой девочки вы бросите вызов самой смерти. Ничто не сможет вам помешать.