Волкодав - Мария Васильевна Семенова

похоже, с постели. Три косы, на шо-ситайнский лад украшавшие бороду, выглядели только что наново заплетёнными, и притом впопыхах. И, ясное дело, мягкосердечия у Клеща от таких заполошных дел отнюдь не прибавилось.

– Ты кто таков? – немедля подступил он к Посланнику Справедливости.

Тот вновь, почти теми же словами, поведал об отравлении боевого пса и о Самоцветных горах. А после добавил:

– Не велишь ли проводить нас в надёжную клеть, где я мог бы до утра присматривать за этим никчёмным? Не бойся, я не позволю ему долго оскорблять Овечий Брод своим недостойным присутствием. Уже утром я отправлюсь с ним назад, ибо мне велено доставить злоумышленника в Тин-Вилену самым скорым порядком, пока степные кланы не отбыли восвояси…

– Если бы я чего боялся, – буркнул Клещ, – я бы тут не старшинствовал. – И протянул руку: – Дай-ка сюда свою грамотку, сам сперва прочитаю!

Конечно, его требование было исполнено, но Волкодаву помстилась в движении Посланника тень неуверенности. И Шамарган – а это уже не помстилось! – больно пристально скосил глаза на двоих крепких парней, вставших подле двери… Ай да старейшина! похвалил про себя венн. Неспроста Клещом величают!

Клещ тем временем дальнозорко отвёл шуршащий лист подальше от глаз:

– Так, так… От Горбатой улицы… от Железного ручья… от Маячной дороги… Э, а это кто тут от Селёдочного тупика изволение дал?

По мнению Волкодава, вот теперь-то двоим лицедеям следовало, более не мешкая, давать тягу. Он даже ждал, чтобы Шамарган прямо сейчас пнул ловца татей в колено и во всю прыть бросился в дверь, а тот как бы за ним… Но нет, Посланник ещё попытался что-то спасти.

– Как кто? – спросил он с почти настоящим недоумением. – Плакун Дырявый Бочонок, старшина над засольщиками! Разве ты не узнаёшь его знамя? Чайку с рыбёшкой в клюве?

– Узнать-то узнал, – проворчал Клещ, сворачивая пергамент. – Да только Плакун всегда рисует камбалу, а тут какой-то озёрный карась. А посему я тебе, добрый человек, вот что скажу. Клеть на ночь у меня, понятно, найдётся… А вот в город, ты уж не обессудь, тебя мои ребятки проводят. Там и разберётесь честь честью. Там тебе и положенную награду дадут… а с меня, ежели что, потом высчитают. Ясно?.. Ну, стало быть, веди отравителя своего.

И старейшина, опираясь на посох, тяжеловатой походкой двинулся к выходу из харчевни. Посланник – делать нечего – пошёл следом, ведя свою жертву перед собой. Парни возле двери подались в стороны, освобождая дорогу…

…И зря, поскольку Шамарган именно теперь решил проложить себе путь на свободу. Может, счёл, что чем дальше, тем труднее будет сбежать. А скорее всего – просто не ждал такого поворота событий и испугался. Ибо действовать начал, творя вещи глупые и ненужные, такие, о которых сам должен был потом пожалеть, если не совсем уже изнеправдилось сердце… – то есть так, как и свойственно людям поступать только со страху, когда отступает прочь хладнокровный рассудок и любое деяние предстаёт просто необходимым, если кажется, будто оно способно помочь.

Мутно-алые, окутанные дымной пеленой страха пламена намерений Шамаргана выстрелили так ярко, что Волкодав про себя успел мимолётно удивиться, как же их проморгали все прочие посетители. Парень вывернулся у мнимого охотника на беглых злодеев одним ловким движением. Выхватил откуда-то из рукава широкий нож без рукоятки и… пырнул старейшину Клеща прямо в живот…

То есть сам он нимало не сомневался, что в самом деле пырнул, потому что в такие мгновения человек склонен видеть свои действия уже довершёнными, хотя в действительности они успели сбыться хорошо если наполовину. Надо думать, стремительно воображение успело нарисовать Шамаргану ярко брызнувшую кровь и возникающее на лице Клеща изумление, смешанное с горькой детской обидой…

Но люди, мимо которых его в это время вели, увидели совершенно иное. Спустя время они рассказывали и божились и, бывало, лезли в драку с теми, кто не желал верить сказанному, – хотя бы и сказанному с призыванием самых высших Свидетелей. Но кто же в здравом рассудке сразу поверит, будто молчаливый чужеземец, невозмутимо кормивший из блюдечка ручную летучую мышь, внезапно наклонился из-за стола – и его движение рассказчики припоминали как медленное – и преспокойно вынул острый ножик у Шамаргана из кулака?.. А Шамарган при этом полетел кувырком, словно ему десять подножек разом подставили, сшиб некстати подвернувшуюся скамью – и кубарем укатился за дверь, с треском распахнувшуюся от удара?..

Но это позже, позже, когда всё утихнет и жгучие события начнут претворяться в обычную побасенку из тех, которых десять дюжин можно услышать в любом постоялом дворе. А покамест…

– Держи вора!.. – завопил лже-Посланник, сообразивший, что надо удирать вослед за дружком, пока не сделалось безнадёжно поздно. Метнулся, сыпанув мелкой пылью, бурый плащ: лицедей во все лопатки кинулся наружу. Половина посетителей харчевни сорвалась помогать ему в ловле, и с ними оба парня, приведённые Клещом. Лучше бы ты, мысленно вздохнул Волкодав, одного Мордаша с собой захватил. Больше проку дождались бы…

Он так и не поднялся из-за стола, за которым сидел. И Мыш ни с кем не лез воевать: вспрыгнул ему на плечо и принялся вылизывать крыло, рассечённое розовым шрамом.

Только блестел на столе перед венном широкий нож, вынутый из руки несостоявшегося убийцы.

Некоторое время старейшина взирал на этот нож, пребывая в потрясённом оцепенении. Что вызвало это оцепенение – уж не рана ли, которую он, тёртый калач, успел ощутить, ещё не получив?.. Волкодав не понаслышке знал, как ведёт себя человек, принявший внезапную рану в живот. Вот Клещ дерзнул опустить глаза к собственному телу… Нарядное вышитое одеяние из тонкого войлока, чем-то напоминавшее сольвеннскую свиту, не было ни порвано, ни надрезано. Ещё несколько мгновений старейшина провёл в неподвижной задумчивости… а потом сделал единственно правильный вывод.

Который, по мнению Волкодава, очень легко было предугадать.

– Ты!.. – Узловатый палец изобличающе нацелился в грудь венну, а широкое лицо Клеща начала заливать багровая краска. – Заодно с ним!.. Сговорился!.. Эх, не хотел же я тебя в ворота пускать…

Не «с ним», а «с ними», мысленно поправил старейшину Волкодав, но вслух ничего не сказал.

Люди, остававшиеся в харчевне, между тем сообразили, что на их долю, оказывается, тоже осталось кое-что занятное, и пододвинулись ближе, чтобы уж теперь-то не пропустить ничего.

– Взять его! – указывая на Волкодава, рявкнул Клещ.

Двое или трое мужчин, далеко не слабаки с виду, качнулись было вперёд… Волкодав не двинулся с места. Не стал вскакивать со скамьи, не расправил плечи, даже не обвёл взглядом двинувшихся к нему. Однако те