Сто шесть ступенек в никуда - Барбара Вайн

«За исключением юности», — подумала я, и мне показалось, что Марк собирается сказать именно об этом. Сказать с сожалением, прибавив, что если бы она была хоть чуть-чуть, хоть капельку моложе… Он промолчал, а потом продолжил свою мысль:

— Все достоинства, все добродетели. Редко встретишь женщину, в которой нет ни капли стервозности. Козетта никому не завидует. — Тут я бы с ним поспорила. Козетта завидовала всем девушкам, которых знала, но без мстительности. Марк словно прочел мои мысли. — Естественно, ей не чему завидовать.

Козетта вернулась. Мне она показалась усталой и измученной: вечерний макияж потек и смазался, волосы обвисли. И это красное платье — то самое, которое было на ней во время их первой встречи! Но при виде Марка ее лицо засияло, как будто у нее в голове действительно была яркая лампа, включенная его улыбкой.

— Пора домой, ты устала, — с не свойственным ему раздражением сказал Марк. — Пойдем.

— Они же еще танцуют — смотри, Марк, как им нравится…

Козетта никогда не называла его «дорогой». Это слово предназначалось всем остальным. Но ее лицо выдавало чувства — в данном случае рвущуюся наружу любовь, словно протягивавшую свои страждущие руки.

— Они могут поехать с нами или сами доберутся домой, — сказал Марк.

Козетте это явно нравилось; ей нравился властный мужчина, который на первое место ставит ее желания. Ни один из ее мужчин так не поступал, даже Дуглас. Но когда мы вернулись на Аркэнджел-плейс — естественно, с Мервином и Мими, которые были готовы отказаться от любых удовольствий, лишь бы не платить за автобус или метро, — Марк не прошел дальше холла, где с противоестественной официальностью оставил Козетту на мое попечение, в своей обычной вежливой манере попросив проследить, чтобы она немедленно легла спать, иначе не выспится как следует. Утром он позвонит.

Марк всегда выполнял свои обещания. Если говорил, что позвонит, то звонил. Трубку взяла я, но для Козетты это было слишком рано — она еще спала. Действительно, откуда ему знать, когда ложится и встает Козетта? Похоже, Марк удивился и почему-то обрадовался — «до смерти», как говорил мой отец, — когда услышал, что она еще спит. Нет, нет, будить ее ни в коем случае не нужно. Просто передать, что он звонил и спрашивал, как она.

— И передать ей твою любовь?

Пауза.

— Если ты считаешь, что это доставит ей удовольствие.

Козетта всегда слушала радиосериал, в котором играл Марк. Роль была довольно большая, и его персонаж появлялся как минимум три вечера в неделю из пяти. Радиоприемник Козетта купила через неделю после знакомства с Марком. Она сидела в одиночестве и слушала голос Марка, а Белл с Тетушкой оставались внизу, предпочитая телевизор. Однажды я вошла в комнату и услышала, как Марк произносит последнюю фразу эпизода. Это было объяснение с героиней, и меня поразили прозвучавшие слова, которые в данных обстоятельствах выглядели очень странными. Они меня взволновали и немного смутили. Голос Марка вызывал дрожь: «Ты же знаешь, что я тебя люблю. Уже десять лет, с нашей первой встречи…»

Зазвучала музыка, постепенно затихавшая, словно звук морского прибоя — сигнал к окончанию серии. Продолжение завтра, и начнется оно с той же музыки. Козетта выключила транзистор, и наступила полная тишина, в которую постепенно проникало бормотание Тетушкиного телевизора.

Вы должны понять, что Козетта никогда не говорила о себе, не демонстрировала своих чувств. Чужие заботы казались ей важнее, и именно они занимали главное место в ее разговорах. Я уже рассказывала о неопределенной и загадочной улыбке в ответ на вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. Она умела искусно переключать внимание с себя на других. Я не сомневаюсь, что Козетта искренне считала, что в нашей компании она — в силу возраста — не может вызывать интерес или пробуждать любопытство. Но в тот вечер, когда мы слушали голос Марка, она внезапно выключила радио, у меня возникло предчувствие, что сейчас начнутся признания и откровения.

Козетта заговорила — с жаром, словно схватила меня за руку, хотя на самом деле не двинулась с места и нас разделяли несколько ярдов:

— Я так его люблю, что мне кажется, это меня убьет.

— Марка? — Мой вопрос прозвучал довольно глупо. А может, не глупо? Я убедила себя, что они друзья, близкие друзья, но не более того, и что желание ограничиться дружбой обоюдно.

— Я не знала, что такое бывает. Ни к кому не испытывала таких сильных чувств. Даже к Дугласу. И мечтать не могла. Не смотри на меня так, Лиззи. Почему ты на меня так смотришь?

— Прости.

— Я думаю о нем целыми днями. Когда его нет рядом, я думаю о нем, разговариваю с ним. В моей голове происходят долгие воображаемые беседы. Не смотри на меня так, дорогая, не нужно меня жалеть. И сочувствовать тоже. Я не страдаю, я счастлива. Никогда в жизни я не была так счастлива. Что может быть лучше любви? Без нее я просто умерла бы.

Я не стала напоминать, как пять минут назад она утверждала, что любовь ее убьет, а благоразумно призвала к осторожности:

— Ты бы немного притормозила.

— Зачем? Для чего?

Я колебалась. Вспоминала о словах Стендаля, писавшего о желании влюбиться, ощутить блаженство этого состояния. Будь его избранница самой уродливой парижской кухаркой, это не имело бы значения, если бы он любил ее, а она отвечала ему взаимностью.

— Может быть, любовь не так уж хороша, — осторожно сказала я, — если она безответная. То есть если другой не испытывает тех же чувств.

Ее ответ меня потряс, и мне показалось, что пол задрожал у меня под ногами. Голос у Козетты был тихий, но теперь она почти кричала:

— Кто сказал, что он не испытывает тех же чувств?

При виде ее умоляющего лица и протянутых рук я почувствовала озноб и тошноту. Настоящие.

— Козетта…

— Что Козетта? Почему меня нельзя полюбить? Разве я недостойна любви? — Ее лицо уже не выглядело осунувшимся, словно помолодело, как будто сквозь оболочку возраста на мгновение проступила юная Козетта.

— Я не хочу, чтобы ты страдала, — с трудом выдавила из себя я.

— Если бы я была мужчиной, а Марк — женщиной, никого бы не волновало, что я на пятнадцать лет старше. — Ее голос дрожал. Бедная Козетта начала преуменьшать разницу в возрасте. Примерно в том же духе она упоминала седую прядь в его волосах. — Почему это имеет значение, если я женщина? Мы живем дольше мужчин. Почему мы должны столько времени оставаться старыми?

За прошедшие с тех пор годы эта несправедливость была устранена. Эльза вышла за мужчину, который на одиннадцать лет младше ее, и все считают, что ему здорово повезло.

— Все видят, как он тебя обожает.

— Ненавижу это слово!

Я не знала, что еще сказать, и поэтому просто подошла и обняла ее. Мы крепко обнялись, и теперь мне легче представить и почувствовать то дружеское объятие, чем любое из страстных объятий Белл.

15

Мы с Белл принимали двоих гостей. Прошло две недели с тех пор, как она у меня поселилась, но до вчерашнего дня никто не приходил. Мы были одни, и каждое утро я шла к себе в кабинет и пыталась писать — то есть сочинять роман, над которым должна была работать, историю с международной интригой и любовными приключениями, с местом действия в Вене и на Маврикии. Я не написала ни слова. Все, что вышло из-под моего пера, — этот рассказ или воспоминания, или как их еще назвать. Я не знаю, чем занимается Белл, пока я тут, но слышу, как она выходит из дома, и предполагаю, что гуляет, бродит по улицам западной части Лондона. С тех пор как Белл поселилась тут, я не слышала от нее презрительных слов о предместьях или жалоб, что мой дом находится слишком далеко к западу.

Вчера приходил мой отец. Дважды в год он приезжает в Лондон на медосмотр. Ему установили кардиостимулятор, и хотя отцу легче и удобнее наблюдаться у кардиолога у себя на южном побережье, он вбил себе в голову, что в Лондоне собрано все лучшее. Особенно в Хаммерсмите, где клиника считается одной из лучших в области сердечных болезней. Для своих семидесяти трех отец бодр и энергичен, но немного теряется в Лондоне с его вечными толпами, так что я всегда встречаю его на вокзале Ватерлоо и везу в клинику. После обследования он приезжает ко мне и остается на ночь.

Может показаться странным, что, несмотря на мою близость с Белл, отец ничего о ней не знал и до вчерашнего дня даже не подозревал о ее существовании. Но меня не вызывали в качестве свидетеля на суде — достаточно было других. Отец не мог не знать о Белл, как и всякий, кто читает газеты или смотрит телевизор, но у него не было оснований связывать мрачную и суровую женщину в траурных одеждах, которую я представила ему просто как Белл, с Кристиной Сэнджер. Я не говорила, что имя Кристабель было одной из ее фантазий, а на самом деле ее звали Кристиной, и что Айвор Ситуэлл случайно угадал, назвав ее этим именем? Теперь говорю.