Время Пасьянсов - Александр Грог

   Схрон сделал знатный.

   В Африке видел такие дома - сразу и не поймешь что - то ли термитник, то ли кувшин для джина приспособлен (в натуральную его величину) Весь из глины вроде термоса, даже со второго этажа внутрь лаз круглый, как в нору и затыкается. Внизу скотина, и все словно в термосе - хорошо, прохладно.

   Решил перенять, похожий слепить, но к иному применению, не так. Здесь в войну землянки копали - партизанили. Накат бревен поверху, потом дерн. Наладился землянку сделать по-африкански. Яму откопал широкую (даже не столь откапывал, как старую с войны приспособил, углубил да расширил) Внутри кольями по кругу как бы стены наметил, мелкими лозовыми ветками промеж обвязал, вроде плетня, но негусто, оставляя место, чтобы внутрь глины можно было набить. Глины начистил много, намешал, вбил в плетень, прессуя, и с обеих сторон промазал. Потолок делал с большим запуском, из крепкого елового кругляка, оставлял сучья на палец, чтобы глина не обваливалась и, опять-таки, заглинил густо изнутри и поверху. Глины не жалел, благо недалеко было таскать, и вода рядом, чтобы размозить, да лепить... Весь июнь провозился, пол июля сушил, да прибирался. Потом сушняку смоляного внутрь заложил - сколько влезло, да снаружи верхом, вроде стога. Догадался тягло оставить - внизу одно, сверху пару. Выждал денек, когда захмарило - запалил.

   Хороший "термос" получился - ударишь - звенит. Внутри обскреб тщательно. Снаружи смолой обварил. Душники вделал - можно открывать по желанию. Печурку поставил с трубой - трубу вывел в закустье, чтоб дымок просеивало. Нары двухъярусные из соснового струганого байдака. Даже не задумывался - зачем второе место - любил все делать добротно. Закопал домик, снова чисто место. Задерновал, да кустов колючих густо насадил поверху. Хотя и так - даже танцуй с бизонами, не учуешь пустоты снизу. Но пусть... Мало ли какой шальной лозоход пройдется по этим местам.

   Позже, через два года, когда тесно стало от припасов, второй "термос" к подземному домику примазал - уже попросторней, и хитрый лаз от него к реке, в бобровую хатку заброшенную. Думал туда и акваланг еще, но решил, что уж слишком мудрено - все-таки не война...

   Хорошо там. Зимой тепло, летом прохладно.

   Последние два часа Неробеев провел с мечтою о воде...

   Воду ему приносили, но не ту, глоток которой хотелось бы напоследок. Воду здесь цедили через самодельные фильтры, была она теплой и отдавала прелой тряпкой. Пищу тоже принесли - последний в жизни паек - под зорким взглядом охранника накормили со щепки, просовывая ее меж прутьев. Шалый носа не воротил, сглатывал липкую рисовую массу...

   Когда что-то шумнуло в стороне, Шалый тоже отвлекся, хотя ожидал что-то такое - надеялся. В лагере у палатки с продуктами, на раздаче задрались - не шутейно, с руганью, ломая доски столов. Покатился клубок сцепившихся, не разобрать - кто, скрылся пылью. Шалый почувствовал, что-то пихают в руку - перехватил, зажал промеж ног длинное, узкое... металлическую прохладу - надежду - нож! Значит, напарник все-таки подсуетился - рискнул, подставился. Очень хотелось взглянуть на нож, хотя узнал его, вспомнил. Нож этот догонял его всю жизнь. Первый раз в детстве, и потом, и совсем недавно.

   В детстве, помнится, была еще и шкатулка со странными плоскими камнями. На свет посмотришь, внутри - клинописный не то рисунок, не то письмо, но... все это столь давно, что казалось неким сном. Детский мираж - выдумка. Один зеленый камень, кажется, расколотил молотком. Другим еще долго играл... Куда дел? Шкатулку с камнями у него потом выменяла какая-то тетка на авторучку с пятью цветными стержнями и театральный бинокль.

   Еще, в деревне со странным названием Острая Лука, был у него нож голубоватой стали с серебряной полосой, втравленной в лезвие - Неробеев (тогда еще Неробейчик) на спор стругал им гвозди, снимая тонкую стружку. Рукоять ножа заканчивалась диковинной вытянутой рожей. Один глаз у этого чудища чернел пустой впадиной, другой сиял осколком радужного кристалла.

   Нож он прятал вместе с ужасно тяжелым немецким автоматом-Шмассером в прелом мхе под крышей хлева. Потом бабушка нашла и где-то закопала. Обещала показать, если будет хорошо себя вести. Весь остаток лета он вел себя хорошо, но тут приехали родители, и понятие, что он теперь взрослый и идет в школу, на какое-то время вытеснило все. А на следующий год бабушка только делала круглые глаза, когда Неробеев-младший допытывался у нее, где его "игрушки". И сначала говорила, что все это ему учудилось, потом, что все забрал дядя милиционер. Против милиционера крыть было нечем.

   И уже не ножом, а просто железкой потрошил толстую вербу во дворе, выковыривая пули. Немецкие офицеры, как рассказывали, любили стрелять в нее, навешивая мишени на ствол. Иногда ставили живые мишени. Не только людей. Бабушка говорила, что люди в то время ходили словно и не живые. Полусонные какие-то. Будто одной ногой уже - "там". Где - "там", не говорила, но казалось, что слово это с заглавной буквы. Еще каждый вечер читала старую книгу - готовится к последнему в жизни экзамену. Видно, что долго готовилась, основательно, Неробейчик, сколько себя помнил - она все эту книгу читала. Но вслух - ни разу. Сколько не просил.

   Верба уже тогда была очень старая. И еще долго жила ее оболочка, хотя вся середина со временем выпала. Детишками любили играть, забравшись внутрь. Неробейчик тогда еще вынашивал мечту, что закроет глаза внутри, а как выйдет из ствола, откроет - мир станет совсем другим. Много раз пробовал.

   Если долго думать о невозможном, постепенно можно приблизится к нему на расстояние действенного удара. Так говорил один из самых уважаемых Шатуном людей, с которыми его сводила жизнь - Леонид Михей - старый диверсант, учитель.

   А делов-то оказалось - резани себя по груди, откажись от всего - шагни вперед! Почему раньше не попробовал?

   Нож вспомнил. Тот самый с детства. Которым стругал на спор ржавые гвозди. Такой, как у немца в кофре оказался, когда его Федор удавил... И раньше. Такой? Или - тот самый? Кто знает... Вдруг всю жизнь друг дружку догоняли?

   Последние два часа провел с мечтою о воде...

   А когда пришли за ним, сбили верх клетки, разогнулся, выпрямился в рост, резанул себя наискосок по груди, да и еще гладью, смахивая кровь, обляпал нож, даже показалось - закипела, заклубилась на нем кровь. Заорал почти восторженно! От того, что настало то главное - последний экзамен в жизни! И шагнул вперед - прыгнул...

   Если и осталось легкое сожаление, то лишь о ключевой воде, которой больше не пить...

   СМЕРТЬ

   Никогда не забудет, когда выпрыгнул из клетки в Африке и упал лицом в рыхлый талый снег... дома. Будто обманули. Дураком себя почувствовал. Упал в ключ, скрытый под шапкой снега. Встал осмотрелся и пошел... домой, оставляя за собой рыжие пятна...

   Понял, что попал в Чистилище. Вроде, как дома, но все немножко не так...

   У каждого свой оберег. У собаки - ее подстилка или будка, в которой ее не наказывают, где она спасается от гнева хозяина.

   Нет лучшего оберега для мужчины, чем нож на поясном ремне. Всякий дурной человек, натолкнувшись взглядом, на этот оберег, гасит свои устремления, словно ушат воды выливает на разгоряченную голову и жадные, наглые мысли уползают по своим норам.

   Оберегом может выступать предмет, но также определенное место, или даже время. Если сходятся все три, то место считается нерушимым, верным, и говорят про того человека, что он "стал на крепость".

   Хорошо знать место. Но еще лучше доподлинно знать "свое время".

   Значит, совпали для него предмет, и место, и время...

   Люди вроде бы такие же. Некоторые узнают. А здоровкаются все. Так принято. И разговоры те же самые.

   - Где был? В Африке, говоришь? Ну и как там люди живут - лучше или хуже?

   Странно, почему в первую очередь деревенских интересует именно это? Скажешь - хуже, сперва не верят, но тут же начинаю жалеть неведомых им людей... Скажешь, что лучше, начинают завидовать, своих правителей ругать, бестолковость власти, соседей... Себя никогда. Себя не жалеют только когда выпьют. ...

   - Говоришь, воюют? И этим, значит, ездил помогать воевать? Все не угомонишься?

   (Переводить стрелки - это тоже наше природное)

   Чем заняться? Перво-наперво, подрядился косить. Жить-то как-то надо? Поначалу отдавали неудобицы - присматривались. Вдоль реки выкашивал, где обычно никто не брался. Косу выбирал тяжелую, подтачивал редко и не отбивал вовсе. Травье брал силой, да и что за трава - бальняк! Стоял стеной, валился, что враг... Трубки дедовника хрустели под стопой, разгневанно взбрызгивая соком по икрам, а то прямо до самого "неудобства" плевались. Такое травье, если только успеет высохнуть, идет скотине на подстилку, а потом на навоз.

   Потом все чаще стали приглашать соседские. Уходил и на пару суток, и на неделю, как сейчас, когда вдруг прихватило, да девка эта городская привязалась...