Оружие возмездия - Олег Маркеев

— Как не быть! Два чеченца за разбой сидят, — с лету подхватил игру шефа Стрельцов.

— Во! К ним тебя и подселим. — Злобин усмехнулся. — РУБОП, чтобы ты знал, дагестанцев сильно обидело. Некоторых смертельно. Вот теперь представь, что горцы с тобой за своих сделают.

Филя наверняка представил некий симбиоз кровной мести с групповым изнасилованием, потому что его лицо вытянулось, а в глазах возник смертельный ужас.

— Все, Виталий, закрывай клиента. — Злобин встал. — И оформи ордер на обыск в квартире Гарика Яновского. Через пять минут Твердохлебов за ним зайдет.

— А Гарика за что? — выдавил Филя.

— За компанию, — усмехнулся Злобин. Злобин усталой походкой прошел к дверям, на пороге обернулся и, чуть заметно подмигнув, сказал:

— Кстати, Виталик, посмотри на часы. Часы показывали десять. Минута в минуту.

Глава 13. Кофе в постель

Алла подставила тело горячим лучам солнца, бьющим в распахнутое окно, и блаженно, как кошка, прищурилась. Если кто-то и видел ее из окон напротив, она не возражала. Смазливая мордашка, длинные ноги и упругое тело — это весь ее основной и оборотный капитал. В последние дни Алла обдумывала эту простую мысль так активно, что в левом уголке губ с ужасом обнаружила горькую старушечью морщинку. Пока едва заметную, но от этого на душе легче не стало. Напротив, жернова в ее маленькой головке завертелись еще быстрее, перемалывая в труху все возможные варианты спасения.

С детских лет Алла чувствовала повышенный интерес к своей персоне со стороны противоположного пола. Сначала это были сопливые мальчишки из детского сада, потом их сменили озабоченные одноклассники, а в десятом, классе Алла, за невероятную длину ног прозванная Бесконечной, узнала оборотную сторону мужского обожания. Пресытившись вниманием ровесников, она стала посещать клуб моряков, кафе и прочие увеселительные заведения Калининграда, где кипела «взрослая жизнь». За все: надо платить — даже если за развлечения платит очередной поклонник. Экскурсия во взрослую жизнь закончилась непредвиденной беременностью. Алла считала, что ей еще повезло. Подружку по веселому времяпрепровождению вскоре нашли в заливе с явными следами насильственной смерти, последовавшей после неоднократных насильственных половых актов.

Беременность школьницы в провинциальном городе — это что-то сродни солнечному затмению или гастролям Пугачевой. О таком событии судачат не один год, его хранят в памяти народной, украшая все новыми и новыми подробностями. Маме Аллы — работнику облроно — вовсе не хотелось, чтобы минимум две пятилетки подряд лекторы из облздрава использовали ее дочь в качестве отрицательного примера в беседах с новой порослью школьниц, достигших греховного возраста. Аллу срочно отправили к бабушке в Ленинград, и она вернулась, пропустив в школе всего две недели, в полном здравии и с новым жизненным опытом.

Опыт имел побочный эффект, за который за Аллой навсегда закрепилась кличка Бесконечная. Медицинского термина аноргазмия она тогда еще не знала, а когда нашла в умной книжке, это ничего не изменило. Поделилась своей бедой с мамой, на что ветеран облроно резонно заметила: «Дура, живи и радуйся, коль ничего тебе от мужиков, кроме денег, не надо».

Она была права, от денег Алла получала ни с чем не сравнимое удовольствие. Вскоре масштаб родного Калининграда показался ей недостаточным, и Алла, забросив педфак, отправилась покорять Питер.

А там демократический мэр Собчак срочно переделывал колыбель революции в будуар капитализма. Евроремонт северной Пальмиры шел полным ходом, и светская жизнь, сопутствующая экономическим реформам, била ключом. Хлынувшим в город инвесторам требовались эскорт-услуги, а среди отечественных бизнесменов возник резкий спрос на глупых, но длинноногих секретарш. Поэтому талант и внешние данные Аллы Бесконечной пришлись как нельзя кстати. За два года она изучила Питер вдоль и поперек. Но ее меньше всего интересовали Эрмитаж и прочие лавки древностей. Алла досконально исследовала все пристойные сауны, ночные кабаки и дачи. Была вхожа в несколько элитных квартир и элегантных офисов. Раз повезло целый месяц пожить в настоящем новорусском особняке. Само собой, пришлось выезжать за границу для сексуального обеспечения отдыха и деловых переговоров.

К сожалению, смертность среди двигателей реформ оказалось слишком высокой. Не успела закадрить человека, а его уже несут в ящике из полированного красного дерева. А потом и вовсе казанские братки устроили в городе такой отстрел, что половину визиток, что скопились у Аллы, пришлось за ненадобностью порвать. Очень некстати питерский угрозыск заинтересовался Аллой и стал регулярно вызывать для дачи показаний по поводу безвременно взорванных, застреленных и пропавших без вести знакомых. И добрые люди посоветовали временно исчезнуть из города.

Домой Алла вернулась, как викинг из похода: вся обвешанная дорогими шмотками и побрякушками, но никому не нужная. Пришлось забагрить первого попавшегося мужика. Им и оказался Игорь Михайлович Яновский. Гарик, как он сам просил себя называть.

На закате пятидесятилетия помятый и обрюзгший Гарик все еще молодился и старался везде и всюду показываться в сопровождении длинноногих девок. Сознательно или нет, но он пытался во всем походить на своего кумира — бородатого и пузатого певца, хрипящего: «За милых дам, за милых дам!» Алла, окончившая музыкальную школу и благодаря поклонникам знавшая азы бизнеса, быстро поняла, что деятельность Гарика имеет такое же отношение к экономике, как трехаккордные песенки его кумира — к музыке.

Ее новый избранник даже не понимал, что хотя бы для приличия надо время от времени совершать легальные сделки. Он почему-то решил, что провозглашенная новой элитой экономическая свобода распространяется на всех без исключения. «Им можно, а мне нельзя?» — вопрошал он в ответ на робкие советы Аллы унять жлобский аппетит и перечислял фамилии экономических чудотворцев, демократических депутатов и кремлевских бонз. Все шло к тому, что очень скоро Гарику должны были популярно объяснить, кому и что можно. Хуже всего, что Алла, таскаясь везде и всюду с Гариком, стала излишне осведомленной в его аферах. А как умеют мотать душу опера, Алла еще не забыла.

— Шторы задерни, шалава! — раздалось за спиной. — И за кофе следи.

Алла заставила себя улыбнуться и только после этого повернулась.

— Ой, мусик встал! — проворковала она.

— Кому голой задницей перед окном вертишь? — проворчал Гарик.

На ее памяти Гарик еще ни разу не просыпался в хорошем настроении. А сегодня он вообще был мрачнее обычного.

— Мусик, а мне скрывать нечего. Пусть любуются на халяву.

Гарик почесал волосатый живот, потом заросшую щеку. Вид Аллы, залитой золотым светом, не оказал на него никакого действия. Молча взял со стола «Коммерсант» и пошел в туалет.

Алла ловко подхватила турку, коричневая кофейная шапка, угрожающе поднявшаяся над краем, сразу же опала. Выключила газ. Тосты уже были готовы, сливки подогреты до нужной температуры — Алла специально сунула палец, чтобы убедиться, а то потом крику не оберешься. Малиновый джем и мед разлиты по розеткам. Осталось только открыть две упаковки йогурта. Дома Гарик завтракал диетически, но, едва переступив порог офиса, начинал жрать всухомятку все подряд, успевая материть сотрудников и общаться с партнерами по телефону. После ударного часового аврала он уезжал в ресторан, как выражался, на «второй завтрак», плавно переходивший в «бизнес-ланч», и после сытного обеда начинал согласовывать с друзьями вечернюю пьянку.

С туркой в руке она назло Гарику подошла к распахнутому окну и встала в картинную позу, упершись свободной рукой в раму.

«Пошел он нафиг! Жлоб толстобрюхий. — Алла зло прищурилась на солнечных зайчиков, прыгающих по черепичной крыше соседнего дома. — Что, я себе лучше не найду?»

И чуть не заплакала. Сама понимала, что не найдет. Количество богатых и свободных мужиков резко сокращалось, а уже подросла новая смена длинноногих, готовых на все ради контрамарки на праздник жизни. Хуже того, в моду вошла буржуазность, все резко заделались примерными семьянинами, выходить в свет полагалось исключительно в сопровождении супруги, в крайнем случае, если сослал семейство куда-нибудь во Флориду, дозволялось иметь официальную любовницу, но одну и несменяемую.

Алла изначально рассматривала Гарика как промежуточный вариант, но время шло, и временное по закону подлости превращалось в постоянное. А терпеть такое чудо рядом с собой она была готова только за такие деньги, которых у Гарика никогда не будет. Алла, до тошноты ненавидящая все то, что в ее кругу называли «совок», с ужасом осознала, что и ее не миновал крест русской бабы: тащить на себе бестолкового мужика, отнимать у него стакан с водкой, уговаривать принять лекарство, прощать заходы налево, вытирать сопли и с ужасом ждать неизбежного — не сумы, так тюрьмы.