Следы в сердце и в памяти - Рефат Аппазов

- Товарищи, у нас нет времени с вами объясняться на эту тему. Если коротко, товарищ - крымский татарин.

- Ну и что? - кто-то продолжил вопрос.

- А то, что им нельзя находиться не только в Севастополе, но и в Крыму, - ответила она, показывая всем своим видом и интонацией в голосе, что ей дано знать гораздо больше, чем всем остальным, и уже совсем другим тоном продолжила, - выходим, выходим, дорогие товарищи, дискуссия окончена, время не ждёт. Ещё раз предупреждаю: все фотоаппараты оставьте здесь, в автобусе.

Каждый счёл своим долгом на выходе ещё раз взглянуть на меня, будто перед ним находилось экзотическое существо. Вступать в какие-то объяснения было бесполезно, да и кому и что можно было доказать. Будучи тугодумом по своей природе, я ни о чём не успел и подумать, как увидел, что Валя встала последней, подошла к входной двери, у которой стояла наша массовичка, и сказала ей:

- Я не пойду с вами, останусь здесь.

- Да вы что, девушка, - удивилась та, - ведь вы никогда больше этого не увидите! Пойдёмте, пойдёмте, я вас не могу ждать.

- Извините, я себя плохо чувствую, - сказала Валя и направилась на своё место рядом со мной.

- Ну, как знаете, - покачиваясь всем корпусом и недвусмысленно ухмыляясь, произнесла массовичка, - дело ваше, - и спрыгнула со ступеньки автобуса.

Откровенно говоря, я не ожидал от Вали такого поступка. Когда она опять села рядом со мной, я упрекнул её, чтобы хоть как-то отреагировать на её поведение:

- Почему вы не пошли вместе со всеми, Валя, ведь это должно быть очень интересно и красиво посмотреть на целую эскадру военных кораблей.

Вместо ответа Валя подняла на меня свои большие тёмно-серые глаза с длинными загнутыми ресницами, затем опустила их и заплакала, почти навзрыд, уткнувшись носиком в моё плечо. Я очень неумело попытался её успокоить, говоря какие-то глупые слова. Ясно было, что она не пошла вместе со всеми, чтобы поддержать меня, но сама не выдержала, и теперь мы как бы поменялись местами. Когда она чуть успокоилась, стала извиняться передо мной и объясняться:

- Понимаете, Рефат Фазылович, - говорила она, всё ещё всхлипывая, - как же они могли так поступить с вами?... Мне стало очень обидно за вас.... Вы же такой добрый, мягкий человек... Вы же не виноваты в том, что случилось...

Она говорила урывками, но мысли и чувства были понятны. Я слушал её и молчал.

- Вы не сердитесь на меня, Рефат Фазылович? Может быть, я плохо поступила? Я не могла... понимаете... просто не могла пойти с этой женщиной... которая обидела вас.

Я не перебивал её, видя, что она собирается ещё что-то сказать.

- Рефат Фазылович, вы, пожалуйста, извините меня, если я скажу глупость. Может быть, татары в Крыму и сделали что-то плохое, но я почти уверена, чувствую сердцем, что люди, у которых такие нежные, прекрасные песни, не могут быть злодеями. - И чуть переждав, попросила: - Расскажите мне, Рефат Фазылович, если вам нетрудно, что же было на самом деле. Я так мало знаю о вас. А о крымских татарах я вообще ничего не знала, пока не встретила вас.

Эта искренность, идущая из глубины души, просто покорила меня. До сих пор такого сочувствия, во всяком случае, выраженного на столь эмоциональном уровне, я не встречал даже от очень близких друзей и товарищей, которых было немало. В этот момент я был сильно раздосадован на самого себя и не был расположен к длинным разговорам.

Почему я не смог подавить в себе желание побывать в Севастополе, разве это было так необходимо? Неужели я забыл эту унизительную процедуру в Симферополе и сделанном предупреждении о моём временном нахождении по месту расположения санатория без права перемещения? Зачем надо нарываться на эту неприятность? А, может быть, это не так уж плохо: хоть несколько десятков человек узнали чуть больше о своей стране, "где так вольно дышит человек". Вероятно, уже завтра придётся покинуть санаторий, может быть, даже под конвоем.

- Хорошо, Валя, - сказал я, - расскажу вам, пока есть возможность, только соображу, с чего начать, потому что история эта длинная.

Начал с описания мая 1944 года и его последствий как для моей семьи, так и для всего народа. Рассказал о довоенном времени и о положении в Крыму во время войны. Валя внимательно слушала и почти не задавала вопросов. Коснулся истории завоевания Крыма и разрушения государственности и культуры крымских татар. Закончил своё повествование рассказом о незабываемой встрече с симферопольской милицией.

- Так что, Валя, - заключил я, - не удивляйтесь, если завтра предложат мне немедленно покинуть пределы Крыма. А я ещё раза два хотел побывать в Ялте, да и с вами, скажу откровенно, жалко так рано расставаться.

Валя была подавлена услышанным, и мы некоторое время сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Наконец она первая заговорила:

- Рефат Фазылович, ведь это очень страшно - то, что вы рассказали. Неужели у нас такое возможно? Если бы я сама не видела, не слышала, ни за что бы не поверила. Что же вы собираетесь делать? Могу ли я вам чем-то помочь?

- Чем тут можно помочь? Да ничем. Человек против государства - пылинка. Скажу откровенно, Валя, - я, как и многие другие, по наивности думал, что это - злодейство, задуманное и совершённое Сталиным. Но вы видите, уже пятый год, как его нет, а меня в Крым не то, чтобы жить, даже приехать отдохнуть не пускают. А что говорить об остальных, находящихся на положении навечно сосланных! Если народ в течение жизни одного-двух поколений не сможет вернуться в Крым, он обречён на исчезновение с лица земли; в силу малочисленности и разбросанности растворится в огромной массе других народов, не имея ни школ, ни литературы, ни культурных учреждений. Исполнится мечта Екатерины II о Крыме без крымских татар. Государства и народы постоянно воевали друг с другом, захватывали чужие земли, покоряли вражеские племена, но чтобы при этом преследовалась цель уничтожения целого народа - я такого не слышал. Конечно, историю я знаю плохо, не могу ручаться, что таких вещей никогда и нигде не было, но всё же, чтобы это происходило в наш цивилизованный век - трудно поверить. Это чудовищно.

Я возбудился и мог продолжать этот разговор сколько угодно, но в это время группа вернулась после осмотра боевых кораблей, люди расселись по своим местам, и мы тронулись в обратный путь. Сначала Валя следовала моим рекомендациям, чтобы не укачаться, а затем под влиянием усталости и обилия впечатлений задремала, а я получил возможность просуммировать события дня и составить какой-то план своего поведения на всякие возможные случаи.

Я решил завтра утром пораньше опять поехать в Ялту, может быть, в последний раз. В Ялте меня не найдут, а если даже за мной придут в санаторий, то в лучшем случае, оставят повестку, и дело отложится ещё на один день. О более серьёзных санкциях я не думал, это вряд ли было возможно.