Инстинкт и социальное поведение - Абрам Фет

В начале Нового времени европейское мышление выработало представление о последовательности исторических эпох, в каждой из которых преобладала одна культура. Достижения этой культуры имели, как предполагалось, определяющее значение для истории человечества в соответствующую эпоху, и носителем ее считался определенный этнос. Первым мыслителем, увидевшим в истории развитие, был Жан Боден (1529 – 1596). Для него история не была ни вечным повторением, как для философов древности, ни ожиданием Страшного Суда, как для средневековых схоластов, а продуктом человеческой деятельности, и этот философ, еще разделявший темные средневековые суеверия, был предтечей динамического взгляда на культуру, который мы обозначаем словом «прогресс».

Обычная схема, описывавшая перемещение «культурной гегемонии» из одной страны в другую и от одного этноса к другому, имела вид:

Древний Восток – Греция – Рим – Галлия.

А.Н. Уайтхед, современный философ, принимающий эту схему, склонен ее продолжить, присоединив в виде следующего этапа Британию. Никоим образом не отрицая исключительного культурного значения Британских островов, мы остережемся такого упрощенного понимания истории. Его крайним представителем был Гегель, превративший это традиционное изложение исторической драмы в «театр одного актера», где в каждом действии выступает единственная «избранная нация», а в качестве режиссера, сменяющего действующих лиц, фигурирует Абсолютный дух – Господь Бог. Можно оставить в стороне схоластическое обоснование этой философии; ей недостает не только научного, но и человеческого достоинства, поскольку Гегель ухитрился вывести из общих метафизических построений неизбежное завершение истории, конечным продуктом которой оказывалось Прусское королевство. Впрочем, Гегель считал, точно так же, свою собственную систему увенчанием всей философии, так что кафедра в Берлине была очевидным образом предназначена для него.

Более интересную философию истории развил Маркс, предложивший два новых принципа объяснения истории: первый из них подчеркивает роль экономической деятельности, а второй – роль «классовой борьбы». Маркс вышел из школы Гегеля и никогда не мог освободиться от гегелевской схоластики; но он считал себя не философом, а ученым, и считал свои объяснения «научными». Конечно, он был преимущественно философ, и заслуги Маркса перед философией относятся к гносеологии истории. Подобно большинству первооткрывателей, Маркс преувеличил значение открытых им принципов объяснения, полагая, что может объяснить с их помощью всю историю (мы ссылались уже на Лоренца, проницательно изобразившего это психологическое явление). Маркс претендовал на «научное» объяснение истории и уверенно предсказывал, исходя из этого объяснения, будущие события; это заблуждение имело важные последствия. Впрочем, трудно возложить на Маркса ответственность за то, что делали русские (и тем более китайские) «марксисты»: сам он не мыслил себе приложения своих идей вне круга европейской цивилизации, а к России относился враждебно. Конечно, можно согласиться с Бердяевым, что в советской России Маркса и Энгельса несомненно сочли бы «меньшевиками».

Как мы увидим, Маркс вовсе не открыл ни классов, ни борьбы между ними; но, по-видимому, он впервые употребил термин «классовая борьба» (Klassenkampf) и дал тем самым имя уже давно известному историческому явлению. Дальше мы исследуем, в каком смысле и насколько основательно применяется понятие «общественных классов». Было бы неразумно начинать изучение классовой борьбы с формальных определений. Как известно, в начале изложения химии не определяют, что такое вещество, а в начале изложения биологии – что такое жизнь: основные понятия сначала выясняются на примерах, и лишь в дальнейшем, индуктивным путем, приходят к их определению.

Простейшее общественное явление, нуждающееся в объяснении – это «вражда бедных и богатых», столь резко проявившаяся во Французской Революции и оказавшая решающее влияние на взгляды Маркса. Самый термин «класс» возник еще в древности, в связи с делением граждан по имущественному положению. В Греции и Риме граждане делились вначале на сословия – «благородных» и «простых». В Афинах «благородные» назывались именно этим словом (эвпатриды), а «неблагородные» назывались демосом, что означало просто «народ»; в Риме «благородные» назывались патрициями, а «неблагородные» – плебеями. «Благородные» вели свое происхождение от предполагаемых основателей государства; только они могли занимать главные государственные должности и выполнять функции жрецов. «Неблагородные» считались потомками более поздних пришельцев и были «гражданами второго сорта». Подобное же деление граждан было в древней Индии, с ее кастами (где, впрочем, пришельцами были как раз «благородные»), и в средневековой Европе, где люди также делились на сословия. Но в Греции и Риме, в отличие от Индии, между сословиями не было расовых различий, и со временем они начали смешиваться. Значение происхождения уменьшалось, и возрастало значение имущества. Еще в эпоху разложения общинного землевладения эвпатриды и патриции захватили лучшие земли, а затем пользовались своим положением в государстве для их расширения. Но к шестому веку до н.э. роль собственности возросла настолько, что для определения гражданских обязанностей – налогов и воинской повинности – пришлось уже разделить граждан по этому признаку. В Афинах такое разделение (на четыре категории) провел в 594 году реформатор Солон; в Риме аналогичную реформу произвел, как предполагают, царь Сервий Туллий (578 – 534). Этот царь разделил римских граждан на шесть классов (classes) в порядке убывания их имущества; здесь это слово и было впервые использовано в интересующем нас смысле. Как видно из этой истории, «классы» с самого начала были связаны с богатством и бедностью.

Само слово происходит от латинского classis, означавшего в архаической латыни «войско» или «армию»; в классической латыни оно все еще означало «флот», а classicum означало сигнал военной трубы. Шестой класс Сервия Туллия – из самых неимущих – освобождался не только от налогов, но и от военной службы, поскольку эти люди не могли приобрести оружие. И хотя они были юридически полноправные граждане, их полезность для государства сводилась к тому, что они давали потомство; поэтому их называли proletarii, что означало «производящие потомство», от proles – воспитанник, выкормыш. В поздней латыни «классами» назывались различные категории населения. В Новое время это слово употреблялось в разных «классификациях» (например, в зоологии). В применении к группам населения, определяемым общественным положением, занятиями и интересами, слово la classe впервые появилось во Франции в 1792 году, а затем перешло во все европейские языки. В современном обществе, где стерлись уже все сословные и, в значительной степени, даже племенные различия, осталось одно решающее различие между людьми – различие между «классами» богатых и бедных. Конечно, может показаться невозможным разделить людей на две категории, не прибегая к произвольным критериям вроде размеров дохода, какими пользовался Сервий Туллий. Можно ожидать возражений, напоминающих известный парадокс кучи зерна: как много зерен надо взять, чтобы они составили «кучу»? Простейший способ избавиться от этих трудностей состоит в отказе от понятия классов: так и поступают многие современные социологи, по-видимому, заботясь о строгости своего научного подхода. С таким же успехом можно не отличать «тяжелое» от «легкого», «длинное» от «короткого», и так далее. Но если мы обнаружим, что некоторый уровень дохода составляет границу в образе жизни людей, в их понятиях и предпочтениях, то различие между богатыми и бедными не покажется нам схоластической тонкостью.

В сравнительно благополучных (пока еще благополучных!) странах Европы и Северной Америки можно не заметить чувства, разделяющие бедных и богатых. Но в ряде стран Азии, Африки и Южной Америки «классовая борьба» отнюдь не воспринимается как искусственная конструкция, даже если там удается на какое-то время подавить партизанские движения и заставить людей безропотно переносить нищету. Развитие «дикого капитализма» в бывших коммунистических странах, с чудовищным ростом нищеты и отчаяния наемных работников, тоже не сулит этим странам классового мира. А затем наступит «час правды» и для тех стран, где пока потребляется непомерная доля мирового производства. По словам поэта, «покой нам только снится»!

Если уж искать человека, впервые сознательно выразившего идею «классовой борьбы», то этим человеком был, пожалуй, Платон. Вот что он говорит в четвертой главе «Государства»:

«Всякий город, как бы он мал ни был, всегда имеет в себе два враждебных города: один город бедных, другой город богатых».