Пленники ночи - Лоретта Чейз

Она, правда, делала это против своей воли, потому что не смогла противостоять его натиску. На сей раз ему придется еще больше потрудиться. Лейла должна поверить, что все делает сама.

Исмал сконцентрировал свою волю и направил ее на Лейлу, но тут же передумал и решил схитрить: он заставил себя дышать ровно, чтобы Лейла подумала, будто он заснул.

Лейла посмотрела на часы. Эсмонд лежал без движения уже больше часа. Должно быть, уснул. Лейла взглянула на свой рисунок. Она нарисовала то, что видела: распростертое на диване тело мужчины с лицом, выражающим почти детскую невинность.

Был уже третий час ночи. Пожалуй, стоит его разбудить и сказать, чтобы он шел домой.

Незачем ему было засыпать на ее софе. Если ему надо подумать — или поспать, — пусть идет к себе домой и там делает что хочет. Слишком уж много он себе позволяет!

Лейла смотрела то на свой рисунок, то на спящего Исмала.

Все-таки для француза он выглядит довольно странно.

Никогда не следует обобщать, одернула она себя… но эта внешность явно не была французской. Возможно, когда-то давно кровь Делавеннов смешалась с какой-то экзотической кровью?

Лейла подошла ближе. Ничего экзотического во внешности Эсмонда не было, ничего такого мистического, что обычно связывают с Востоком. Но возможно, это не Восток, а восточная часть Италии? Например, у Боттичелли встречаются такие лица, а он творил во Флоренции.

Спящий граф выглядел даже еще более хрупким, чем модель Боттичелли. Однако, когда он не спал, он часто производил то же впечатление. Лейла подошла еще ближе к софе. Она знала, что Эсмонд был также гибок, как дикий камышовый кот. И так же опасен. Она видела этих животных в бродячем зверинце. Они выглядели как большие домашние кошки, иногда даже как котята, которые смотрели на вас огромными сонными глазами, и вам хотелось их погладить. Но только до тех пор, пока они лежали. А потом они вскакивали и начинали ходить по клетке и было видно, как перекатываются мышцы под их гладкими блестящими шкурами.

Перед мысленным взором Лейлы вдруг пронеслись картинки: она споткнулась… в тот день, у двери в комнату Фрэнсиса, когда у нее вдруг закружилась голова и ее подхватили сильные руки… она смутилась, почувствовав опасную теплоту его тела. «А вчера… он сказал… вы нужны мне». И в то же мгновение Эсмонд заставил ее отчаянно захотеть его.

Лейла стояла около софы, глядя на его руки. Левая лежала на животе, правая — эта бедная, когда-то сломанная рука — была закинута назад, за голову. Кулак был чуть сжат, будто он держал какой-то невидимый предмет.

Как же Лейле захотелось просунуть пальцы в этот кулак!

Ее взгляд скользнул ниже: светлые волосы были немного растрепаны. С каким наслаждением она запустила бы в них пальцы и растрепала еще больше.

Две светлые пряди упали Эсмонду на лоб, и Лейла с трудом удержалась, чтобы не убрать их.

«Не надо», — сказала она себе, но ее рука уже тянулась к его лицу.

Она наклонилась и отвела упавшие пряди и… он открыл глаза. Прежде чем Лейла успела отдернуть руку, его пальцы обхватили ее запястье.

— Нет, — выдохнула она.

— Пожалуйста.

Он просто держал ее, не применяя никакой силы. Лейла могла бы освободиться — понимала, что должна, — но она вдруг лишилась сил. У нее было такое чувство, что она тонет в глубине этих неправдоподобно синих глаз. С бьющимся сердцем она наклонилась и прижалась губами к его рту.

Ответом были уже знакомая ей нежность и вздох. Чтобы удержать ее, Эсмонд запустил пальцы в ее волосы, но так нежно, словно он завлек в свои сети трепыхающуюся птичку и просто хочет ее успокоить. Но Лейла и не собиралась вырываться.

На сей раз она делала все по собственной воле, он не привлек ее к себе обманом или хитростью. Это было ее желание… получить больше, чем он дал ей в прошлый раз, хотя она и понимала, что это путь к гибели. Эсмонд и тогда не скрывал своих намерений, а теперь он будет знать, что ее отказ был неискренним, он был обыкновенной ложью. Но Лейле было все равно. Лишь бы Эсмонд отвечал на ее поцелуй и продолжал как будто непроизвольно гладить по волосам, словно он все еще не совсем проснулся.

Лейла и сама почти поверила, что он действительно спит и видит ее во сне.

Она начала постепенно расслабляться. От чувственных прикосновений по всему телу — по шее, плечам и до самых кончиков пальцев — стало разливаться тепло. От нежных поцелуев Эсмонда волны наслаждения захлестывали ее истерзанное эмоциями сердце.

Лейла уже догадалась, что он не спал, что он все рассчитал. Понимала, что он ее соблазняет, что это обманная прелюдия к ее падению. Но это говорил разум. Его голос был слабым и далеким, и предупреждение было напрасным, потому что Лейла уже не принадлежала себе и ей ничего не было нужно, кроме упоительного рта Эсмонда и греховной ласки его рук.

Он потянул Лейлу вниз, и она не стала сопротивляться. В мгновение ока его руки обняли ее, и, одним движением лишив равновесия, он опустил ее на узкую софу. В следующий момент Лейла оказалась в ловушке его сильного тела. Неспешное, расслабляющее удовольствие исчезло, словно сон, и на его место пришла пугающая реальность: шесть футов мускулистого мужского тела г — возбужденного, нетерпеливого и… опасного.

Лейла убеждала себя, что надо вырваться, прежде чем это нетерпение обернется для нее бедой. Но его руки уже ласкали ее тело, обжигая даже через несколько слоев ткани. Лейла знала, как нужно бороться — ей часто приходилось это делать, — но как бороться с собой и с ним одновременно? Хуже всего было то, что она и не хотела бороться: ей нужны были его запах, его ласки, жар его мощного мускулистого тела!

Ладонь Эсмонда — слишком уверенная и искусная — дерзко обхватила ее грудь, и у нее не хватило сил оттолкнуть ее. Более того, ей хотелось разорвать ткань и обнажить грудь. И пока Лейла боролась, чтобы не выдать себя, Эсмонд атаковал ее рот. Медленные, ритмичные движения языка были смелым подражанием акту любви, но ей хотелось настоящего. Даже быть желанной только сейчас, в этот момент, было для нее достаточным. Она вся горела, но ей было невыносимо гореть в одиночку. Поэтому она стала отвечать на поцелуи Эсмонда и полностью отдала в его руки свое тело.

Лейла услышала, как из его груди вдруг вырвался стон, почувствовала, как он содрогнулся, как напряглось его сильное тело. Если бы у нее оставалась хотя бы капля разума или воли, она бы оттолкнула его — в этот последний момент перед тем, как он окончательно потеряет над собой контроль. Но она хотела, чтобы он испытывал боль, чтобы содрогался, чтобы не сдерживал себя, а стал бы необузданным и неистовым.

Эсмонд опустил руки и, приподняв Лейлу за бедра, прижал к своему паху. Даже через все эти барьеры шелка и шерсти она почувствовала его возбуждение. Он мог бы овладеть ею прямо сейчас. Ему стоило только задрать ей юбки, разорвать тонкое белье и войти в нее. Лейла была готова, ее плоть была горячей и влажной. Но Эсмонд сохранял свое дьявольское хладнокровие. Он делал с ней все, что хотел: его пальцы мяли ее затвердевшую грудь, а тело ритмично двигалось вверх и вниз по ее телу, так что Лейлой овладела безумная похоть.