Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

церковью создал необычные стимулы и возможности для инвестиций и инноваций в сельское хозяйство. Тем не менее эти возможности сохранялись, лишь пока процветало производство роскошных шелков, и пока испанской короне было нужно обменивать серебро Нового Света на золотые монеты для своих нидерландских армий.

Эта глава объясняет, почему возможности для действия (agency) открывались в различной степени во французских, немецких и итальянских городах эпохи Ренессанса. Она также показывает, как геополитический пат в сочетании с конфликтами локальных элит определял и ограничивал возможности для целерационального экономического действия в ренессансной Италии. Специфические зазоры для политического и экономического действия определяли структуры власти, производства и обмена, которые мешали дальнейшему слиянию капитала и принуждения, которое, в свою очередь, могло позволить этим городам стать узлами континентальной системы политической консолидации и экономического развития. Пат, в котором оказались городские элиты, объясняет лишь, почему города не повели за собой Европу, а то, что именно динамика конфликта среди этих элит определяет дальнейшее развитие вообще, и то, что оно возглавлялось прежде отсталыми сельскими аристократами, будет показано в следующих главах.

ГЛАВА 4

ФОРМИРОВАНИЕ ГОСУДАРСТВА

АНГЛИЯ И ФРАНЦИЯ

Что-то стало происходить в XVI в. в самых невероятных местах: сельские аристократы, ранее определявшие свои интересы только в виде корпоративных и местных привилегий, сплотились в общенациональные сети. Когда эти сети стали институционализироваться, аристократы, некогда локально ориентированные, начали получать должности в национальных государствах, развивать свои новые классовые интересы и получать прибыль на основе капиталистических производственных отношений.

Историки предлагают нам все более детальные описания того, как аристократы пришли к национальным и экономически ориентированным идентичностям. Тем не менее причины изменений в поведении аристократов остаются предметом споров. Как показывает обзор Флоренции (см. третью главу), «вольный воздух» городов был недостаточным источником универсалистских ценностей. У городских элит были другие интересы, нежели у их сельских конкурентов, и они образовывали отличные от них сети; поэтому флорентийские и другие городские олигархи никогда не выходили за рамки локальных интересов и постепенно реаристократизировались для защиты своих привилегий.

Международная торговля обогатила некоторые элиты, но не подстегнула капитализм или строительство сильных государств. Анализ положения разных стран, которое приводится в этой и следующей главах, демонстрирует, что торговля и колониализм могут стать опорой местных привилегий и задержать формирование государства (как это было в Португалии, Испании и до определенной степени в Нидерландах) или совершенно не влиять на формирование классов и государства до тех пор, пока последние не образуются сами по себе и капиталисты с пролетариями не окажутся запертыми в классовом конфликте (как в Англии и во Франции).

Войны существовали и до, и после образования первых национальных государств. Работы Чарльза Тилли и других ученых позволяют нам проследить, как увеличение масштаба, технологической развитости и стоимости военного соперничества маргинализирует и уничтожает слабых властителей до тех пор, пока сотни перекрывающих друг друга политических блоков в Европе не сокращаются до нескольких дюжин. Но ни анализ Тилли интенсификации насилия внутри наций и между ними, ни более описательные исследования историков войны и дипломатии не могут объяснить, почему соперничество элит начинает выстраиваться по линиям наций именно в XVI в. Ниже будет показано, что первая причина формирования государства—национализация элитных конфликтов и социальных отношений.

Макс Вебер, как отмечалось в предыдущих главах, рассматривал соперничество между феодальными элитами как «хроническое состояние» и считал, что внешний толчок, вызванный Реформацией, породил новую психологию, вызвавшую к жизни новые интересы и новые формы поведения. Карл Маркс и его последователи колеблются в этом отношении, как показывают дебаты по поводу знаменитого обсуждения Маркса в третьем томе «Капитала» «двух путей» перехода от феодализма к капитализму. Маркс не был уверен, то ли одни купцы трансформировали производство, подталкиваемые растущим торговым спросом, то ли сперва «производители» (кто бы они ни были) вынуждены были установить капиталистические производственные отношения, чтобы уничтожить феодальную автаркию и создать рынки, которые, в свою очередь, подстегнули капиталистическое производство. Это состязание между торговлей и классовой борьбой как претендентами на звание перводвигателя изменений продолжается до сих пор, с участием на стороне торговли, если называть самые известные имена, Пола Свизи (Paul Sweezy) и Иммануила Валлерстайна (Immanuel Wallerstein), а на стороне классов — Мориса Добба, Эрика Хобсбаума, Перри Андерсона и Роберта Бреннера[118]. Выбор любого из двух кандидатов не дает окончательного ответа: мы никогда не узнаем точно, как торговля подстегнула капитализм, если рабовладение, феодализм, издольщина и другие способы производства весьма совместимы с рынками и торговлей. Марксисты, которые видят в классовой борьбе перводвигатель капитализма, должны еще объяснить, как и почему феодальные классовые конфликты в XVI в. обратились в другую сторону и как новые параметры конфликта породили капиталистические производственные отношения.

Я предлагаю новое решение этой проблемы в данной и последующих главах. Как могут догадаться читатели, я выдвигаю конфликт элит, а не классов в качестве перводвигателя образования государства и капиталистического развития. В частности, я согласен с Вебером в том, что протестантская Реформация была поворотным пунктом в истории европейского феодализма, но не по социопсихологическим причинам, которые он выдвигает на первое место, скорее, Реформация была столь важна потому, что открыла новый зазор в интересах элит, трансформировала их возможности и, следовательно, определила ход образования государства и классов в Европе в XVI-XVII вв.

Во второй главе подробно проанализированы пределы аграрных изменений в средневековых Англии и Франции. Живучесть множественных элит ограничивала возможности одной отдельно взятой по отмене крестьянского землевладения и введению крепостного права. Вместо этого землевладельцам приходилось собирать денежные подати и использовать трудовую повинность, причем схемы эксплуатации варьировались от области к области и года к году, в ответ на фиксированные или изменяющиеся структуры отношений элит в каждой провинции Франции или Англии. «Хронический» конфликт между множественными элитами и феодальные отношения производства были затронуты Реформацией, открывшей новые стратегические возможности для элитных конфликтов в Англии и Франции. Я начинаю эту главу с перечисления всех способов, к которым прибегала каждая элита во Франции и Англии, пытаясь использовать возможности, созданные религиозным разделением, затем прослеживаю взаимную причинную связь в тактических ходах множественных элит в