Перед вахтой - Алексей Кирносов

Так и прибыл, в чем стоял… У вас подобного мотива быть не могло. Остается предположить призвание, то есть любовь к морю и военной службе. Или вас толкнула семейная традиция?

— Традиция помогла мне быстрее осознать призвание, товарищ полковник, — сказал Антон. — И конечно, если бы на свете не было моря и флота, я пошел бы на филологический факультет.

— Отрадно слышать, если это продуманный ответ.

— Безусловно, — подтвердил Антон.

— Ну, добро. — Полковник хлопнул ладонью по рукописи. — Я не знаю, кто автор этой легкомысленной пьесы. Но кто бы он ни был, советую ему пересмотреть свое отношение к принципам, на которых зиждется воспитание русского морского офицера. Не надо кусать начальство. Оно желает вам добра, хоть и не всегда осуществляет свои намерения достаточно умело.

— Наверное, правильно понятая доброжелательная критика может прибавить умения, — осмелился подсказать Антон.

— Военная служба, товарищ Охотин, — это не профсоюз, — ответил полковник. — Идите, Охотин. И если уж не можете без стихов, пишите про любовь.

— Есть писать про любовь! — сказал Антон и встал. — Взыскания никакого не будет?

— Пока нет, — ответил полковник. — Идите.

Хотя по логике отношений Антон должен был стать явным неприятелем Билли Руцкого, по парадоксальной логике чувств он стал его интимным другом. Билли раскрывал перед ним душу и выкладывал наружу перепутанный клубок мучений и несбыточных надежд.

И часто спрашивал:

— Вы не переписываетесь?

— Да нет же, — отвечал сперва Антон, потом ему это однообразие надоело, и он написал Инне бодренькое, малосодержательное письмецо.

— А ты в нее не влюбился? — спрашивал Билли, совсем теряя разум.

— И в мыслях нету, — уверял его Антон.

Откровенность — когда люди не ищут друг в друге корысти — влечет за собой откровенность. Антон рассказал про Нину.

Билли только вздохнул:

— Всегда тебе везет… Почему тебе так везет?

— Бывало, что и не везло, — сказал Антон. — Один раз меня форменным образом бросили. Она ушла к другому на моих глазах, откровенно и безжалостно.

— Ты быстро утешился?

— М-да… — признался Антон и ему стало чуть стыдно, что он так недолго страдал после того, как Леночка переметнулись к Христо. Великое страдание гнездится в великих душах. Мелкие душонки испытывают малюсенькие огорчения. Сравнение с Билли было не в его пользу. Он стал оправдываться: — Да я и не любил по-настоящему. Так, увлечение…

— А сейчас у тебя по-настоящему? — продолжал Билли выспрашивать с упорством женщины. — Сейчас ты пожертвовал бы ради нее своей карьерой, удобствами, жизнью?

— Как сказать заранее… — неопределенно ответил Антон.

— Здесь-то и зарыта собака, — сказал Билли. — Главное: что из того, что тебе необходимо, ты можешь оставить ради любимого человека?

— Нужно испытание, — вразумил его Антон.

Билли коротко взглянул на него и нехорошо усмехнулся.

— Что ты? — спросил Антон.

— Ты везучий малый, — сказал Билли. — Наверное, у тебя особый талант, я на себе чувствую. Я тебя ненавижу, и тянет к тебе. Не только потому, что ты с Инкой ночь провел…

— Господи, опомнись! — взмолился Антон. — Ничего не было!

Вилли не хотел опоминаться:

— Иногда хочется сделать тебе жуткую, наипаскуднейшую гадость. Чтобы ты сам опомнился и понял, что не все тебе можно.

Антон вздохнул безнадежно.

— Ты не способен на гадости, Билли, — сказал он. — Говорил же, что никому не хочешь зла.

— Говорил. Но тебе я хочу сотворить величайшую гадость! — крикнул Билли и пошел прочь.

Глядя на его заплетающуюся походку, Антон подумал: глупая штука — ревность, это все равно что за чужую вину мстить самому себе, никогда в жизни не буду ревновать!

Прихоти фортуны не поддаются ни прогнозированию, ни истолкованию. Эта своенравная дама, коли ей взбредет в голову, осыплет тебя милостями щедро и вовремя, ну а уж если взыщет, так взыщет полной мерой, только успевай считать оплеухи.

Антон ломал голову, где раздобыть трешку на подарок Нине к Восьмому марта, а тут дневальный прибежал и сказал, что его ждут в комнате свиданий. Он спустился в эту комнату и пригляделся к обстановке.

Сидели несколько мам, оглаживая своих чад-первокурсников. Бледная дева, хлопая ресницами, нашептывала что-то тайное красивому старшине первой статьи с четвертого курса. У доски с правилами для посетителей стоял собственной персоной Ральф Сарагосский.

Антон мигом сообразил, что Ральф пришел к нему.

— Вот вы какой, — произнес эстрадник, раскинув руки, как для объятия. — Везде вас искал, но ни в каких литературных кругах о вас и слыхом не слыхано. Сообразил позвонить в Москву Саше. Тут-то все и выяснилось.

— А зачем я вам понадобился? — спросил Антон.

— Что за вопрос, — опять развел руками Ральф Сарагосский. — Надо же познакомиться с автором вещи, которую исполняешь, и исполняешь не без успеха. Уверяю вас, это не пустой комплимент.

— Очень лестно, — сказал Антон. — Давайте присядем на стульчики.

— Должен вам сказать… — Ральф уселся на стул плотно, уверенно, расставил колени, и тут стало заметно, что он приобрел уже круглый животик. — Должен сказать, что вещи, как и люди, имеют неприятную тенденцию стареть. Сперва публика увлекается твоим номером, как девушкой, только что получившей паспорт. Потом уважает его, как зрелую даму. Ну и наконец лишь терпит, позевывая, как заслуженную, но поднадоевшую старушенцию.

— «Ярмарка» уже состарилась?

— Для столичных площадок она уже зрелая дама, — сказал Ральф. — Для провинции — в брачном возрасте. Следовательно, пора подумать о достойной замене. Собственно, с этим предложением я к вам и пришел.

— Вот оно что, — понял Антон. Предложение весьма польстило ему. — А если у меня ничего такого нет?

— У вас есть талант, — возразил Ральф Сарагосский. — И вот что характерно: вы владеете стихом, у вас хороший юмор, отличный глаз, благородный вкус и завидное чувство меры. Что вам стоит создать еще такую вещь? Не такую, лучше, потому что теперь вам будет помогать советами человек, слегка разбирающийся в этой кухне. — Ральф опустил и снова поднял ресницы.

— Но я совершенно не представляю, о чем писать, — смутился Антон. — В голове ни намека на тему.

— Могу намекнуть, — прищурился Ральф Сарагосский. — И вот что характерно: я как раз сегодня утром об этом подумал… — Ральф закатил под лоб голубые глаза, провел пяльцами от висков к подбородку и, кашлянув, заговорил:

— Вас способна увлечь такая тема… Вы, конечно, представляете себе, что такое Голливуд? Теперь вспомните, что такое сказка про Красную Шапочку. Теперь вообразите, как осуществили бы постановку этой сказки в Голливуде.

— Наверное, превосходно осуществили бы, — сказал Антон.

— Превосходно, да, — не стал спорить Ральф Сарагосский. — Но вот что характерно: наше «превосходно» и американское «превосходно» не совпадают по содержанию. Что мы представляем себе, когда слышим слова «американское кино»? Мы представляем себе секс, джаз, выстрелы, убийства, погони, грабежи, суперменов, право сильного и безутешные слезы жертв. Я не прав?

— Конечно. Каинова печать капиталистического строя, — согласился Антон.

— Ну и как же поставил бы Голливуд «Красную Шапочку»? — задал Ральф ораторский вопрос.

— Я вас понял, — сказал Антон. — Надо подумать… Вы знаете, это может быть смешно… — Ему грезились образы и строчки. — Это уже смешно… Это очень смешно… Постойте…

Буря. Ночь.В кромешном мракезаунывный вой собаки.

— Да, да, что-то есть, — встрепенулся Ральф.

— Погодите, — отмахнулся Антон. — Дальше так:

Огороженный плетнемдеревенский старый дом.Неумолчно буря злится.Лет пятнадцати девицав красной шапке набекреньловко лезет на плетень…

— Картина! — выразился Ральф Сарагосский. — И в следующем кадре бабка…

У плиты стоит бабуся,улыбаясь, жарит гуся.Звон стекла…На грудь нога.«Где от сейфа ключ, карга?»

— Вы вспотели, — сказал Ральф Сарагосский и подал Антону платок.

Антон вытер лоб, машинально положил платок в карман и продолжил:

— Дальше примерно так…

«Ключ потерян!» —«Лжешь, хрычовка!» —Небольшая потасовка.Дикий вопль.Удар ножом.Кровь из раны льет ручьем.

— Невообразимо отлично! — громко сказал Ральф Сарагосский. — И вот, что характерно: в каждой строчке есть драматургия.

Ласковые мамы первокурсников вскинули удивленные лица. Бледная дева вздрогнула и еще чаще захлопала ресницами, озираясь. Антон достал платок, крепко вытер лицо и отдал вещь Ральфу.