(не)хорошая девочка (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"

Молчалив. Развести его на разговор практически невозможно.

У него на лбу написано: “Клиенты — очень ценная мебель. Охранять, не разговаривать”.

Преподов Паша никоим образом не напрягает — у моего отца сроду не было проблем с “убедительностью”. Однокурсники ржут. Я переживу на самом деле, но есть у меня ощущение, что на День Студента я с курсом никуда не выберусь. Просто по причине подорванного авторитета. Да и не факт, что меня отпустят без Паши.

Семнадцать дней.

Семнадцать дней этого выгула, когда за шаг влево или вправо предусматривается немедленный расстрел. Или “София Олеговна, у вас нет этого в распорядке дня, я буду вынужден сообщить об этом отклонении”.

Еще не понятно, что хуже — ходить под конвоем или быть “свободной в передвижениях”, но знать что за “отклонения от маршрута” тут же будет доложено “куда следует”.

В общем, распорядок дня — штука, с одной стороны, полезная. С другой стороны, мне сложно не чувствовать себя как в тюрьме, когда изо дня в день у меня все строго по плану.

Ой, нет, разумеется, мне никуда не запрещают ходить. Ходи Сонечка. Но имей в виду, папа тут же узнает, куда и к кому ты пошла.

Разумеется, никакой речи не идет о том, чтобы вырваться к Вадиму. С Пашей уже не проканало “отвлечь внимание симпатичной подружкой”, и поменяться шмотками, увы, не выйдет. Нет, это в кино проканало бы зайти в туалет — а туда я к счастью хожу одна, поменяться с Маринкой толстовками и пока она отвлекает Пашу на себя, но… Размер у нас, конечно, один, но фигуры разные. И рост тоже. Не говоря уже о Маринкиной термоядерной фуксии на всю голову.

Мы пробовали. Не проканало.

Ужасно “смешно”. Я так прыгаю, чтобы не волновать папу, а он, кажется, меня сейчас контролирует сильнее, чем до совершеннолетия. Личные границы? Нет, не слышали. Спасибо, что сумки не шмонаешь на входе и выходе, папочка.

Сбежать бы…

Интересно, если я решусь — у меня получится? Или Паша поймает меня за ногу, когда я буду вылезать из окна?

Мне иной раз кажется, что Паша — киборг. А у меня за ухом вшит под кожу чип. И киборг всегда знает, где я нахожусь. Бред, конечно, но реально! И как он батрачит — без выходных. Какая однако красивая у него сдельная оплата, или достаточно ночной подзарядки?

Семнадцать дней.

Я начинаю думать, что приставить ко мне конвоира действительно придумала Эльза.

Неужели папа настолько к ней прислушивается? Хотя мамин кулон же ей подарил. А это уже знак особого отношения. Пятнадцать лет эта безделушка пролежала в папином сейфе, а сейчас внезапно перекочевала к Эльзе. С чего бы это?

И вот как не подозревать в отцовской ревнивую тварь? Она нарочно это делает. Она нарочно надоумила папу лишить меня всякой возможности маневра. Чтобы я не смогла встретиться с Ним. У неё было время с ним, а у меня не было. Как не подозревать, что она попросту ревнует и не хочет, чтобы с Вадимом была я.

И…

Семнадцать дней.…

Сколько времени он еще будет меня ждать? Тем более, что абсолютно не ясно, найду ли я возможность к нему вырваться. Появится ли для него хоть какое-то окно.

Тем более что с его стороны я тоже получаю только тишину. Больше никаких записочек, ничего нет. И с одной стороны — я рада их отсутствию, мне не нужно объясняться перед отцом, с другой стороны — чем дальше, тем темнее меня кроет.

Боже, как меня кроет…

Я не знаю, что там чувствуют “правильные сабы”, а я ощущаю лишь только, что каждый день иссушает меня все сильнее.

Я хочу к нему. Лютым, нездоровым, голодным желанием. Я хочу его ладоней у моих губ, я хочу к его ногам, хочу смотреть на него снизу вверх, стоя на коленях. Это все сильнее походит на манию, и, кажется, я согласна с папой: вряд ли это возможно вылечить.

Мне перестали сниться сны. Первые дни — снились. Непотребные такие сны, полные Дягилева под завязку. Сейчас — стоит прикрыть веки, и меня встречает только темнота. Давящая и выматывающая. Когда просыпаешься утром и не ощущаешь себя отдохнувшим. И в мыслях какой-то адский сумбур.

Мне не место в Теме? Мне не место рядом с Вадимом? Боже, да с какого черта это снова решили за меня? С чего бы это решать какой-то профурсетке?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я хочу понять это сама.

Почему нельзя?

Мое время уходит. Каждый день — украденная у меня возможность быть рядом с Ним. Разве будет он дожидаться? Когда там есть дофига других, нормальных, с которыми не надо возиться. Что во мне такого офигительно уникального, что я могу ему предложить?

“Ты была для меня”, — так сказал он. Каким лихорадочным удовольствием колотило меня от этих слов. А сейчас — отдается эхом слово “была”.

Сколько нужно, чтобы отойти от инфаркта? Интернет не радует, интернет говорит, что волнения после такого не рекомендованы вообще. Но…До конца жизни вот в таком режиме я не выдержу…

Еще чуть-чуть — и я начну делать фотки Эльзы и выжигать на них ей глаза. Ненависть концентрируется день ото дня все сильнее.

— Соня, ты неважно выглядишь, — замечает папа за ужином после зачета.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Неважно? Давайте честно, я сейчас похожу на мумию. У меня с семнадцати лет не было таких мешков под глазами. И волосы похожи на безжизненную тусклую тряпку.

Увидит меня Вадим сейчас — и точно выберет себе кого-то другого. На кой черт нужна такая страшная любовница?

— У меня сессия, папа, — сухо откликаюсь я.

— Устала? — тон у папы вроде бы даже обеспокоенный. — Ты уверена, что тебе не нужно к психологу? Сессия — сложный период, а у тебя еще и развод стресса добавляет.

Вот честно, развод — самое последнее, что меня сейчас волнует. Если честно, в прошедшем времени есть только один положительный момент — с каждым днем я все ближе к моменту, когда запись о браке с Бариновым в моем паспорте аннулируют к чертовой матери.

— Стрессовый фактор — твой контроль, папа, — огрызаюсь я. Эльза смотрит на меня косо, недовольная моими интонациями, а мне хочется по-детски показать ей средний палец. Честно говоря, с каждым днем сдерживаться становится все сложнее.

— Не перегибай. Я тебя ни в чем не ограничиваю, — отрезает отец.

Ни в чем, да. Теоретически, я могу ходить туда, куда хочу. Вот только практически хочу я туда, куда мне точно нельзя.

Хотя…

Папа ли виноват, что я потеряла голову от его врага?

Сама дура.

— Ну, а если ты недовольна отсутствием личной жизни — подожди до развода, — продолжает папа, — Хоть чуть-чуть пожалей мой имидж. Разведешься, тогда вперед.

Ой, папа, давай серьезно, ты это только сейчас говоришь. Только пока не знаешь, в личной жизни с кем я заинтересована… Да и пара «голозадых солабонов», и ты перестанешь казаться таким добродушным. Я же знаю цену этому всему. Я же «дочь Афанасьева».

— Я не могу с Пашей даже толком сходить куда-то, — возражаю я. — Он привлекает внимание.

— Соня, ты не дочь дворника, в конце концов. У тебя статус.

— И это обязательно так часто подчеркивать? — я поднимаю брови. — Серьезно, пап, даже Маринку напрягает наличие лишних ушей, когда мы болтаем. Так она привычная, мы с ней с детства дружим. Остальные от меня просто шарахаются. Это твой план? Чтобы у меня даже друзей не осталось? И чтобы я уже согласилась выйти замуж за того, за кого ты скажешь, просто от отчаянья?

Папа тяжело смотрит на меня, барабаня пальцами по столу. Да, винтики у меня конкретно срывает, ну уж слишком много накопилось.

— Я уберу охрану, Соня, — наконец без особой легкости сообщает отец и тут же добавляет, чтобы я не размечталась: — Позже.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я не ожидала такого обещания, но мне почти не легчает.

Позже.

Ну, наверное, после пары месяцев такой “офигенной жизни” все вернется на круги своя. Пашу уберут, перестанут следить за каждым моим шагом. Вот только к этому времени Вадиму я уже точно буду не нужна. И живого в моей душе к этому сроку не останется ни клочка.