(не)хорошая девочка (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И чего от меня хочет папа?
Я не была ни в каком клубе, но в конце концов, мне же не четырнадцать, чтобы меня опекать. Я, в конце концов, имею право сама искать на свою задницу неприятностей. И в БДСМ-клубе тоже.
— Папа, какая тебе разница? — прямо спрашиваю я. — Вредно для твоего имиджа, чтобы дочка надевала ошейник? Что люди скажут, да, пап?
— Лиза, сними футболку и повернись, — приказывает папа, глядя на меня немигающим взглядом.
Честно говоря, я бы обошлась без этого стриптиза. Но я остаюсь и смотрю, не знаю уж из каких мотивов. А Эльза — она выполняет приказ. И поворачивается.
И меня начинает немного тошнить.
Вся её спина от шеи и до поясницы покрыта белыми тонкими горизонтальными шрамами. Её били. Её явно столько времени били, что кожа не смогла восстановиться да конца.
— Вот это, — папины пальцы касаются спины Эльзы, — это Лизе осталось на память от её последнего Верхнего. Как тебе картинка, дочь? Красиво?
Меня начинает тошнить. И с каждой минутой тошнота становится сильнее. Я ведь знаю, кто был у Эльзы её “последним Верхним”.
— Что это? — сипло спрашиваю я.
— Розги, — буднично откликается папа. — Очень много розг, Соня. Очень много боли. Ты ведь до сих пор злишься, что я тебя ударил тогда. Да?
— Да, — глаза не могут оторваться от спины Эльзы. От этого гребанного свидетельства чьей-то неадекватности.
И… Это Вадим? Делал с Эльзой вот это? Драл её розгами вот так? Вранье ли это? Боже, как мне хочется, чтобы это было вранье…
Но… Что если это правда?
— Мне жаль, что я тогда сорвался, — ровно произносит папа, и это не то, что я сейчас готова от него услышать. — Но одна моя пощечина совершенно не сравнима с тем количеством насилия, что принесет тебе Тема. Тема — это не просто “надеть ошейник”. Не только масочки и прочая гламурная атрибутика. Это плети и ремни. Розги. И в жизни они очень больно бьют. И ни в коем случае не ввязывайся в это назло мне. И потому что тебя в это тянет парень — не надо. Ни в коем случае, Соня. Лучше скажи мне, кто он, и я его в землю закопаю, потому что он тянет мою дочь в дерьмо, которое её коснуться не должно.
— Ты сам в этом дерьме, папа, — у меня на самом деле не так уж много сил на споры, но все-таки я их наскребаю. — Да, я об этом знаю. Так почему тебе вообще есть дело до моих увлечений? Я же не лезу к твоим.
Я получаю от папы, наверное, самый тяжелый взгляд в своей жизни.
— Мои “увлечения” стали причиной моего развода с твоей матерью, — саркастично цедит отец. — Просто потому что один раз я на ней сорвался. Это недопустимо, но я сорвался. Я был в завязке, считал, что контролирую это. А контролировать можно, только давая выход. Ударил твою мать один раз. Без “только” Соня, даже один раз — это больше, чем нужно, ровно на один раз. Она подала на развод. Знала бы ты, скольких взяток мне стоило добиться опеки над тобой, ведь Наталья орала во все горло, что я психически неуравновешен. Вот это — цена отказа от моих “увлечений”. Я — садист, я это осознаю, другим быть не умею, но пытаюсь контролировать. И не говори, что у тебя то же самое. Ты пытаешься быть Нижней. Совершенно не понимая, что это значит.
Я его почти не слышу на самом деле. Я пытаюсь отвести взгляд от покрытой шрамами спины Эльзы. И думаю. Одну только мысль.
Неужели?
Неужели правда?
И вот это — другая сторона Дягилева? Моего Хозяина?
29. Не все сбывается
— Соня, просто учти, — ровно произносит мой отец, поднимаясь из-за стола, — я не дам тебе вляпаться. Попробуешь снова поехать в какой-нибудь клуб — ей богу, я добьюсь, чтобы тебя отчислили из университета. Ты и шагу без моего разрешения не сделаешь, если будешь упорствовать и искать на задницу неприятностей. Нужно будет тебя запереть — я запру. Уж не знаю, что за муха тебя укусила, что за пубертат и выходки в двадцать с лишним лет, но пойми сейчас.
— Как мило, папа, — я криво улыбаюсь резиновыми губами. — Снова шантажируешь? Мы ведь это проходили уже. И один раз я уже из дома ушла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Больше не уйдешь, — сухо пожимает плечами отец. — Тема — это тебе не “забавное увлечение”. В Теме ломают и калечат людей. Причем, в основном, женщин. Моя дочь от этого пострадать не должна. Я тебе не позволю.
На этом наш с папой “откровенный разговор” окончен. Он уходит. Серьезно — лучше бы мы поговорили про пестики и тычинки, после них вряд ли бы на душе воцарилась бы такая сосущая тишина.
В столовой остается только Эльза. Остается и долго смотрит на меня, не говоря ни одного слова. Она уже снова надела футболку, но её спина, расчерченная белыми тонкими полосами шрамов, по-прежнему стоит перед моими глазами.
— Прости, что выдала, — наконец нарушает молчание она. — Пойми, я правда не хочу, чтобы ты пострадала. Тебе в Теме не место.
— Отстань, — измученно прошу я. Мне хочется тишины. Пустоты. Побыть наедине с мыслями и понять хотя бы что-то. И точно не того, чтобы эта птичка каркала мне на ухо.
— Соня, он ведь тебе об этом не сказал, так? — кажется, Эльза поставила себе за цель вынести мне мозг. — Не воспринимай это на свой счёт. Для него это просто интрижка с дочерью врага и конкурента. Если бы дело было всерьёз — он бы уже рассказал, потому что это утаивать просто нельзя.
Ненавижу. Ненавижу! Ненавижу её так, что сводит легкие и становится сложно дышать. Нельзя ненавидеть за то, что она говорит мне правду, но я её все равно ненавижу.
Ведь Вадим и вправду ни слова мне об этом не сказал…
Как хорошо быть маленькой девочкой, можно заткнуть уши и не слушать. А когда ты взрослая, затыкать уши и не слушать неприятную правду не принято.
— Спроси у меня, — негромко просит Эльза. — Я же знаю, что ты хочешь. Я не совру. Мне не зачем. Я с твоим отцом. Я его выбрала. И тебе я скажу правду. Как саба сабе, хоть и не саба ты вовсе. Но ты хочешь ей быть, имеешь право знать.
— Выбрала? — устало уточняю я. — Он тебя купил. Так это называется.
Эльза молчит, обхватывая себя руками.
— Так это звучит, — невесело откликается она, наконец. — Правда немного иная.
— И какая же? — без особого интереса спрашиваю я. Мне так-то плевать,
— У меня больная мать, — ровно откликается Эльза. — Олег оплатил её операцию. Платит за уход. Просто так. А я… Мне было нечего ему предложить кроме себя. И я… Я предложила.
— Разве Вадим не мог этого сделать? — уточняю я. Дягилев по материальному положению моему отцу не уступает.
— Вадим… — Эльза нервно поглядывает на дверь, будто боится, что нас услышат и казнят за произношение запретного имени. — У нас с ним был договор. Что он не вмешивается в мою жизнь, пока я не попрошу. Я не хотела брать от него лишних денег…
— Но взяла от моего отца?
— Так вышло, — измученно кривит губы Эльза. — Я этим не горжусь, на самом деле. Я его не просила, просто однажды утром счета моей матери за больницу оказались закрыты. Олегу, кажется, было забавно так молча подколоть Вадима. Типа он в курсе моих проблем, а Вадим нет. И… Он меня не заставлял к нему уходить. Я правда сама решила быть с ним.
Слишком много лишней информации. Хотя, кто спорит, что то, что раньше было очерчено для меня только акцентами, сейчас обозначено яркими мазками.
Переменило ли оно хоть что-нибудь? Ну… Вообще-то нет. Особой разницы мне нет. Эльза, как я её видела, не походила на типичную охотницу за деньгами. Содержанка и содержанка. Не самая молодая, не самая красивая. У папиных друзей я видела хищниц и поопаснее.
— Я знаю, что перед Вадимом ужасно сложно устоять. — Настойчивая Эльза никак не хочет уходить. — Я знаю. Я с ним была. Долго. Но ты ведь даже близко не понимаешь, с кем связываешься. И он — не только обходительный, красивый мужчина. У него есть и другая сторона. Та, которую ты не вынесешь. И он не сможет от неё отказаться. Никто не может. Только временно завязать, но за завязкой всегда грядет срыв.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Она совершенно не умеет выбирать слова, чтобы достучаться до рассудка. Сейчас меня снова кроет злая ревность, с трудом удается выдержать её напор.