Инженеры Кольца - Урсула Ле Гуин

И бедный человек начал копать в земле Турреш в том месте, которое указал ему Меше, и нашел клад из старинных драгоценностей и при виде их громко закричал от радости. Но стоящий рядом с ним Меше заплакал и сказал: «Я вижу человека, который убивает своего брата по очагу из-за одного из этих отшлифованных камней. Происходит это через десять тысяч лет, а кости убитого найдут успокоение в той же самой могиле, где лежит сокровище. Человек из Шеней, я знаю и то, где находится твоя могила, вижу тебя лежащим в ней».

Жизнь каждого человека находится в Середине Времени, потому что Меше видел всех и все — в Оке Его. Мы все — зеницы Ока Его. Наши дела — Видение Его, а существование наше — Знание Его.

В сердце леса Орнен, длина которого сто переходов и ширина его столько же переходов, росло старое раскидистое дерево хеммен, у которого было сто стволов, и на каждом стволе было сто ветвей, и на каждой ветви было сто листьев. И дерево это в своей закоренелой сущности сказало: «Все мои листья — на виду, кроме одного-единственного, скрытого в тени всех остальных. И этот единственный лист — моя великая тайна. Кто увидит его в тени остальных моих листьев и кто сочтет их?»

Меше в своих странствиях проходил через лес Орнен и сорвал тот один-единственный лист.

Каждая капля осеннего дождя падает только один раз, и дождь шел, идет и будет идти каждую осень и во все времена. Меше видит каждую каплю его, которая упала, падает и будет падать.

В Оке Меше — все звезды, и вся тьма, что меж звездами, и весь свет их.

Отвечая на вопрос человека из Шорта, в минуту озарения Меше увидел все небо как единое солнце. Выше земли и ниже земли вся сфера неба была сияющей, как поверхность солнца, и тьмы не было. Потому что увидел Он не что было, и не то, что будет, а то, что есть. Звезды, которые убегали, унося свой свет, были в Оке Его, и с ними весь свет их[5].

Тьму видит только око смертных, которые думают, что они видят, но не видит оно. Для взора Меше не существует тьмы.

Поэтому те, которые взывают ко тьме[6], — глупцы, и Меше извергнет их из уст своих, потому что то, чего нет, они называют Источником и Целью.

Нет ни Источника, ни Цели, потому что все сущее — в Середине Времени. Так же, как все звезды могут отразиться в одной капле ночного дождя, так все звезды отражают одну Каплю дождя. Нет ни тьмы, ни смерти, потому что все сущее — в свете Минуты, а их конец и их начало едины.

Единое средоточие, единое откровение, единый закон, единый свет. Взгляните же теперь в Око Меше!

13. На ферме

Обеспокоенный внезапным появлением Эстравена, его прекрасной осведомленностью о состоянии моих дел и жгучей страстностью его предостережений, я остановил такси и поехал прямо к острову, где жил Оубсли. Я хотел спросить сотрапезника, откуда Эстравену так много известно и почему вдруг ни с того, ни с сего он выскочил с требованием, чтобы я сделал именно то, от чего Оубсли вчера так усиленно меня отговаривал. Сотрапезника дома не было, привратник не знал, ни где он, ни когда вернется. Я отправился к Йегею, но результат был тот же. Шел снег. Это был, пожалуй, самый сильный снегопад за эту осень, водитель такси не хотел ехать дальше, только до дома Шусгиса, потому что у него не было цепей на колесах. В этот вечер мне так и не удалось дозвониться ни до Оубсли, ни до Йегея, ни до Слоуса.

За обедом Шусгис объяснил мне, в чем дело. Проходили религиозные торжества в честь святых Хранителей Трона, и все высокопоставленные чиновники Содружества должны были на них присутствовать. Кроме того, он очень убедительно объяснил мне поведение Эстравена, как человека, некогда могущественного, который теперь цепляется за каждую возможность влиять на людей или на события, с каждым разом все менее рационально, с каждым разом все более отчаянно, по мере того как ощущает все отчетливее, что погружается в бессильную анонимность. Я согласился, что это могло бы объяснить беспокойство и почти лихорадочную возбужденность Эстравена. Однако его беспокойство передалось и мне. На протяжении всего этого долгого и обильного обеда меня мучила какая-то неопределенная тревога. Шусгис все говорил и говорил, обращаясь то ко мне, то к своим многочисленным подчиненным, советникам и прихлебателям, которые каждый вечер собирались за его столом. Я никогда еще не видел его таким оживленным и беззаботным. После обеда было уже слишком поздно отправляться в город еще раз, тем более что все сотрапезники, как сказал мне Шусгис, еще будут заняты в торжествах до полуночи. В этой ситуации я решил отказаться от ужина и пораньше отправиться спать. Где-то между полуночью и рассветом меня разбудили какие-то незнакомые люди, сообщившие мне, что я арестован, и под конвоем перевезли меня в тюрьму Кундершаден.

Тюрьма эта находилась в одном из многочисленных очень старых зданий, еще сохранившихся в Мишнори. Я не раз видел это здание, когда гулял по городу, — длинное, мрачное, ощетинившееся башнями и вызывающее неприятные мысли огромное здание выделялось среди однообразных строений Содружества. Оно и внешне похоже на то, чем на самом деле является, и называется соответственно. Это тюрьма. Не фасад, скрывающий за собой что-то иное, не маска, не псевдоним. Нечто очень реальное — сущность, вполне соответствующая названию.

Стражники, могучие и тоже вполне реальные, провели меня коридорами в маленькую комнатку, очень грязную и очень ярко освещенную. Через несколько минут в комнату вошла другая группа стражников, эскортирующая окруженного аурой власти человека с сухим лицом. Он велел выйти всем стражникам, кроме двоих. Я спросил его, будет ли мне позволено передать сообщение репрезентанту Оубсли.

— Сотрапезник знает о вашем аресте.

— Знает? — растерянно спросил я.

— Мое начальство, разумеется, действует согласно приказу Тридцати Трех. Сейчас вас допросят.

Стражники подхватили меня под руки. Я сопротивлялся, яростно крича:

— Я отвечу на все ваши вопросы, не надо меня для этого запугивать!

Человек с сухим лицом, не обращая на меня внимания, вызвал третьего стражника. Втроем они раздели меня, привязывая к раскладному столу, и ввели мне что-то, думаю, нечто вроде известной и у нас «сыворотки правды».

Не знаю, как долго продолжался опрос и чего он касался, потому что все это время я находился под действием введенного мне наркотика и ничего не помню. Когда я пришел в себя, то не имел понятия, сколько дней я провел в Кундершаден, судя по моему физическому состоянию, четыре или пять дней, не знаю. Какое-то время после этого я не знал, какой у нас день месяца и даже какой месяц сейчас. И, честно говоря, до меня очень медленно доходило, где я вообще нахожусь.