Инженеры Кольца - Урсула Ле Гуин

Вчера произошел серьезный прорыв орготов за Эй. Сожгли несколько амбаров в Текембере. Именно то, что нужно Сарфу и что необходимо Тайбу. Но к чему это все ведет?

Слоус, у которого слова посланца наложились на его йомешский мистицизм, интерпретирует явление Экумена в наш мир как пришествие Царства Меше и упускает из виду нашу цель. «Мы должны прекратить это соперничество с Кархидом, прежде чем придет Новый Человек. Мы должны очистить наши сердца, чтобы принять его. Мы должны забыть о шифгретторе, запретить всяческие акты мести и объединиться без ненависти, как братья из одного очага».

Но как же это сделать, прежде чем они прибудут? Как разорвать этот круг?

Гурни сусми. Слоус возглавлял комитет, который выступает за запрещение постановок и представлений в здешних общественных домах кеммера непристойных пьес; наверное, они похожи на кархидские хухут. Слоус борется с ними, поскольку считает эти пьесы вульгарными, тривиальными и кощунственными.

Бороться с чем-либо означает это самое явление поддерживать.

Здесь говорят, что «все дороги ведут в Мишнори». И действительно, если стать спиной к Мишнори и начать от него удаляться, все равно останешься на дороге к Мишнори. Борясь с вульгарностью, мы неотвратимо в нее же и погружаемся. Нужно отправиться в другую сторону, нужно найти иную цель, тогда можно будет найти другую дорогу.

Йегей сегодня в Палате Тридцати Трех: «Я всегда и неизменно против блокады экспорта зерна в Кархид и духа соперничества, который является ее причиной». Справедливо. Но, продвигаясь в эту сторону, никогда не удастся сойти с дороги в Мишнори. Нужна какая-то альтернатива. Оргорейн и Кархид должны сойти с той дороги, по которой они движутся, все равно, в каком направлении; им нужно пойти в каком-то другом направлении и разорвать замкнутый круг. Я считаю, что Йегей должен говорить в первую очередь о посланце, и ни о чем другом.

Быть атеистом — значит поддерживать веру в Бога. Рассуждение о его существовании либо несуществовании в плоскости доказательств на самом деле ведет к тому же результату. Поэтому слово «доказательство» очень редко употребляется приверженцами ханддары, которые решили не относиться к Богу как к некоему факту, подлежащему доказательству (либо вере), и так им удалось разомкнуть круг, вырваться из него.

Постичь, понять, на какие вопросы не существует ответов, и не отвечать на них — вот самая необходимая способность, самое необходимое искусство в нелегкие времена раздоров и тьмы.

Торменбод сусми. Мое беспокойство все растет. Центральное Радиоуправление до сих пор не передало ни слова о посланце. Ни единого сведения о нем из того, что мы передавали о нем в Эргенранге, здесь не было передано по радио, а слухи, появляющиеся в результате нелегального прослушивания зарубежных радиопередач, рассказы торговцев и путешественников не распространились еще достаточно далеко. Сарф контролирует распространение информации гораздо лучше, чем я предполагал, и в большей степени, чем я считал возможным. Выводы отсюда следуют самые неутешительные. В Кархиде король и кворрема имеют возможность контролировать то, что люди делают, значительно меньшую возможность контролировать, что они слушают, и совсем не могут влиять на то, что они говорят. Здесь же правительство может контролировать не только действия, но и мысли. Нет сомнения в том, что ни один человек не должен обладать такой властью над другим человеком.

Шусгис и другие открыто появляются всюду с Генли Аем. Понимает ли он, что эта демонстративность прекрасно скрывает тот факт, что его прячут? Никто не знает о том, что он здесь. Я спрашивал своих товарищей по работе, рабочих фабрики, но они ничего не знают о посланце, думаю, что я говорю о каком-то сумасшедшем сектанте-йомеште, никакой информации, никакой заинтересованности — абсолютно ничего, что могло бы продвинуть дело либо хотя бы обеспечить ему безопасность.

Жаль, что он так похож на нас. В Эргенранге люди часто показывали на него друг другу на улице, потому что им была известна часть правды. Они слышали о нем, знали, что он находится в городе. Здесь его присутствие хранится в тайне, на него никто не обращает внимания на улицах города. Все видят и воспринимают его так же, как и я, когда увидел его впервые: очень высокий, крепкого сложения темнокожий юноша, только-только вступивший в кеммер. Но в прошлом году я изучал докладные записки врачей, которые исследовали его. Он отличается от нас принципиально. Это отнюдь не поверхностные отличия. Его нужно хорошо узнать, чтобы понять, насколько он чужой.

Почему же, в таком случае, они скрывают его? Почему ни один из сотрапезников не поставит вопрос ребром и не расскажет о нем в каком-нибудь своем публичном выступлении или по радио? Почему даже Оубсли молчит? От страха?

Мой король боялся посланца; эти здесь боятся друг друга.

Мне кажется, что я, чужеземец, единственный человек, которому Оубсли доверяет. Он находит некоторое удовольствие в общении со мной. И чувство это взаимно. Он даже несколько раз отбросил шифгреттор и спросил у меня совета вполне искренне. Когда же я убеждаю его в необходимости публичного выступления, чтобы возбудить интерес к этому делу, дабы защитить себя от интриг противостоящей фракции, он меня не слушает.

— Если все Содружество обратит свои взоры к посланцу, — говорю я, — Сарф не осмелится его тронуть. И вас тоже.

Оубсли вздыхает.

— Да, да, конечно. Но мы не можем этого сделать. Радио, печатные ведомости и текущая информация, научные журналы — все это находится в руках Сарфа. Что же мне остается? Произносить речи на перекрестках, как какому-то фанатичному проповеднику?

— Можно просто разговаривать с людьми, распространять слухи. Мне пришлось делать нечто подобное в прошлом году в Эргенранге. Пусть люди задают вопросы, на которые вы имеете вполне убедительный ответ — самого посланца.

— Жаль, что он не посадил здесь этот свой проклятый корабль, чтобы у нас было что показать людям! Но в этой ситуации…

— Он не посадит корабль, пока не будет совершенно уверен, что вы действуете с добрыми намерениями, без всякого злого умысла.

— А разве это не так? — воскликнул Оубсли, раздуваясь, как большая рыба хоб. — Разве я не посвящал этому делу каждой минуты прошедшего месяца? Добрые намерения! Он ждет от нас, чтобы мы верили во все, что он нам рассказывает, а после этого сам нам не верит!

— А должен?

Оубсли сопит и не отвечает мне.

Он, несомненно, самый порядочный из всех известных мне орготских официальных лиц.

Одгетени сусми. Чтобы стать высокопоставленным чиновником Сарфа, мне кажется, необходимо выказать, проявить определенную, достаточно сложную разновидность глупости. Примером этого является Гаум. Он видит во мне кархидского агента, пытающегося ввергнуть Оргорейн в пучину чудовищного унижения его престижа посредством впутывания его властей в мошенничество с пресловутым посланцем Экумена, и считает, что я подготавливал это мошенничество, еще будучи премьером Кархида. Бог мне свидетель, что я обременен гораздо более важными делами, чем игра в шифгреттор со всяким отребьем. Но это такая простая истина, что он не в состоянии ее понять. Сейчас, когда можно предположить, будто Йегей лишил меня своего расположения и удалил от себя, Гаум решил, что теперь меня вполне можно купить, и приготовился довершить сделку в своем стиле. Не знаю, сам ли он следил за мной или поручил эту слежку кому-нибудь и установил, что кеммер у меня начнется либо в день поста, либо в торменбод, и вчера вечером предстал передо мной в полном расцвете кеммера, несомненно, вызванного преждевременно с помощью гормонов, с недвусмысленным намерением соблазнить меня. Совершенно случайная встреча на улице Пинефен.