Гордость и предубеждение и зомби - Джейн Остин

Глядя на леди Кэтрин, Элизабет не могла избавиться от мысли о том, что, пожелай она — и сейчас была бы представлена ее светлости как будущая племянница, и с трудом сдерживала улыбку, воображая, как бы та возмутилась. «Что бы она сказала? Как бы повела себя?» — такими вопросами забавляла себя Элизабет.

Сначала они заговорили о том, как уменьшилось общество в Розингсе.

— Поверьте, я все приняла очень близко к сердцу, — провозгласила леди Кэтрин. — Думаю, вряд ли кто-то сильнее меня может переживать разлуку с друзьями. А к этим юношам я привязана особенно, да и они так привязаны ко мне! Им было очень жаль покидать меня! Впрочем, так бывает всегда. Милый полковник держался стоически до самого конца, а вот Дарси, казалось, был опечален отъездом еще больше, нежели в прошлом году. Несомненно, он еще сильнее полюбил Розингс.

Тут миссис Коллинз вставила комплимент, который мать и дочь приняли с любезными улыбками, несмотря на то, что никто не сумел разобрать ее рычания.

После обеда леди Кэтрин заметила, что мисс Беннет имеет меланхолический вид, и немедленно объяснила это тем, что Элизабет не хочется так скоро уезжать, добавив:

— Но если дело в этом, вам следует написать вашей матушке и попросить ее позволения побыть здесь еще немного. Уверена, миссис Коллинз будет рада вашему обществу.

— Премного обязана вашей светлости за столь любезное приглашение, — ответила Элизабет, — но я не имею возможности его принять. В следующую субботу я должна быть в Лондоне.

— Но в таком случае вы пробудете здесь лишь полтора месяца, а я ожидала, что вы останетесь на два. Именно это я и сказала миссис Коллинз перед вашим приездом. У вас нет никаких причин уезжать так скоро. Миссис Беннет вполне сможет обойтись без вас еще две недели.

— Но отец не сможет. На прошлой неделе он написал мне с просьбой ускорить отъезд — земля вновь становится рыхлой, и Хартфордшир скоро заполонят неприличности.

— О, отец уж точно без вас обойдется. Я наблюдала ваши боевые таланты, моя милая, и они не на том уровне, чтобы изменить судьбу Хартфордшира или любого другого места.

Элизабет с трудом поверила своим ушам, услышав подобное оскорбление. Если бы не новообретенная приязнь к мистеру Дарси, она бы, вероятно, вызвала ее светлость на дуэль, чтобы защитить свою честь.

— И если вы прогостите здесь еще месяц, то я смогу сама отвезти одну из вас в Лондон, куда я собираюсь в начале июня, чтобы обсудить нашу стратегию с его величеством. Поскольку моя охрана настаивает, чтобы я ехала в ландо, для одной девицы найдется предостаточно места, а впрочем, если будет прохладно, то я бы взяла вас обеих, ведь вы не такие толстые, как мистер Коллинз.

— Сударыня, вы бесконечно добры, однако, думаю, нам не стоит отступать от изначального плана.

Казалось, леди Кэтрин сдалась.

— Миссис Коллинз, вы должны послать с ними одного из моих ниндзя. Вы знаете, что я всегда говорю прямо, так вот, мне не нравится, что две молодые девушки будут путешествовать без сопровождения. В нынешние времена это особенно неуместно. Вам непременно нужно придумать, кого с ними послать. Юные девицы всегда нуждаются в охране и присмотре, кроме разве что редких случаев, когда даму вроде меня обучали бою самые уважаемые японские мастера, а не эти мерзкие китайские крестьяне.

— Мой дядя пошлет за нами слугу, но могу заверить вашу светлость, что я вполне способна…

— О! Ваш дядя держит мужскую прислугу? Я рада, что хоть кто-то может предусмотреть подобные вещи. Где вы будете менять лошадей? Ах, в Бромли, разумеется. Назовите мое имя в «Колоколе», и о вас непременно позаботятся.

У леди Кэтрин нашлось еще много вопросов относительно их поездки, и поскольку не на все она могла ответить сама, отвлечься было никак нельзя, чему Элизабет была даже рада, иначе, поглощенная своими мыслями, она рисковала забыть, где находится. Размышления нужно было отложить до минут уединения, и стоило ей остаться одной, как она с величайшим облегчением полностью отдавалась раздумьям. Ни дня не проходило без прогулки в одиночестве, когда Элизабет могла сколько угодно развлекать себя неприятными мыслями.

Еще немного, и она выучила бы письмо мистера Дарси наизусть. Она изучала каждую фразу, и ее чувства к автору этих строк постоянно менялись. Когда она вспоминала заносчивый тон его предложения, то принималась мечтать о том, как потускнеют его глаза, когда она выдавит из него жизнь. Но стоило ей подумать о том, как несправедливо она обвиняла и укоряла его, то досадовала уже на себя и спешно тянулась к кинжалу, чтобы снова нанести себе семь ран позора, которые к тому времени едва успевали затянуться. Его страсть вызывала благодарность, его характер заслуживал уважения, однако она по-прежнему не питала к нему теплых чувств и не испытывала ни малейшего сожаления по поводу своего отказа, ни малейшего желания увидеть мистера Дарси снова.

Собственное прежнее поведение служило для Элизабет источником беспрестанного сожаления и досады, а злополучные промахи родных — предметом еще больших терзаний. Надежды на то, что они исправятся, не оставалось никакой. Отцу было довольно подсмеиваться над ними, и он ни за что не взялся бы приструнить своих взбалмошных младших дочерей, что же до матери, то и ее собственные манеры были далеки от совершенства, так что она не видела в их поведении ничего дурного. Вместе с Джейн Элизабет частенько пыталась выбить безрассудство из Кэтрин и Лидии при помощи влажных бамбуковых плетей, но разве можно было с ними сладить, если им во всем потворствовала миссис Беннет?

Раздражительная и избалованная Кэтрин во всем подражала Лидии и на любые попытки образумить ее лишь обижалась. А своевольная и безмозглая Лидия и вовсе не желала слушать старших сестер. Обе были невежественные, ленивые, самодовольные девицы. И пока Меритон находится на расстоянии пешей прогулки от Лонгборна, они так и будут вечно туда бегать, убивая зомби лишь для того, чтобы те не мешали им кокетничать с офицерами.

Другой заботой Элизабет стала тревога за Джейн. Рассказ мистера Дарси восстановил ее прежнее доброе мнение о Бингли, но заставил еще острее почувствовать, чего лишилась Джейн. Чувства мистера Бингли оказались искренними, а поведение — безукоризненным, если только не вменять ему в вину безоговорочное доверие к другу. Как ужасна была мысль о том, что столь желанное, столь удачное замужество, сулившее Джейн столько счастья, расстроилось из-за глупости и бестактности ее же родных! О, если бы она только могла найти в себе силы расправиться с большинством своих родственников!

А поскольку ко всем этим рассуждениям добавлялись и воспоминания об истинном характере Уикэма, не удивительно, что жизнерадостная по натуре Элизабет, до этого редко впадавшая в уныние, теперь была так им охвачена, что ей с трудом удавалось сохранять бодрый вид.