Ночное солнце - Александр Кулешов

И все же вечер удался. Уж слишком радостное у него было настроение. Да и Нина была особенно нежной.

Первый день наступившего года выдался сухой и бесснежный, но морозно-колючий. Резкий ветер бил в лицо, кусал щеки. Заметно опьянев к концу вечера, а вернее, к утру, Нина сразу же пришла в себя, зябко ежилась, кутаясь в модную дубленку, присланную родителями в качестве новогоднего подарка. Родители задерживались еще на месяц, и это тоже являлось причиной хорошего настроения Петра.

Было уже совсем светло, когда они добрались до дому. На улицах народу хватало — в новогоднюю ночь мало кто спит.

Они долго прощались в ее подъезде, вспоминая смешные эпизоды прошедшего вечера, смеялись. Но постепенно Нина становилась все молчаливее, перестала смеяться, крепче обнимала его, горячей целовала.

В какой-то момент, оторвавшись от Петра, с трудом переводя дыхание, она прошептала:

— Пойдем ко мне… Бабушка наверняка спит… Пойдем. Она не услышит… Петр.

Петр почувствовал неожиданно огромную, безотчетную радость, которая так же внезапно сменилась чувством необъяснимого страха.

— Поздно, Нинка, — пробормотал он, — вернее, рано. Словом, пора по домам. Отоспимся, ты…

— Ты прав, пора спать, — тусклым голосом сказала Нина, пожала ему локоть и торопливо взбежала по лестнице.

— До завтра, — крикнул ей вслед Петр, но она не обернулась.

Он отправился домой. Радостного настроения как не бывало. Он испытывал чувство непонятного унижения, стыда, вины; он ощущал себя дураком, подлецом, мальчишкой-первоклашкой… Он ведь поступил благородно и тем не менее стыдился своего поступка. Ему казалось, что теперь Нина будет презирать его, посмеиваться над ним, хотя ей следовало бы испытывать к нему благодарность.

Он попытался разобраться в своих чувствах. Петр, конечно, не был мальчишкой-первоклассником, он был десятиклассником, ему стукнуло шестнадцать, и он прекрасно разбирался, что к чему. В его классе были ребята, уже познавшие то, что он еще не ведал. И хотя его мысли об их с Ниной будущем тонули в туманной дымке далекой неопределенности, однако никаких иных отношений с ней, кроме тех, которые связывали их сейчас, он на сегодняшний день не представлял.

А может, он действительно ведет себя не как мужчина? Вон Ренат или Алешка уж те б не растерялись. Они рассказывали… Впрочем, мало ли что они рассказывали. Врали небось!

Но сколько так может продолжаться? Особенно его беспокоило, что инициатива исходила от Нины. И не первый раз…

Мучимый противоречивыми мыслями, он наконец заснул. И проснулся, когда на дворе уже опускались сумерки.

Вскочил, бросился под душ, тихо выпил чаю — Лепка, вернувшаяся позже него, еще спала, а отец уже ушел — и помчался к Нине.

Ему открыла бабушка.

— Ниночка ушла, — сообщила она, — куда — не сказала.

Он забегал к ней еще несколько раз и наконец застал ее часов в десять.

— Задержалась у подруги, — уклончиво объяснила она свое исчезновение.

Нина была вялой, хотя и ласковой, как обычно. Она спокойно, на этот раз без всяких оправданий, закурила. Он не посмел мешать ей.

У Нины разболелась голова, так что домой он ушел рано.

Первый прыжок, официально он назывался «ознакомительный», был назначен на пятое января — середину каникул.

Позади остались теория, зачет, «наземная отработка элементов прыжка». Теперь предстоял сам прыжок — упражнение № 1. Вернее, три прыжка. Еще: «с принудительным раскрытием парашюта и имитацией ручного раскрытия» — упражнение № 2 и, наконец, упражнение № 3 — прыжок со стабилизацией падения. Ребята, не подлежавшие призыву в армию, могли заменять третье упражнение вторым. Однако никто на это не соглашался. До аэродрома ехали на электричке, преувеличенно бодро и громко смеялись, шутили, скрывая волнение. Рута была в этот день особенно весела, часто улыбалась, но Петр заметил, как внимательно следит она за каждым, оценивая настроение, «психологический настрой». Прибыли на место. Подали стартовый завтрак: рисовую кашу, молоко, шоколад. Съели все подчистую, наверное, потому, что есть никому не хотелось. Прибыл начальник аэроклуба.

Наконец погрузились в автобус, в том же порядке, в каком займут места в самолете. Это тоже некая наука — первым прыгает тот, кто потяжелее, есть и другие признаки, по которым определяют очередность прыжка. Но признаки эти секрет инструктора.

Прибыли к пузатенькому Ан-2. По аэродрому мела колючая, мелкая поземка, хотя особенного ветра-то и не было. А может, это от волнения им казалось, что холодно? И вот, уже пофыркав, самолетик начинает свой неспешный полет в белое зимнее небо.

Сказать, что Петр не волновался, было бы, конечно, неверным. Он волновался. Но его не беспокоил, тем более не пугал сам прыжок. Он думал, как выполнит его. Ему хотелось сделать этот безупречно, так, чтоб казалось, что он прыгает не в первый раз, а в сотый.

Цель упражнения — «приучить обучаемого преодолевать психологические барьеры, встающие перед человеком, выполняющим прыжок впервые», как сказано в программе по парашютной подготовке ДОСААФ, — была им достигнута уже давно.

Так, по крайней мере, ему казалось.

Наконец самолет достиг заданной высоты, развернулся и стал приближаться к полю, на которое совершались прыжки.

Вначале опытные спортсмены сделали пристрелочные и показательные прыжки, после чего Рута уточнила, как ориентироваться с учетом ветра. В первый самолет она посадила своих лучших курсантов. Их было четверо — Петр, Володя Пашинин, Лена Соловьева и еще одна девушка. Рута летела с ними.

Оказалось, что самая тяжелая среди них Лена Соловьева. Петр был возмущен: «Вот корова, — ворчал он про себя, — девчонка, а больше меня весит». Так бы честь открыть этот «парашютный фестиваль», как выразился Пашинин, выпала ему.

Петр сосредоточенно, как гимнаст перед упражнением, зажмурив глаза, мысленно повторял каждое свое движение.

Сигнал Руты застал его врасплох.

А потом все произошло так быстро, что Петр и опомниться не успел. Зазвучала сирена, Рута открыла дверь, шум ветра и мотора заполнил кабину, зажглась желтая, потом зеленая лампа, и Лена Соловьева исчезла за обрезом двери. Через две секунды, повернувшись лицом к хвосту самолета, Петр «солдатиком» ушел в пустоту. Не прошло и трех секунд, как над ним вырос большой белый купол его ПД-47. Он даже не почувствовал толчка.

Петр слышал, что в это мгновение парашютиста, тем более перворазника, охватывает буйная радость. Иные даже начинают петь или кричать.

Ничего подобного с ним не произошло, Он был слишком занят выполнением всех требований, которым его учили. Петр разблокировал раскрывающее приспособление запасного парашюта, поудобнее уселся в подвесной системе. Он увидел под собой площадку приземления, ангары, водокачку, фургончик метеорологов с повисшей почти неподвижно красно-белой колбасой, определил направление сноса. Огляделся. Лена Соловьева уже почти достигла земли. Володя Пашинин спускался где-то выше и правее. Петр развернулся влево, потом вправо и снова огляделся.

Вдаль уходили белые поля, они сливались на горизонте с укрытыми снегом лесами. А еще дальше розовел подсвеченный невидимым здесь солнцем горизонт. Хорошо видны были внизу курсанты, машины, маленькие самолеты.

Когда до земли осталось три десятка метров, он сжал ноги, согнул колени и развернулся лицом по сносу. Он внимательно следил за приближающейся землей, мягко приземлился и удержался на ногах. Петр погасил купол, тщательно уложил парашют в переносную сумку и направился к пункту сбора.

Только тогда он почувствовал, как полно, как безраздельно счастлив! Он увидел, как красивы эти снежные просторы, эти еловые леса и розовые дали, ощутил прелесть морозного воздуха…

Он с острым ощущением братской солидарности смотрел на своих товарищей курсантов, ожидавших очереди на прыжок, желал им всем удачного приземления, хорошего полета, такого же счастья, какое испытывал сам. И неожиданно для самого себя запрыгал на плотном снегу, нелепо замахал руками, что-то закричал…

Но чувства эти охватили, видимо, не только его. К нему подбегали уже собравшие свои парашюты Лена Соловьева и Володя Пашинин. Они тоже улыбались во весь рот, приплясывали на месте. Они собрались в кружок и пожали друг другу руки. Неожиданно Лена наклонилась к нему и, обняв за шею своей могучей рукой, крепко поцеловала в губы. Какое-то мгновение она растерянно смотрела на него, словно сама удивлялась своему поступку, потом густо покраснела, что-то пробормотала и бегом направилась к сборному пункту. Володя Пашинин и Петр изумленно переглянулись и побежали за ней. Но ощущение Лениного поцелуя, ее горячих влажных губ еще долго не покидало его.

Прыгнули в тот день все курсанты инструктора Верниковой. Вернувшись в город, они устроили в столовой аэроклуба столь же шумный и веселый, сколь и скромный пир. Обмывали полученные значки. Когда рассаживались за столы, Лена Соловьева решительно села рядом с Петром и сказала, глядя ему прямо в глаза, словно отвечая на его вопрос: