Блудное художество - Далия Трускиновская

– Извольте присесть, мадмуазель Фаншета, - и граф Орлов сам, собственноручно, отодвинул стул для Дуньки.

Архарову эта Алеханова галантность показалась чрезмерной. Дунька - она Дунька и есть, турнуть ее из столовой надобно, сказать втихомолку, чтоб иным разом жаловать изволила, ущипнуть там за мягкое место, чтобы не обижалась… А теперь придется с этой шалой девкой галантонничать.

Меркурий Иванович принес поднос с графинами, стопками, круто посоленными ломтиками черного хлеба - богатейшие вельможи, к чьим услугам были французские повара, водку предпочитали употреблять по-простому.

– Выпьем, Архаров, - сказал Алехан. - Твое здоровье, сударыня.

Архарову пришлось опрокинуть стопочку за Дунькино здоровье.

Он не задавал вопросов - как вышло, что граф Орлов ночью слоняется по московским улицам и забредает в гости с заднего крыльца. Алехан любил почудачить - хотя тут ему было далеко до старшего братца.

Тот был мало чему учен, но весьма любознателен - имел особую страсть к естественным наукам и всевозможным физическим опытам, полюбил беседы о физике, химии и анатомии, лазил в мастерские к Ивану Кулибину, коего привез из Нижнего Новгорода брат, директор Академии наук Владимир Орлов. Но Кулибин-то подлинные чудеса творил - изготовил часы размером и видом как гусиное яйцо; в нем ежечасно растворялись маленькие Царские врата, за коими виднелся гроб Господень, с вооруженными по сторонам воинами, крошечный ангел отваливал камень от гроба, стражи падали ниц, являлись две жены-мироносицы, затем куранты играли три раза молитву «Христос воскресе» и врата затворялись. А Гриша Орлов объяснял визитерам, как из шелковых обоев искры сыплются, приказывал строить ворота на ледяном фундаменте и показывал несколько удивленной государыне, как бомбы, наполненные водой, лопаются на морозе. Еще новоявленный естествоиспытатель приобрел телескоп и использовал его, чтобы любоваться дальними видами.

И он же после смерти Михайлы Ломоносова скупил все его бумаги, сохранив их для потомства…

Впрочем, явление Алехана с заднего крыльца было не совсем обычным чудачеством.

В столице многие жители получали с оказией газеты из Европы, затем те газеты либо пересылались московской родне, либо их содержимое пересказывлось в письмах. Так и узнали историю о загадочной девице, претендовавшей на российский трон. Она объявилась примерно в то же время, что и маркиз Пугачев, нашла себе сторонников, жила роскошно и подняла много шуму. Алехан, бывший в то время в Италии, получил от государыни приказ разобраться с самозванкой. И, когда ему удалось заманить ее на судно и увезти из Ливорно, газеты подняли дружный лай: он-де, чтобы одурачить девицу, нарочно с ней даже повенчался, иначе бы нога ее на борт корабельный не ступила!

Разумеется, и до Архарова сии новости долетали через Волконских. Но, во-первых, Архаров большой веры газетам не имел, особливо европейским - писали же они злобно о том, что маркиз Пугачев-де и с великим князем Павлом Петровичем связь имеет, и с придворными политиками, и даже с семейством Орловых; во-вторых, и Михайла Никитич всей правды не знал и честно о том говорил. Говорил же то, что знал доподлинно: что самозванка желала не более не менее как воссесть на российский престол под именем Елизаветы Второй; что самозванка взбаламутила всю Европу, включая Польшу, где Волконскому доводилось служить, так что нравы и повадки роскошных польских панов он знал неплохо; что Орлов, точно заманив ее на судно, тут же велел поднять якорь и везти ее вокруг взбаламученной Европы в Россию, в Санкт-Петербург, где ее ждут с превеликим нетерпением, сам же еще некоторое время оставался в Италии и отправился в столицу сушей.

Коли так - ничего удивительного, что Алехан не больно хочет появляться в светских гостиных, где о нем уже носятся диковинные слухи - якобы и младенца несчастной самозванке сделать успел…

– Не угодно вашему сиятельству гречневой каши? - спросил Архаров. - У меня всегда ее варят целый котел, и она чуть не до утра, укутанная, тепло держит.

– Ты что, привык по ночам гостей принимать?

– Нет, а бывает, подчиненные являются и тут же, в третьем жилье, ночуют. Надо ж накормить.

– Стало быть, архаровской кашей угощаешь? Мадмуазель Фаншета, угодно ли кашицы? - Алехан повернулся к Дуньке, которая незваной-непрошеной присела за стол, в некотором отдалении от мужчин.

– Нет, я апельсина хочу, - сказала Дунька. Она уже поняла, что этому здоровенному и лукавому кавалеру следует противоречить. А противоречить она умела - господин Захаров выучил, старому вольнодумцу нравилось, когда Дунька имела свое мнение и решительно его отстаивала. Обычно это его смешило чуть ли не до слез.

– Вели принести апельсинов, - приказал Алехан Меркурию Ивановичу. - Ну что, Архаров, спрашивай, каким ветром меня сюда занесло…

Архаров вместо вопроса почти что лег грудью на стол, уперся локтями в столешницу, а подбородок уложил на переплетенные пальцы. Сие означало - считайте, ваше сиятельство, что вопрос задан.

– Соскучился я по Москве. В отставку выйду - здесь жить буду. Вот, бродил, глядел, заново осваивался. Что, дашь мне разрешение домишко поставить?

Архаров опустил глаза. Что же - к тому и шло. Братцы Алехана уже попросились в отставку - и никто их не удерживал. Он последний из всего лихого семейства еще служил государыне. Хотя было бы с ее стороны огромной ошибкой отстранять от государственных дел этого человека. Какие бы слухи не носились о его итальянском похождении.

– Куда торопиться, ваше сиятельство? - спросил Архаров.

– Отслужил… - Алехан задумался, глядя в дно стопки и повторил со вздохом: - Отслужил… Распрощаюсь со службой достойно, уйду, задрав нос, вот увидишь. Так уйду, что вся столица ахнет. Сам знаешь, Архаров, служил я верно, многим был жалован, и на прощание покажу, что дары ее величества умел ценить. Не потому моя служба кончилась, что плохо служил, а потому, что и честь свою ниже службы поставил… О чем и судачат при дворе! Да мне что? Найду чем заняться. Вон театр в Москве построю, мадмуазель Фаншету на главные роли возьму…

– Нет! - вскрикнула Дунька. - Ни за что… ваше сиятельство!…

Архаров понял - она вспомнила Оперный дом и госпожу Тарантееву.

– Коли хочешь, я велю экипаж заложить, домой тебя отправлю, - сказал он, покосившись на графа: вот, мол, и мы знаем галантное обхождение, девок домой не на извозчиках отвозим.

– Пусть остается, - решил Алехан. - Ей апельсины обещаны. Слыхал, небось, в какую пакость я втравился?

– А был ли выбор? - спросил Архаров.

– Нет, брат, выбора не было. Мне сия пакость на роду была написана, - хмуро сказал Алехан. - Налей, Архаров.

Архаров налил зеленоватой водки из хрустального графина в серебряную стопку. И покивал, безмолвно соглашаясь. Он знал, что от таковых пакостей уворачиваться напрасно - вон, сам в одночасье сделался из гвардейца полицейским. И хотя оба, Алехан и Архаров, выполняли нечаянное поручение судьбы на совесть, однако, ежели смотреть правде в глаза, пакость - она пакость и есть…

Пить Алехан, однако, сразу не стал.

– Они за мной там, в Италии, следили. Потому и выбрали. Да и не из кого было выбирать - один я в том Ливорно, околачивался. И офицеры мои при мне. Только, видишь ли, Архаров, со мной начинать с вранья негоже - они ж в первом письме такого нагородили! Князь Разумовский якобы в башкирских степях подвизается под прозванием Пугачева! Так-то все складно - дочь покойной государыни по европейским дворам шастает, братец ее родной - по башкирским степям - все семейство мне на тарелочке преподнесли.

Архаров все молчал, хотя не понял и половины - что за «они», какое письмо? Не то что в Москве - и в столице весьма смутно представляли себе ту интригу, в которую волей-неволей замешался Орлов. То есть, близким к государыне людям было ясно, что никакая дочь Елизаветы Петровны не могла вдруг возникнуть из небытия и отправиться в вояж, кормясь непонятно из чьих рук и вступая в самые неожиданные амурные союзы. Но чья это хитрая игра, кто с кем объединился и незримо стоит за спиной авантурьеры, есть ли в ее враках крупицы правды - сидя в Санкт-Петербурге, понять было сложно.

– К моей славе и чести взывала! К прямому нраву и справедливому уму! Театральная девка, откупщика улещая, чтобы колечко подарил, не столь нагло кумплиманы рассыпает…

До Архарова дошло - граф пересказывает первое послание самозванки. А до Дуньки ничего не дошло, но она внимательно смотрела в лицо статного кавалера, не смущаясь страшноватым шрамом - Марфа научила ее, какие особенности мужской внешности имеют смысл, а какими можно пренебречь. К тому же, по всей повадке Алехана было видно, что он привык нравиться дамам. Архаров рядом с ним отнюдь не казался ядреным кавалером - в необъятном своем шлафроке, почти лежа на столе, он гляделся старше Алехана, хотя старше как раз был Орлов - и на целых пять лет.