Проводник - Алексей Евгеньевич Михайлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я в растерянности осмотрелся. Может быть, мы заходили в другой, похожий дом? Нет. Точно нет. Поблизости похожих домов не видно. Да и не мог я ошибиться. Позавчера мы были в этом доме. Только он еще не был уничтоженным чудовищным пожаром.
— Ну что? — участливо спросил Малаш, заметив мою растерянность. Почти по-дружески хлопнув меня по плечу, чуть сильнее, чем нужно, с нескрываемой издевкой в голосе уточнил. — Этот адрес?
— Вроде бы, этот… — пробормотал я.
— Ну а дом-то какой?
— Я не знаю…
— Как не знаешь? — наигранно удивился он. — Вот этот в самый раз подходит под твое описание. Только он сильно сгоревший. Других похожих тут, вроде, нет, а Евгений?
— Есть чуть пониже еще парочка двухэтажных домов, — неуверенно возразил участковый.
— Ну, пойдем, посмотрим, — благодушно согласился Малаш.
И мы всей толпой медленно двинулись вдоль по заснеженной улице. За следующим поворотом действительно стояли два двухэтажных дома. Один за другим. Но совершенно не такие. Полностью деревянные. С единственным входом по центру. За этими домами улица резко заворачивала вниз к реке. Там стоял еще один дом. Он был обнесен металлическим строительным ограждением.
Дальше идти смысла не было. Я покачал головой, давая понять, что нужного дома тут нет. Мы молча развернулись и пошагали обратно. И, чем ближе я подходил к сгоревшему остову, тем больше во мне росла уверенность, что это тот самый дом. Надо сказать, я прекрасно осознавал, что не мог позавчера не заметить, что он сгоревший. Даже в темноте. Да, дом был сильно запущенным, но целым. В нем вполне можно было жить. А тут нельзя даже по лестнице подняться. Не то чтобы зайти в комнату и пить там чай. Бред какой-то!
— Ну что, Илюха, выходит, все-таки, этот дом? — с нескрываемой иронией воскликнул опер, когда мы дошли до уазика. — Женя, а когда он сгорел? В прошлом году или позапрошлом?
— В позапрошлом! — на этот раз уверенно заявил участковый, — Как раз под Рождество. Тут еще пара бомжиков угорела.
— Точно! — не очень правдоподобно изобразил озарение Малаш. — Видишь, еще одна несостыковка. Не было позавчера здесь ни тебя, ни Екатерины. И бомжей никаких не было!
— Надо за домом посмотреть, — внезапно подал голос следователь, — вдруг она там лежит…
— Женя! — воскликнул Малаш, и участковый тут же направился к дому.
Обойдя его по сугробам вокруг, он браво доложил, одновременно отряхивая брюки от снега:
— Чисто. Вокруг дома цепочка следов, но заметена снегом. Больше ничего нет.
— Вот так, — объявил Малаш, — видишь, сколько вопросов без ответа осталось. Не пора ли тебе нам все рассказать, а, Илья?
Я молчал. Ну а что говорить? Что следы вокруг дома нами были оставлены? Кто теперь этому поверит.
— В общем, давай, полезай в Уазик, поедем к следователю, — скомандовал оперативник.
Я пошел было на свое старое место, в салон, но Малаш меня остановил:
— Нет, давай-ка назад! В обезьянник. И подумай там хорошенько, что для тебя предпочтительнее — выйти по УДО через пять лет или чалиться пятнадцать!
Конвойщик ухватил меня за рукав и повел за машину, где проворный водитель уже открывал двери. «Обезьянник» представлял собой небольшой отсек в задней части уазика, отделенный от остальной машины металлической стенкой. Отсек, хоть и был чистым, но выглядел сильно потрепанным и довольно удручающим. Стенки и потолок кое-где были во вмятинах, линолеум на полу вытерт, металлические сидения, расположенные по бокам друг напротив друга — жесткие и узкие. Видно, что задержанным тут ездить не особо нравилось, и они изо всех сил пытались выбраться на волю. И, скорее всего, безуспешно, потому что от свободы их отделяла дверь с толстой решеткой.
Я забрался внутрь. Дверь за мной сразу же громыхнула, и тут же заскрежетал запор. Я плюхнулся на сидение и тупо уставился на лавку напротив. Подумал, что если бы там сидел еще кто-нибудь, нам было бы, наверное, тесновато. Через металлическую стенку донесся веселый гомон сотрудников полиции, захлопали закрывающиеся двери, затарахтел движок, и мы тронулись. Между гулом бодрых голосов и взрывами смеха я различил песню Цоя, показавшегося мне неуместным в этой обстановке.
До Следственного комитета мы ехали, в общем-то, недолго. Но складывалось ощущение, что водитель, выбирая маршрут, остановился на самой извилистой и разбитой дороге. Уазик жутко трясло, и меня мотало в обезьяннике во все стороны. Хотя, может быть, уазик так трясло и до этого, но я, зажатый между двумя полицейскими, просто этого не ощущал.
Вообще-то, я в армейке и не такое видывал. И дело даже не в Бэтээрах или Бээмпэхах. Однажды такой случай был. Нарочно не придумаешь. Я потом его всю службу вспоминал. В общем, заступил я в наряд по столовке. На мойку. Еще в учебке. Я пару месяцев всего и отслужил-то. Оказалось, что именно в мой наряд у командира части День рождения был. Вот столовая и решила ему подарок подогнать. Договорилась с хлебокомбинатом, который нам в часть хлеб поставлял, чтобы те торт ему испекли. Ну, и надо было двух бойцов послать, помочь этот торт в машину загрузить и потом выгрузить. Он громадный был.
Чтоб командиру не спалиться, задействовали хлебовозку, которая хлеб каждое утро возила. В помощники назначили меня и моего земелю — Димана Обрубова из Ликино. Хлебовозка — старый 53-й газон. В кабине только один пассажир умещается. Короче, решили одного из нас везти в кузове. Двери в кузов были сбоку, а внутри он разделен на две части. И в каждой в два ряда один над другим вставлялись лотки с хлебом. В одном из отделений освободили два нижних уровня от лотков, чтобы там можно было ехать. Правда, только лежа.
Мы с Диманом на руках забились, и вышло так, что я еду в кузове до хлебокомбината, а он — обратно. В общем, забрался я внутрь. Хлебом пахнет — красота. Но тут дверь закрывается, и наступает абсолютная темнота. Хоть глаз коли. А потом газон завелся и поехал. Хлебокомбинат, как оказалось, был на другом краю города. Трясло в кузове не меньше, чем в ментовском уазике. Я руки и ноги в стороны раскинул, насколько можно было, чтоб меня туда-сюда не кидало на ямах и поворотах. Но это еще пол беды. С учетом темноты и жуткого грохота наступила полнейшая дезориентация, и стало