О скитаньях вечных и о Земле - Рэй Брэдбери

Повозка мчалась по дороге, комнаты фермы вдруг ожили, кипела вода для купанья, плита раскаляла утюг для платья, мать металась из угла в угол, и рот ее ощетинился шпильками.

– Что это на тебя вдруг нашло, Энн? Тебе ведь не нравится Том!

– Верно. – И Энн в разгар приготовлений вдруг застыла на месте.

«Но ведь весна!» – подумала Сеси.

– Сейчас весна, – сказала Энн.

«И такой чудесный вечер для танцев», – подумала Сеси.

– …для танцев, – пробормотала Энн Лири.

И вот она уже сидит в корыте, и пузырчатое мыло пенится на ее белых покатых плечах, лепит под мышками гнездышки, теплая грудь скользит в ладонях, и Сеси заставляет губы шевелиться. Она терла тут, мылила там, а теперь – встать! Вытереться полотенцем! Духи! Пудра!

– Эй, ты! – Энн окликнула свое отражение в зеркале: белое и розовое, словно лилии и гвоздики. – Кто ты сегодня вечером?

– Семнадцатилетняя девушка. – Сеси выглянула из ее фиалковых глаз. – Ты меня не видишь. А ты знаешь, что я здесь? Энн Лири покачала головой.

– Не иначе в меня вселилась апрельская ведьма.

– Горячо, горячо! – рассмеялась Сеси. – А теперь одеваться. Ах, как сладостно, когда красивая одежда облекает пышущее жизнью тело! И снаружи уже зовут…

– Энн, Том здесь!

– Скажите ему, пусть подождет. – Энн вдруг села. – Скажите, что я не пойду на танцы.

– Что такое? – сказала мать, стоя на пороге.

Сеси мигом заняла свое место. На какое-то роковое мгновение она отвлеклась, покинула тело Энн. Услышала далекий топот копыт, скрип колес на лунной дороге и вдруг подумала: «Полечу, найду Тома, проникну в его голову, посмотрю, что чувствует в такую ночь парень двадцати двух лет». И она пустилась в полет над вересковым лугом, но тотчас вернулась, будто птица в родную клетку, и заметалась, забилась в голове Энн Лири.

– Энн!

– Пусть уходит!

– Энн! – Сеси устроилась поудобнее и напрягла свои мысли.

Но Энн закусила удила.

– Нет, нет, я его ненавижу!

Нельзя было ни на миг оставлять ее. Сеси подчинила себе руки девушки… сердце… голову… исподволь, осторожно.

«Встань!» – подумала она.

Энн встала.

«Надень пальто!»

Энн надела пальто.

«Теперь иди!»

«Нет!» – подумала Энн Лири.

«Ступай!»

– Энн, – заговорила мать, – не заставляй больше Тома ждать. Сейчас же иди, и никаких фокусов. Что это на тебя нашло?

– Ничего, мама. Спокойной ночи. Мы вернемся поздно. Энн и Сеси вместе выбежали в весенний вечер.

Комната, полная плавно танцующих голубей, которые мягко распускают оборки своих величавых, пышных перьев, комната, полная павлинов, полная радужных пятен и бликов. И посреди всего этого кружится, кружится, кружится в танце Энн Лири…

– Какой сегодня чудесный вечер! – сказала Сеси.

– Какой чудесный вечер! – произнесла Энн.

– Ты какая-то странная, – сказал Том.

Вихревая музыка окутала их мглой, закружила в струях песни; они плыли, качались, тонули и вновь всплывали за глотком воздуха, цепляясь друг за друга, словно утопающие, и опять кружились, кружились в вихре, в шепоте, вздохах, под звуки «Прекрасного Огайо».

Сеси напевала. Губы Энн разомкнулись, и зазвучала мелодия.

– Да, я странная, – ответила Сеси.

– Ты на себя не похожа, – сказал Том.

– Сегодня да.

– Ты не та Энн Лири, которую я знал.

– Совсем, совсем не та, – прошептала Сеси за много-много миль оттуда.

– Совсем не та, – послушно повторили губы Энн.

– У меня какое-то нелепое чувство, – сказал Том.

– Насчет чего?

– Насчет тебя. – Он чуть отодвинулся и, кружа ее, пристально, пытливо посмотрел на разрумянившееся лицо. Твои глаза, – произнес он, – не возьму в толк.

– Ты видишь меня? – спросила Сеси.

– Ты вроде бы здесь и вроде бы где-то далеко отсюда. Том осторожно ее кружил, лицо у него было озабоченное.

– Да.

– Почему ты пошла со мной?

– Я не хотела, – ответила Энн.

– Так почему же?..

– Что-то меня заставило.

– Что?

– Не знаю. – В голосе Энн зазвенели слезы.

– Спокойно, тише… тише… – шепнула Сеси. – Вот так. Кружись, кружись.

Они шуршали и шелестели, взлетали и опускались в темной комнате, и музыка вела и кружила их.

– И все-таки ты пошла на танцы, – сказал Том.

– Пошла, – ответила Сеси.

– Хватит. – И он легко увлек ее в танце к двери, на волю, неприметно увел ее прочь от зала, от музыки и людей.

Они забрались в повозку и сели рядом.

– Энн, – сказал он и взял ее руки дрожащими руками, Энн. Но он произносил ее имя так, словно это было вовсе и не ее имя.

Он пристально смотрел на бледное лицо Энн, теперь ее глаза были открыты.

– Энн, было время, я любил тебя, ты это знаешь, – сказал он.

– Знаю.

– Но ты всегда была так переменчива, а мне не хотелось страдать понапрасну.

– Ничего страшного, мы еще так молоды, – ответила Энн.

– Нет, нет, я хотела сказать: прости меня, – сказала Сеси.

– За что простить? – Том отпустил ее руки и насторожился.

Ночь была теплая, и отовсюду их обдавало трепетное дыхание земли, и зазеленевшие деревья тихо дышали шуршащими, шелестящими листьями.

– Не знаю, – ответила Энн.

– Нет, знаю, – сказала Сеси. – Ты высокий, ты самый красивый парень на свете. Сегодня чудесный вечер, я на всю жизнь запомню, как я провела его с тобой.

И она протянула холодную чужую руку за его сопротивляющейся рукой, взяла ее, стиснула, согрела.

– Что с тобой сегодня, – сказал недоумевая Том. – То одно говоришь, то другое. Сама на себя непохожа. Я тебя по старой памяти решил на танцы позвать. Поначалу спросил просто так. А когда мы стояли с тобой у колодца, вдруг почувствовал – ты как-то переменилась, сильно переменилась. Стала другая. Появилось что-то новое… мягкость какая-то… – Он подыскивал слова: – Не знаю, не умею сказать. И смотрела не так. И голос не тот. И я знаю: я опять в тебя влюблен.

«Не в нее, – сказала Сеси, – в меня!»

– А я боюсь тебя любить, – продолжал он. – Ты опять станешь меня мучить.

– Может быть, – ответила Энн.

«Нет, нет, я всем сердцем буду тебя любить! – подумала Сеси. – Энн, скажи ему это, скажи за меня. Скажи, что ты его всем сердцем полюбишь».

Энн ничего не сказала.

Том тихо придвинулся к ней, ласково взял ее за подбородок.

– Я уезжаю. Нанялся на работу, сто миль отсюда. Ты будешь обо мне скучать?

– Да, – сказали Энн и Сеси.

– Так можно поцеловать тебя на прощание?

– Да, – сказала Сеси, прежде чем кто-либо другой успел ответить.

Он прижался губами к чужому рту. Дрожа, он поцеловал чужие губы.

Энн сидела будто белое изваяние.

– Энн! – воскликнула Сеси. – Подними руки, обними его!

Она сидела в лунном сиянии, будто деревянная кукла. Он снова поцеловал ее в губы.