Торпеда для фюрера - Вячеслав Демченко

Она потянула рычаг штурвала на себя. Машина плохо, но ещё слушалась.

Лишь бы хоть что-то осталось от подъёмной силы, от плоскостей, благо их у биплана целых четыре, а так… Скорость снижения «У-2» с выключенным мотором составляет 1–2 м/секунду, это даже меньше, чем у парашютиста в свободном падении. Шанс есть, по крайней мере долететь до земли. Но именно поэтому многие её подруги предпочитали не садиться, а падать.

«Там же нас встретят?» — снова обернулась Тася через плечо.

Лейтенант Войткевич откровенно скучал.

Разминулись во тьме

Оккупированный Крым. Район Владиславовки

— Что там? — заглянул Везунок через плечо старшего сержанта Каверзева на цифирь часов, светящуюся тусклой фосфорной зеленью.

— Уже час десять, как должны быть, — пробормотал Каверзев, ворочая запрокинутой вверх головой.

Небо молчало, как бездонный колодец с нетронутым отражением звёзд. Для полноты впечатления, где-то на окраине поля, в заболоченной низине, время от времени заводила дребезжащий будильник лягушка, что-то здорово напутав с брачным периодом. Август всё-таки…

Как и в прошлый раз, в прошлом месяце, когда отряд Беседина частично был эвакуирован на Большую землю, площадку для приёма разведчиков выбрали не в горах, а как можно ближе к району предстоящих действий. На заброшенном колхозном поле, не так далеко, — может, даже рискованно недалеко от Якорной бухты.

А если соотносить с крайней, восточной грядой Крымских гор, то вообще «у чёрта на куличках», далеко от своих партизанских баз.

Впрочем, может, тем себя и оправдывал этот неоправданный на первый взгляд риск. Тут их не ждали. Крупный, стратегического значения, железнодорожный узел; опять-таки, рядышком база шнельботов, сумевших едва ли не парализовать весь Черноморский флот, да ещё под личной опекой фюрера. Тут и версты не пройдёшь, чтобы не натолкнуться на пост или патруль полевой жандармерии.

— Ещё минут десять-пятнадцать и вообще всё пойдёт прахом, — заметил Малахов, недовольно смыкая порыжелую пехотную гимнастерку, сменить на которую вольную тельняшку командир его буквально принудил.

(Кто знает? Найдутся ли в завтрашней колонне военнопленных ещё морские пехотинцы или матросы? Ну как засветишься там экзотической своей полосатостью, что зебра в зоосаде?)

— Прахом?.. — с мрачной злостью отозвался Сергей Хачариди. — Прахом не пойдёт. Прахом не годится.

— А я и не говорю, что «вообще», — лениво поправился матрос. — А именно эта, так сказать, версия. Затесаться среди военнопленных.

— Ни хрена, — упрямо повторил командир. — Именно эту версию мы и будем отрабатывать.

— А как же? — Арсений Малахов закатил глаза к необыкновенно щедрому на алмазы августовскому южному небу и сунул в рот очередную соломинку, которыми уже почитай всю ночь приходилось заменять курево. — Как же наши архангелы?

— Тебе цель операции известна? — спросил Везунок так значительно, что понятно стало: спросил не только одесского морячка, «расклешённого» во всех отношениях, вплоть до дисциплинарного, но и всех присутствующих. Всех, «кому идти».

— Ну, в общих чертах, — промычал Арсений, пережевывая соломинку, как мундштук папиросы.

— Чего тебе ещё надо? — вполоборота глянул на него Хачариди.

— Мне? А чего мне, — без особого энтузиазма сплюнул соломинку матрос. — Мне как всем: «Служу трудовому народу». Хлебом не корми, дай народу послужить.

— А вдруг они всё-таки прилетят? — озвучил Вовка Яровой вопрос, увязший у всех на зубах. И продолжил, переводя взгляд с одного разведчика на другого: — Вдруг они на запасной площадке?..

— Мы это проверить уже не успеем. Придётся тебе, — положил Везунок руку на плечо мальчишки.

— Я с вами! — дёрнулся тот и нахмурился упрямо, но скорее всё-таки притворно. Как ни морщи лоб, ни ходи желваками — сам понимал, ну какой с него, к лешему, военнопленный? Больно приметен.

— Пойдёшь на запасную площадку, дождётесь контрольного времени… — сжал его плечо «вождь и учитель» Сергей Хачариди. — Нет, так нет. А если всё-таки появятся флотские, расскажешь им всё. И про наш план слиться с военнопленными, и про немецкого офицера, что бабу свою на Молоканский хутор отвёз. — Хватка Сергея на секунду ослабла, будто он отвлёкся от инструктажа другими мыслями, но… — Обязательно про офицера! — стиснул он снова плечо мальчишки так, что Володька поморщился. — Если успеют подключиться, пароль для связи прежний, тот же, что и сейчас. Не успеют… — Везунок поднял глаза к молчащей и сияющей бездне и уточнил со сдержанным вздохом: — Или не смогут. Тогда сами сделаем всё, что сможем.

В том, что юный партизанский разведчик сделает всё, как надо, Везунок не сомневался. Будто почувствовал уже, что Вовка Яровой — заговорённый.

Костры в ночи

Оккупированный Крым. Район Феодосии

— У тебя бомбы есть?! — прокричал Саша на ухо пилоту, привстав в штурманском «гнезде» фюзеляжа чуть ли не во весь рост.

— Сядь! — не оборачиваясь, бесцеремонно пихнула его назад ладонью лейтенант Засохина. — Бомбы?!.. — Она резко накренилась в сторону вместе со штурвалом, будто её девичьего веса только и не хватает, чтобы завалить «У-2» на крыло, поскорее отвернуть от столба света, угрожающе поползшего им навстречу.

— Бомбы, блин! — по-мужицки выругалась Татьяна Засохина. — Полные корзины!.. [50] Где они?

Плюхнувшись на сиденье, Саша, тем не менее, снова перегнулся вперед и протянул руку через плечо лейтенанта:

— Заходи на позицию!

За неполные две-три секунды частого сердцебиения, когда едва ли не случайно внезапно вспыхнувший впереди луч немецкого прожектора упёрся в серое брюхо «У-2» Колодяжной, Новик успел засечь азимут, определить, откуда растут, вытягиваются в чёрное небо пунктиры трассеров. Откуда полосуют свистящими и светящимися кнутами очередей немецкие пулемёты утлый её самолётик, то чернеющий в голубых струях света, то предательски блестящий, словно хромированная фигурка на чёрном капоте.

Казалось, не секунды, а долгие часы полосуют, разрывают его в клочья.

— Заходи вправо! Будем крыть сзади! — прокричал Саша в круглую выпуклость кожаного наушника на шлеме Татьяны.

Дань скорее форменному покрою, так как раций на «У-2», как правило, не водилось.

Татьяна обернулась. Секунду её серые глаза с каким-то удивительным, озёрным спокойствием отражались скорее даже не в зрачках, а в самой душе Новика. Обдать она его хотела этим своим озёрным холодом, остудить или вытрезвить? Но, в любом случае, это только придало ему ещё большей уверенности.

«Она сможет, — понял Александр. — Она — да!»

— Ну и что?! — насмешливо дёрнула уголком губ Татьяна. — Ну, зайдём? Сходишь ты на них, что ли?

— По большому! Очень! — многообещающе кивнул Саша, распуская петлю походного «сидора».

Если бы их «небесный тихоход» чуть раньше добрался бы до намеченной позиции, чуть раньше свалился бы в насильственный штопор, заменявший шедевру лёгкой бомбардировочной авиации штурмовое пикирование [51], ситуация оказалась бы проще. Успей они чуть раньше, может быть, не успел бы тогда старший пулемётчик расчёта гефрайтер Урбан. И стежки бело-голубой строчки трассирующих пуль не разорвали бы элерон «У-2» на правом нижнем крыле.

Но уже в следующее мгновение после того, как это случилось, Новик, выбравшись на перекошенное крыло и держась одной рукой за расчалки, швырнул другой рукою фугас в коробке деревянного корпуса. Швырнул вниз, в самый эпицентр, откуда веером расходились пунктиры трассеров. Красная точка трута канула во мгле.

Возникла долгая пауза ожидания, настолько напряжённого, что казалось, отступили, провалились в омут тишины, и рёв близкой теперь сирены, и керамический стук мотора, и тявканье зенитных пулемётов. И наконец…

«У-2» лейтенанта Засохиной чёрным демоном вырвался из багрово-золотых клубов пламени, раскатившихся и разросшихся на месте «вороньего гнезда» пулемётной спарки. Какой-то горящий лом, медно-блестящие пулемётные ленты, правый ботинок бравого гефрайтера закувыркались над развороченной водонапорной башней, где только что «гнездился» его пулемётный расчёт. Башней, над которой самолёт пронесся так низко и неожиданно, взявшись из небытия как творение самой ночи, что пулемётчики едва успели обернуться на рёв пропеллера, а гефрайтер чуть не выронил трубку полевого аппарата.

Впрочем, он успел прокричать в её резиновое ухо о глубокой диверсии русского разведчика. В том, что это был именно «разведчик», гефрайтер не сомневался: не найдя у «ночной ведьмы» даже обязательной пары, не то что прочей эскадрильи, что он мог ещё подумать? И эта его уверенность сохранялась даже несколько секунд после того, как его ботинок, брызгая кровью, закувыркался в огне.