Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

(СДП), которая в знак солидарности отозвала своих министров из кабинета. Они готовы были снова приступить к работе только в том случае, если Штраус подаст в отставку. Штраус, столкнувшийся с этой угрозой роспуска правительства, почувствовал, что у него нет выбора, и 30 ноября подал в отставку. Аденауэр попытался исправить нанесенный урон. Но оказалось, что его возможные партнеры по новой коалиции, которую предстояло создать, выставили условие: он должен был назначить точную дату своего выхода на пенсию. 6 декабря он покорился и согласился уйти в следующем году. До самого конца он пытался сохранять определенное пространство для маневров. Когда один американский телеканал спросил его, что ждет Федеративную Республику после его ухода, он ответил: «На этот вопрос нельзя дать ответа… Политическая ситуация – и внутри страны, и особенно на международном уровне – остается неопределенной, и мы не знаем, что нам готовит 1963 год» (цит. по: [Bark, Gress, 1989, р. 508]).

Дело «Der Spiegel» оказалось поворотным моментом в истории западногерманской демократии. Оно помогло разрушить патерналистские чары эпохи Аденауэра и опровергнуть мысль, будто демократия может выжить в Германии только в том случае, если она будет находится под присмотром. 1950-е годы – удивительные годы необычайного экономического роста и быстрого восстановления после ужасов нацизма – создали впечатление, будто западногерманская демократия идет по тонкому льду. Во всем чувствовалась какая-то хрупкость и даже таинственность, а потому не стоило задавать слишком много вопросов о том, как все это работает. Лучше было просто не знать, что притаилось в темноте, чем рискнуть и вызвать демонов немецкой политики, дабы они явились при свете дня. Западногерманская демократия на этой стадии своего развития не могла позволить себе кризис; именно в этом всегда и заключалась позиция Аденауэра и этим оправдывался его специфический стиль руководства. Но выяснилось, что именно кризис-то и нужен был западногерманской демократии на этом этапе ее развития. Он помог запустить все заново. Разорвав узел, завязанный в верхах, история «Der Spiegel» подтолкнула общественные дискуссии и помогла создать пространство для гораздо более прямой критики недостатков западногерманского государства. Она ввела в немецкую политическую жизнь новое поколение интеллектуалов, создав для них платформу. В результате этой истории Западная Германия стала намного больше похожей на современную демократию.

Важно, однако, обратить внимание на то, чего в деле «Der Spiegel» достичь не удалось. Оно не заставило избирателей Западной Германии потребовать более решительных перемен. После скандала личная популярность Аденауэра только выросла. Общество встало на его сторону, стремясь защитить старика, прижатого к стенке. С точки зрения многих немцев, это дело лишь подтвердило их мнение о нем, которое совпадало с его собственным мнением о себе: к нему следовало относиться так, словно он стоит выше низких махинаций обычной политики. Его соперники по партии использовали скандал, чтобы выкинуть его, но им пришлось осторожничать и не слишком торопиться, поскольку ему разрешили отложить уход до следующего года, чтобы общественному мнению не казалось, что хитроумные политики просто выдавили его. Также они не хотели подкреплять появившееся было у прессы ощущение, что она может созывать и распускать правительства по своему желанию. Прямым следствием скандала стал также и рост популярности Штрауса. 25 ноября, всего через пять дней после того, как он был вынужден подать в отставку, он уже участвовал в выборах в своей родной Баварии под лозунгом «Безопасность или предательство?» и одержал там оглушительную победу. Негодование газет оказалось, как это часто бывает в демократиях, ненадежным показателем того, что может случиться на избирательном участке.

Штраус был сокрушен не собственно выдвинутыми в «Der Spiegel» обвинениями против него, а тем, как он на них ответил. Обвинения едва ли могли быть серьезнее: в них говорилось не только то, что его некомпетентность, как руководителя, подвергает риску безопасность страны, но и то, что его стремление создать для Западной Германии собственные ядерные средства устрашения и его вроде бы очевидная готовность применить их является угрозой для мира во всем мире. Защитники Штрауса утверждали, что обвинения эти безосновательны и вскользь намекали на то, что материалы журналу предоставили Советы. То, что скандал совпал по времени с развязкой Карибского кризиса, могло бы, как надеялись некоторые, привлечь внимание к этим ужасным обвинениям обеих противоборствующих сторон. Но случилось нечто прямо противоположное. Споры, бушевавшие в прессе и среди политиков, по большей части никак не касались вопросов национальной безопасности, ядерного сдерживания и соперничества сверхдержав. В них речь шла исключительно о том, кто кому что и когда сказал. Именно так работают скандалы в демократии. Процесс получает приоритет перед содержанием.

Ошибки Штрауса на процессуальном уровне были двойственными: во-первых, он не провел достаточно широких консультаций до того, как дал разрешение на арест двух журналистов; во-вторых, он лгал о степени своей личной вовлеченности. Когда он выяснил, что Алерс в тот день, когда был подписан ордер о его аресте, отдыхал в Испании, Штраус позвонил немецкому военному атташе в Мадриде, чтобы его задержали. Затем, отвечая парламенту, он отрицал, что этот звонок имел место. Это отрицание стоило ему работы. Как говорится, дело не в преступлении, а в его сокрытии.

В этих спорах относительно процессуальных моментов критики правительства выступили с громкими заявлениями. Если Штраусу спустят с рук его произвол, разве это не докажет, что западногерманская демократия на самом деле является фикцией? Можно ли позволить государственному министру, чтобы он лично мстил критикам из прессы? Один консервативный комментатор, ранее симпатизировавший правительству Аденауэра, сказал об этом так: «Вопрос в том, является ли Федеративная Республика Германии все еще свободной и конституционной демократией или же теперь можно в одночасье превратить ее в нечто иное при посредстве государственного переворота, основанного на страхе и произволе власти» [Bark, Gress, 1989, р. 505]. Но если вопрос был действительно в этом, дело «Der Spiegel» не дало вполне удовлетворительного ответа, потому что его захлестнуло множество других вопросов о деталях произошедшего. Мелкие подробности скандала – вот что позволило сделать Штрауса главной политической жертвой, пусть даже его поражение было временным – через три года он вернулся в правительство. Однако из-за процессуальных деталей было легко упустить из виду более общую картину. Скандалы возбуждают демократические режимы и могут стать для них наваждением. Но они редко оказываются средством решения фундаментальных вопросов, связанных с самой целью демократии.

В конечном счете дело «Der Spiegel» разочаровало немецких интеллектуалов, которые надеялись, что оно может стать моментом истины западногерманской демократии и показать, что скрывается за наскоро возведенным фасадом. В горячие деньки конца 1962 г. чаще всего в качестве прецедента упоминалось дело Дрейфуса, которое разделило