Купленная невеста - Алексей Пазухин

— Батюшка, ваше благородіе, да что же это такое? — говорилъ Иванъ Анемподистовичъ. — Да какъ же это?

— А вотъ такъ. Знать, помѣщикъ то струхнулъ отъ нападенія порядкомъ и хочетъ теперь за спасеніе своей жизни отъ грозящей смерти добрыя дѣла дѣлать.

— А гдѣ же… гдѣ же Надя то?

— Ну, ужъ этого я не знаю. Да не бойся, получишь теперь свою Надю. Ступай домой и жди, а на счетъ обѣда помни. Мы прямо въ ресторацію придемъ, обѣдъ закажемъ, цымлянскаго спросимъ, а платить за тобой пошлемъ.

— Господи, да я бочку вамъ цѣлую какого хошь вина поставлю!

Иванъ Анемподистовичъ бросился домой, чтобы подѣлиться радостью съ матерью. Когда онъ вошелъ во дворъ, то увидалъ крытую рогожей кибитку, у которой кормилась пара лошадей. Мужикъ въ синемъ армякѣ и въ шляпѣ гречневикомъ возился около повозки.

— Это кто пріѣхалъ? — дрогнувшимъ голосомъ спросилъ Иванъ Анемподистовичъ.

Мужикъ снялъ шляпу.

— А ты никакъ хозяинъ тутошній, купецъ Латухинъ? — спросилъ онъ.

— Да.

— Такъ, батюшка, такъ… А я выходитъ хрестьянинъ господина Скосырева, Палъ Борисыча, и пріѣхалъ изъ его вотчины, дѣвицу Надежду къ тебѣ привезъ, кою ты, стало быть, выкупилъ.

Иванъ Анемподистовичъ бросился къ мужику и повисъ у него на шеѣ, какъ у лучшаго друга, какъ у роднаго брата. Слезы такъ и брызнули изъ глазъ молодого купца. Прослезился и мужикъ.

— Гдѣ… гдѣ же она? — задыхаясь спросилъ Иванъ Анемподистовичъ.

— А въ горницахъ стало быть… Да вотъ и она съ матушкой твоей жалуетъ.

Иванъ Анемподистовичъ оглянулся и увидалъ Надю. Онъ бросился къ ней, вскрикнулъ и безъ чувствъ упалъ на землю.

Отъ радости не умираютъ. Иванъ Анемподистовичъ очнулся очень скоро. Черезъ двѣ недѣли была его свадьба, отпразднованная пышно, богато и весело. Чуть ли не полъ-Москвы было въ церкви желающихъ взглянуть на «купленную невѣсту».

Было раннее утро осенняго дня.

День выдался ясный, но свѣжій. Холодное солнце заискрилось на золоченыхъ главахъ московскихъ церквей, засверкало въ свѣжихъ струяхъ Москвы-рѣки и ярко освѣтило громадную толпу народа, собравшуюся на Болотной площади, посрединѣ которой мрачно и грозно возвышался черный высокій помостъ-эшафотъ, со столбомъ на одномъ концѣ и со ступеньками на другомъ. Толпа глухо волновалась и гудѣла. Около самаго эшафота стояли мужики, торговцы, мастеровые, мальчишки; далѣе толпились и визжали, толкались со всѣхъ сторонъ бабы; за ними въ нѣсколько рядовъ стояли купеческія дрожки съ осанистыми купцами въ пуховыхъ шляпахъ, въ синихъ сибиркахъ, чуйкахъ и кафтанахъ, съ полными купчихами въ яркихъ салопахъ, бархатныхъ и атласныхъ. Увы, тутъ были и дамы высшаго общества!.. Недавно было еще это время, какихъ-нибудь семьдесятъ пять лѣтъ тому назадъ, а между тѣмъ теперешніе люди съ трудомъ вѣрятъ тому, что было тогда, и готовы съ негодованіемъ отвернуться отъ картинъ того минувшаго времени, которое помнятъ еще старики, благополучно живущіе до сихъ поръ.

Толпу эту на Болотную площадь привела назначенная на этотъ день «торговая казнь» дѣвицы Натальи Савельевой, обвиненной въ разбоѣ, убійствахъ и поджогѣ совершенныхъ шайкою разбойниковъ подъ ея, Натальи Савельевой, атаманствомъ. Толпа все росла и росла, такъ что буточники со своими алебардами ничего не могли подѣлать и тщетно упрашивали и уговаривали толпу, готовую сломать своимъ натискомъ самый эшафотъ. Только прибывшіе казаки водворили порядокъ.

Толпа терпѣливо ждала и толковала.

— Говорятъ, красавица атаманша-то эта, — слышались голоса.

— Да, сказываютъ.

— Чего тамъ «сказываютъ», ежели мы сами видѣли ее! — произнесъ чисто одѣтый парень.

— А вы кто?

— Прикащика купца Латухина. Нашъ хозяинъ то кажинный день калачей въ острогъ посылалъ и деньгами арестантовъ одѣлялъ, мы и носили, такъ видѣли атаманшу.

— Хороша?

— Больно пригожа, братцы! Таскали ее не мало, мытарили всячески, а все таки пригожа. Жаль.

— Не разбойничай.

— Это то вѣрно, а все же жаль.

— Сколько ей предназначено?

— Сорокъ одинъ ударъ, больше этого и не бываетъ, ежели кнутомъ. Плетей, тѣхъ и по сту даютъ.

— Не вынесетъ, чай.

— Гдѣ, голова, вынести!

— Говорятъ, изъ за барыни это она въ разбой то пошла. Она сперва у барина то вѣ милости была, а потомъ баринъ тотъ жену себѣ взялъ, ну, жена, конешно, и начала ее, дѣвицу эту, тѣснить, а она, стало быть…

— Везутъ, везутъ! — раздались голоса, и вся толпа взволновалась и хлынула. Медленно двигались черныя дроги, запряженныя парою лошадей. Спиною къ лошадямъ, на высокой скамьѣ, привязанная къ столбу, сидѣла молодая преступница въ арестантскомъ халатѣ и въ бѣломъ платкѣ. Рядомъ съ нею стоялъ палачъ, громадный мужикъ со звѣрскимъ лицомъ, въ красной рубахѣ, въ накинутомъ на плечи арестантскомъ же халатѣ. Солдаты съ ружьями и конные жандармы окружали позорную телѣгу. Сзади на дрожкахъ сидѣли прокуроръ, секретарь уголовной палаты, докторъ и два офицера. Барабанщики, идя около телѣги, выбивали частую дробь…

Когда преступницу ввели на эшафотъ, и секретарь среди гробовой тишины прочиталъ приговоръ, когда палачъ привязалъ преступницу къ «кобылѣ» и отошелъ немного въ сторону, гаркнувъ на всю площадь свое страшное «берегись, ожгу!» въ коляскѣ, стоявшей неподалеку отъ помоста, поднялась дама и навела на эшафотъ лорнетъ. Дама эта была Катерина Андреевна…

Конецъ.

1895

Примечания

1

Дельвиг А.А. «К мальчику» (между 1814 и 1819).

2

Дельвиг А.А. «На смерть кучера Агафона» (между 1814 и 1817).