Елизавета. Любовь Королевы-девственницы - Наталья Павлищева

– Нет, у Рандолфа почерк явно лучше!

– А пишут-то они что?

– Рассказывают об убийстве любовника королевы, этого Риччи, которым она быстро заменила глупого Дарнлея. Итальяшка с сомнительным происхождением и репутацией легко стал любовником королевы только потому, что умело музицировал, читал стихи и пел… И эта женщина укоряла меня, что я согласна взять в мужья конюха! Сравнивать моего графа Лестера с каким-то итальяшкой без рода и племени?! Глупая гусыня! Она еще хлебнет горя в своей жизни!

Кэтрин совсем не то хотелось узнать, она осторожно поинтересовалась снова:

– Его убили? А как это произошло?

– Убили за ужином во дворце, прямо в покоях королевы, куда попали с помощью короля через спальню Марии. Зарезали прямо на глазах у королевы. Правда, сам Дарнлей кинжала в руках не держал, он держал свою беременную жену, чтобы не грохнулась в обморок. Ранфолд сообщает, что этот Риччи орал так, что было слышно даже на улице, сбежался народ, но Дарнлей всех успокоил. Хотела бы я знать, что делал этот хлыщ в покоях королевы поздно вечером?

– Ужинал…

– Анна сообщает, что обычно после позднего ужина музыкантишка задерживался дольше всех и никто не видел его выходящим из королевской спальни… Значит, прав был Дарнлей, когда рассказывал, что застал любовника в туалете супруги неодетым?

– Ах! – прижала руки к груди Кэтрин.

– Вот почему ей сходит с рук все?! Принимать у себя поэта, крича от страсти… потом был дурак Дарнлей… теперь этот вот…

– Но все же раскрылось.

– Да, и поэт погиб, и Дарнлей стал посмешищем, а музыканта зарезали, как свинью на бойне! Но самой-то Марии ничего, понимаешь, ни-че-го!

– И ей все отольется, будьте уверены!

– Ты думаешь? – почему-то с надеждой переспросила Елизавета.

– Обязательно!

– И эту женщину я вынуждена называть дорогой сестрицей и обещать завещать трон!

– Ваше Величество… – Кэтрин осторожничала, потому что не знала, как Елизавета отнесется к сплетне, которую она слышала на днях. Иногда королева и сама бывала не прочь послушать что-нибудь пикантное, а временами на нее нападали родственные чувства к ненавистной Марии Стюарт, и тогда Елизавета не позволяла никому произносить и дурного слова о своей кузине, которую сама часто откровенно звала шлюхой. – Я слышала, что… – но бурной реакции не последовало, значит, сегодня защищать «дорогую сестрицу» Их Величество не намерена. Кэтрин осмелела, – сэр Генри Дарнлей… как бы сказать…

– Да что ты мямлишь? Хочешь сказать, что дурак Дарнлей подхватил французскую болезнь и покрылся язвами? – Елизавета фыркнула. – Неудивительно, если он вместо супружеского ложа пошел по девкам! – Да уж, Их Величество не всегда выбирала выражения. Временами любезностью и даже приличиями и не пахло… – Сначала Мария загуляла со своим Риччи, ей в отместку дурак Дарнлей не нашел ничего лучшего, как пойти по борделям и обзавестись болячками. А уж когда они проявились, королева и вовсе отказала супругу в своих ласках. Вот и остался Дарнлей практически без супруги, без трона, зато с французской болезнью! Хорошо хоть ни он, ни графиня Леннокс не могут обвинить меня в том, я нарочно подстроила этот брак, все знают, что я была против!

Кэтрин не сочувствовала шотландской королеве ни капельки. Она так и сказала. В ответ Елизавета почему-то взвилась:

– Ты бы мне посочувствовала!

– У вас снова болит зуб?

– Дура! При чем здесь зуб?! Мария пишет жалобные письма, словно я могу воскресить ее дорогого любовника или вылечить мужа от заразы!

– А чего просит?

– Да ничего, просто жалуется, что муж организовал убийство любовника на ее глазах! И обещает, что не пройдет и года, как убийца сам ляжет в могилу! Ох, чует мое сердце, наплачусь я с этой сестрицей!

Как в воду глядела, Мария действительно еще много лет будет доставлять Елизавете сплошные неприятности. Хотя найти тех, кому она доставляла нечто другое, пожалуй, нельзя. Все, с кем пересекались жизненные пути Марии Стюарт, черпали от нее горе полной ложкой. Ее свекровь Екатерину Медичи прозвали Черной королевой и считали исчадием ада, хотя та была повинна в куда меньших грехах, чем невестка. А Марии Стюарт история почему-то с легкостью простила целую череду убийств по ее вине и часто при ее содействии, не назвав ни соучастницей, ни виновницей.

Уже за первые годы пребывания в Шотландии королева с легкостью отправила на эшафот посвящавшего ей стихи Шателяра, вся вина которого была только в том, что воспринял ужимки жеманницы как призыв к действию. А может быть, действие и было, да о нем узнал брат королевы Меррей и отправил любовника на плаху с согласия Марии?

Потом было сказочное возвышение Дарнлея и столь же резкое унижение его, словно сам дурень виноват в том, что Мария Стюарт не сочла нужным ни прислушаться к чужим советам, ни просто приглядеться к поспешному супругу, пустила его в свою постель, даже не поинтересовавшись, есть ли у кандидата в мужья что-нибудь кроме того, чем подхватывают французскую болезнь.

Не прошло и недели счастья, как Дарнлей надоел, зато появился новый любовник – Давид Риччи. И снова рискнувший оказаться в опасной близости (попросту связи) с королевой воздыхатель заплатил за это своей жизнью, и снова на глазах у королевы.

Но это был еще далеко не конец! Теперь королеве страшно мешал сам Дарнлей, но она была беременна и пока развестись с супругом не могла. Оставалось отправить горе-короля вслед за итальянцем. Мария поклялась, что не пройдет и года, как виновный в гибели Риччи отправится за ним следом, и принялась воплощать свою месть в жизнь. Год требовался, чтобы успеть родить законного наследника.

Для начала она сделала вид, что помирилась с супругом, пообещав Дарнлею, что как только тот избавится от язв французской болезни, допустить его к себе в постель.

Французская болезнь – сифилис, завезенный из Нового Света, был сущим проклятием Европы того времени. Лечить-то его лечили, но такими методами, что то, чем подхватывали эту заразу, от лечения приходило… как бы сказать… в полную негодность. И никакие дорогостоящие средства не могли вернуть ему прежнюю живость. Недаром племянник королевы Елизаветы фривольный поэт Джон Харрингтон немного позже в своем стихотворении «К старому развратнику» вздыхал, что «дорого сто€ит то, что не стои€т».

Лечили не быстро, потому время у королевы было. В июне 1566 году Мария Стюарт родила крепкого, живучего мальчика, крещенного Иаковом.

Историки любят упоминать отчаяние Елизаветы, услышавшей о рождении у соперницы наследника, мол, королева зарыдала: «У нее сын, а я как пустая смоковница!» Но почему-то быстро успокоилась. Это «быстро успокоилась» тут же трактуется, как фальшивость ее натуры, вот она какая – из зависти даже слезы толком пролить не пожелала, успокоилась и забыла.

Во-первых, почему Елизавета должна была лить слезы из-за рождения у Марии наследника?

А во-вторых, было в рождении этого мальчика нечто загадочное… Королева, помирившаяся на время со своим супругом, почему-то очень боялась за жизнь своего сына рядом с собой, но с легкостью отдала малыша (которого больше практически и не видела) своей близкой подруге Анабелле Мюрей, супруге Джона Эрскина, графа Мара, которая… внимание!… тоже как раз тогда родила своего мальчика, только вот, куда он девался, неизвестно…

Чтобы заподозрить неладное, достаточно внимательно приглядеться к портретам троих людей, портретам более позднего, естественно, времени – Иакова, ставшего королем Шотландии Иаковом VI, а потом королем Англии Иаковом I, его дяди графа Меррея, в лице которого ярко выражены наследственные черты Стюартов, и… графа Мара, в доме которого изначально воспитывался крошечный принц. У Иакова нет ни одной стюартовской черты, зато определенно видны Маровские! И нравом Иаков был полной противоположностью всем Стюартам и Ленноксам тоже, ни одной живой черточки, сплошное занудство. И свою мать (или нет?) Марию Стюарт не пожалел ни на миг, даже когда ту осудили.

Мальчика крестили Иаковом. В качестве крестной матери Мария, опомнившись, пригласила Елизавету. Конечно, английская королева нашла тысячу поводов, чтобы в Эдинбург не приезжать, но числиться крестной согласилась и прислала роскошные подарки, в числе которых золотая купель.

Для Марии Стюарт главное было сделано – сын имелся, можно приступать к следующей задаче. Теперь предстояло избавиться от неугодного мужа. Тем более замену в постели и ему, и убитому Давиду Риччи королева нашла быстро. Рядом не было въедливого сводного брата графа Меррея, некому укорять, потому Мария не стеснялась.

И снова Елизавета читала пикантные подробности в донесениях Рандолфа. Бедный посол страдал от необходимости постоянно копаться в грязном белье шотландской королевы и пересказывать ее похождения королеве собственной. Его поражала только терпимость самих шотландцев. Ведь ни для кого не секрет, что королева распутна, но пока ей все сходило с рук. Рандолф с ужасом размышлял над тем, сколько сильна будет потом ненависть к Марии, ведь обычно тот, кто долго терпит, наказывает куда сильнее того, кто норовит выплеснуть свой гнев при первом его появлении.