Венчание с бесприданницей - Анастасия Туманова

– Потерпи, братка, потерпи… Связали – значит, придут! Становой – он тоже человек, ему пообедать, отдохнуть с дороги надобно… Увидишь, явятся скоро!

После полудня дверь снова открылась. Ефим с бешенством воззрился на целый отряд мужиков, ввалившихся внутрь.

– Совесть-то у вас имеется, крещёные? – мирно спросил у них Антип, пока растрёпанный дядька размыкал большим ржавым ключом замок. – Пошто связали-то? Мы б и так никуда не делись, а рукам-то худо… Так ведь и отсохнуть могут!

– Помолчи, парень, – оборвали его.

Братьям дали подняться на ноги, окружили и вывели из сарая.

Никаким становым во дворе и не пахло. Зато там стояла целая толпа дворовых с вилами и рогатинами. При виде разбойников мужики переглянулись и перестали галдеть. Ефим, впрочем, на них не смотрел: он с жадностью вдыхал свежий сыроватый воздух, словно хотел вдоволь им напиться. Голова отчаянно кружилась, ныли плечи, но стянутые за спиной в запястьях руки, к его испугу, уже ничего не чувствовали. Сверху доносилось тоскливое курлыканье: высоко, в сером, клочкастом от туч небе летела запоздалая вереница гусей. Ефим резко задрал голову, чтобы взглянуть на них. Голову тут же повело так, что смерклось в глазах, и парень упал бы, если б стоящий рядом Антип не подставил плечо. Мужики загоготали. Ефим молча, сощурившись, посмотрел на них. Гогот смолк.

Заваленный навозом и мусором двор ничуть не изменился. Даже рыжий петух всё так же сидел на кренящемся заборе и круглым глазом косился на мужиков. Со стороны скотного двора доносилось не то хрюканье, не то рычание.

– Кланяйтесь, анчихристы! – ткнули в спину, и Ефим во второй раз чуть не упал. Злобно зашипев на толкнувшего, он нарочито выпрямился, огляделся – и увидел барина.

Тот сидел в кресле на крытой веранде дома за сломанной оградкой из резных столбиков. На Ефима уставились мутные вспухшие глаза, и парень понял, что барин с сильнейшего перепоя. «Ох ты, мать честная… Видать, все эти дни пил без просыху. Потому и про нас не вспоминали». Он обернулся на брата и по встревоженному взгляду Антипа понял, что тот думает о том же.

– А-а, разбойнички! Здорово! – послышался с веранды хриплый бас. – Ну – как отдыхалось?

– Твоими молитвами, барин, – сквозь зубы отозвался Ефим. – Ты пошто девку нашу уморил? И так хворая была, раной мучилась, а ты ещё и в колодках её держал! И воды за две недели три раза принесли! Покончилась Танька нынче утром! Лихо ты с чужим-то добром управляешься!

– Подохла, что ль? – удивился, казалось, барин. Впрочем, одутловатая, заросшая дикой щетиной физиономия его по-прежнему оставалась бессмысленной, и Ефим против воли почувствовал озноб.

Чтобы скрыть это, он зло крикнул:

– Ты хоть закопать потрудись, нехристь! А то, не ровён час, в уезд на тебя твои ж мужики донесут!

По толпе дворовых пронёсся ропот: видимо, таким тоном с их барином разговаривали нечасто.

– Потружусь, не беспокойся, – помолчав, пообещал тот. – Вас всех троих разом и закопают. Даже и молитву прочтут. Ещё до вечера управимся. Эй! Тришка! Что там с Михайлом нашим?

– Чичас предстанет, батюшка-барин! – отрапортовал дедок в зипуне и воробьиным подскоком заспешил к скотному двору.

В это время из толпы дворовых донёсся отчётливый бабий вой. Он смолк так же внезапно, как и начался, – видимо, плакальщице стремительно зажали рот. Барин медленно повернул голову на оборвавшийся звук, насупился, но ничего не сказал.

– И что это у вас за Михайло? – нахально поинтересовался Ефим у стоящего рядом мужика с топором. – Заплечных дел мастер?

– Вроде того, – хмуро, чуть слышно отозвался тот. – Охти, парень… Лучше б тебя, право слово, барин тогда на дороге застрелил.

– Да ну?! – нарочито изумился Ефим… и в это время совсем рядом послышались лязганье цепи и протяжное раскатистое рычание. И в толпе стало тихо-тихо.

Сначала Ефиму показалось, что двое мужиков тащат на цепях огромную собаку. Но вот гремящая цепями, ругающаяся и рычащая группа приблизилась – и Ефим увидел в двух аршинах от себя большого бурого медведя со вздыбленным загривком и маленькими злыми глазками. От зверя отвратительно пахло, он ревел и метался на цепях, разевая пасть и взмахивая тяжёлыми, как обрубки, лапами. Вспотевшие от натуги мужики едва сдерживали его.

– Вот он – мой Михайло! – представил медведя Венедикт Модестович. – Сёмка, вы его, болваны, не накормили ли?

– Как можно, ваша милость! – пропыхтел один из вожатых. – Пятый день постится, как велено! Только воду пил!

– Смотрите мне! – Барин, пошатываясь, встал и тяжело навалился на затрещавшие перильца. – Коли наврали – всех до единого ему скормлю! Ну, атаман Кулак Силыч, – поборешься с моим Михайлой? Или кишка тонка?

«Ах ты змей…» – безнадёжно подумал Ефим, глядя, как заворожённый, в ревущую красную пасть зверя. За спиной тревожно сопел Антип.

– Ну что, братка, попрощаемся? – повернувшись, едва слышно спросил его Ефим. – Прости, коль грешен был…

– Ефимка, брось, – тихо, сурово велел Антип, не сводя глаз с медведя. – Развяжут – сразу бежи! Пущай лучше этот ирод в спину палит – всё легче, чем так…

– Малча-ать! – властно раздалось с крыльца. – И коли бежать вздумаешь – всё едино поймаю и тогда уж связанным Мишеньке отдам! Я тебе, каторжнику, и так величайшую милость оказываю! Коли Михайла завалишь – иди на все стороны, препятствий не учиню! Сможешь ли?

– Смог бы, барин! – из последних сил превозмогая страх, отозвался Ефим. – Коли б ты меня с утра в верёвках не держал. Руки-то уже не чуют ничего!

Чёрные, мутные глаза с веранды уткнулись в него бессмысленным взглядом – и до Ефима вдруг донёсся такой же бессмысленный смех. Венедикт Модестович ничего не говорил – лишь смотрел на связанного парня и негромко смеялся. Волна липкого ужаса обдала всё тело: Ефим отвернулся.

– Блажной, что ль, барин ваш? – одними губами спросил он у стоящих рядом.

Мужики не ответили. Один из них, глядя в землю, мрачно сказал:

– Руки давай, паря. Помогай тебе Христос.

– Лучше б он вам помог, – глядя в серое, набрякшее дождём небо, процедил Ефим. – Вурдалака этакого в господах иметь – не шутка…

– Да помолчи ты!.. – Мужик с сердцем дёрнул верёвки… И запястья парня освободились.

Ефим поднял руки, попробовал пошевелить ими – и не почувствовал ни запястий, ни пальцев.

– Что – затекли? – чуть ли не заботливо осведомился Венедикт Модестович. – Ну, уж это не моя печаль. Сёмка, Ерёмка, – отпускай! Эй, рота, в штыки!

Круг дворовых немедленно ощетинился вилами и рогатинами.

– Да пожди ты, сучий потрох, дай хоть кровь в руки вернётся! – заорал Ефим… В это время цепи с лязгом провисли, и медведь, покрутив косматой головой, пошёл прямо на него.