Счастье рядом - Николай Вагнер

Еще больше осложнялось решение вопроса, когда в конфликт вступали начальник и его заместитель. На памяти Хмелева было немало случаев, когда несработавшихся руководителей обвиняли в мелочности, интриганстве и в назидание другим смещали с постов и того, и другого. Мысль о том, что могли освободить его, не страшила. Но выиграет ли в результате коллектив, сделают ли для себя выводы те, кто слепо следовал за Буровым? Станут ли они лучше, освободятся ли от угодничества, неприязни к товарищам, от равнодушного отношения к долгу?

Хмелев привык верить в людей, понимал он и неизбежность наслоений, которые несли они с недавних времен. В начале его не оставляла надежда на то, что крупные перемены в жизни партии и страны скажутся положительно даже на Бурове. С момента его прихода на председательский пост Хмелев потратил немало усилий на то, чтобы Буров отрешился от своих недостатков. Он много раз говорил с ним по-товарищески, с глазу на глаз, выступал на собраниях, но все оказалось напрасным. Лучше Буров не становился, а теперь чувство меры окончательно изменило ему. Дальше так продолжаться не могло: сегодня страдали отдельные звенья работы, а завтра мог развалиться весь коллектив. Хмелев принял решение, но спорить с Буровым не стал. Он сказал только, что в оценке Широкова Буров ошибся, и, попросив подписать приказ о командировке, вышел из кабинета.

...К концу дня Андрей и Яснов собрались на вокзал. Хмелев пожелал им счастливого пути. Задержав руку Андрея, он с укоризной сказал:

— Значит, пожалел больного? Думал, не выдержат его нервы? Напрасно. О таких вещах надо говорить.

Андрей понял, что Леонид Петрович знал и о стычке с Фроловым, и о вконец испорченных отношениях с Буровым. Ему захотелось высказать все передуманное за эти дни, услышать мнение Хмелева, но времени оставалось в обрез. Мешал этому и ждавший в дверях Юрий. Такую же потребность испытывал, видимо, и Леонид Петрович. Он еще раз тряхнул руку Андрея и сказал:

— Поговорим, когда приедешь. А сейчас — работать, несмотря ни на что!

Закрыв дверь и вернувшись к столу, он увидел заявки редакций к перспективному плану, передачи и рукописи, которые надо было прочесть.

Рабочий день затянулся до позднего вечера. В голове, как и накануне, появился назойливый шум, в горле першило от табачного дыма. «Ничего, это пустяки, — говорил он сам себе. — А о том, как ты себя чувствуешь, — совсем не обязательно знать другим».

Глава двадцатая

1

Дробно постукивали колеса, вздрагивал вагон, под потолком слабо светил фонарь. Оставляя позади станцию, поезд набирал скорость. Все реже и все стремительнее проплывали за окном путевые огни. Стоя в тамбуре и глядя в окно, Андрей думал, до чего же одинаково начиналась у него дорога. Каждый раз, пока пассажиры хлопотливо устраивались в купе, он выходил в коридор, курил папиросу за папиросой и вглядывался в очертания уходящих далей. В такие минуты — где-то глубоко в груди затаивалась легкая грусть и одновременно появлялась окрыленность — впереди ждали новые встречи, новая, не известная ему жизнь. Но сегодня грусти не было. Вместо нее он чувствовал облегчение, подобно человеку, который после долгих дней болезни распахивает дверь опостылевшей ему комнаты и попадает в светлый, многозвучный мир.

С еще большей радостью он ехал бы теперь по южной дороге, к Тане, чтобы оставить позади каждодневные волнения и людей, которых сумел так ожесточить Буров. Но сделать это теперь он не мог, так же, как тогда, сразу после возвращения из Лесоозерска. Это было бы равносильно бегству, и кто в подобном случае мог бы поручиться, что в новом городе, на новом месте работы он вновь не столкнулся бы с таким же Буровым? Нет, он не должен трогаться с места, пока сам не увидит конца несправедливостям Бурова, он и впредь будет так же прямо разоблачать его, как в прошлый раз на летучке!

Андрей расправил плечи и бросил в щель приоткрытого окна недокуренную папиросу. Постояв еще немного в тамбуре, он повернул ручку двери и лицом к лицу столкнулся с Ясновым.

— Не спится, — сказал Юрий и нарочито громко зевнул. — Провалялся битый час — и не мог.

В его руках чиркнула спичка и тотчас погасла, задутая ветром.

— Вот так и счастье, — глубокомысленно проговорил он, — не успеет засветиться, как тут же гаснет.

— Ого! — удивился Андрей. — То речь не мальчика, а мужа.

Он взял коробок и сразу же поднес пламя, трепетавшее в крепких широких ладонях.

— Вот так надо держать счастье, обеими руками.

Не успел он закончить фразу, как бросил догоревшую спичку.

— Не получается и двумя, — ухмыльнулся Юрий.

— Еще получится! — уверенно сказал Андрей и спросил, почему это вдруг Яснов расфилософствовался о счастье. Он знал о том, что жизнь Юрия и Зои не ладилась. Доходили слухи даже о том, что она ушла к Каретникову. Но жизнь с Зоей Яснов никогда не считал счастьем.

Андрей еще раз повторил свой вопрос, однако Юрий продолжал молчать и жадно курил, глядя в окно. Потом он повернулся к Широкову:

— Оля Комлева для меня больше, чем друг.

Юрий смолк и, попросив еще папиросу, тихо заверил Андрея, что только с ним он мог говорить об Оле. И тут, заметно волнуясь и сбиваясь, спросил о самом главном, что мучило его уже много дней, как бы поступил Андрей Широков, если бы очень любил женщину, а у нее был ребенок.

Наступила пауза, никем не прерываемая — только колеса неистово отбивали свой ритм да гудок электровоза настойчиво просил дорогу у черного мрака ночи.

— Ты знаешь, Юра, — ответил наконец Андрей, — когда очень любят, об этом не спрашивают. Не торопись искать ответа. Он придет сам.

Глава двадцать первая

1

Новошахтинск казался опустевшим, заброшенным. Там, где летом проходили прямые ленты асфальтированных дорог, теперь белела снежная равнина, размежеванная петляющими тропками. Вместо молодо зеленевших липовых аллей в придорожных сугробах, словно вешки, торчали голые хрупкие стволы. И само здание комбината шахты, двухэтажные дома поселка вросли в снег, потеряли свою величественность и стройность.

Андрей шел проторенной тропкой, которая вела к комбинату «Четвертой комсомольской». Где-то под застывшей, заснеженной землей люди рубили уголь, гнали грохочущие поезда. Семилетка, принятая съездом, началась, и бой за нее шел повсюду, даже там, в недрах земли.

Неподалеку от здания комбината алел щит доски показателей. Под рубрикой «За звание коммунистических...» Андрей отыскал фамилию Уржумова. Его бригада работала лучше других, но не достигла цифр, проставленных в графе «Обязательства». «И все-таки, — подумал Андрей, — скорее всего придется писать об этой бригаде». Он поднялся на второй этаж и открыл дверь комитета комсомола.

Комната была переполнена. Люди спорили, перебивали друг друга, доказывали свою правоту. Громче всех говорила рослая смуглая девушка, которая стояла за секретарским столом.

— Вы не думайте, что коммунистическим бригадам будут создаваться тепличные условия! У нас шахта.

— Я не об особых условиях, —— перебил ее широкобровый юноша, в котором Андрей сразу узнал Олега Уржумова. Он сверкнул большими черными глазами и показал рукой на ребят, одетых в брезентовые спецовки. — Я требую нормальных условий для работы. Черт с ним, тонкий пласт, а крепеж? Разве леса не стало? Самых обыкновенных условий не создано, а потом будут спрашивать выполнение обязательств.

— И будем! — упрямо выкрикнула девушка.

—— Что будем? Сначала мы сами с себя спросим. Обязательства-то наши, — успокаиваясь, сказал Уржумов. — Но все-таки комитет должен вмешаться, помочь.

— Ну вот, это другое дело, а то черта вспоминаешь — это тоже не к лицу коммунистической бригаде.

Девушка заметила, наконец, стоявшего в дверях Андрея. Лица ребят повернулись к Широкову. Он снял перчатки и начал знакомиться. Руку Уржумова тряс дольше всех:

— Опять свиделись! Можно поздравить с новым почином?

— Можно-то можно, только пока не все гладко.

Шахтеры начали расходиться. В комнате остались Широков, Уржумов и Елена Мальцева, комсомольский секретарь. Андрей объяснил цель приезда, и Мальцева растерянно заметила: не рано ли писать о новом соревновании, его результаты только впереди и очень много неясного.

— Насчет неясностей поговорим особо, — Андрей широко улыбнулся. — Попробуем вместе придавать определенность новому движению. Я напишу о вашем опыте, люди услышат, внесут поправки, дополнят, расскажут о себе. Важно само стремление молодежи становиться лучше и приносить больше пользы.

2

Весь следующий день Широков и Яснов провели в шахте. Сделали не так уж много, а устали — словно перекололи не одну поленницу дров. После душа, принятого в шахтерской бане, обоих разморило окончательно.