Месть старухи - Константин Юрьевич Волошин

— Как бы не так! Он и раньше бросался волочиться, но так!.. Да ещё за женой сына! Господи! Оборони и помилуй! Какой позор!

— Анна, ведь ничего в точности неизвестно! Вполне вероятно, что это лишь домыслы твоего праздного ума и неудовлетворённости! Подожди немного!

— Слуги в доме всегда всё знают. Я уже выведала о его вхождениях в парк, где он встречается с Габриэлой. И не только в парк, дорогая!

Об этом разговоре Габриэле поведала её служанка. Молодая грешница лишь плотоядно усмехнулась, злорадно подумав: «Вот и опустила я тебя, донья Анна! Посмотрим, как ты запоёшь позже!»

Она умело держала дона Висенте у своих ног. И тому доставляло удовольствие исполнять любые капризы молодой хищницы. Тем более, что дон Висенте сам раздавал обещания, и уже никак не мог их потом не выполнить.

Они почти каждый вечер уединялись в парке. Беседка, укрытая благоухающими цветами стала их интимным местом любовных свиданий. И подслушать и даже подсмотреть их забавы не представлялось трудным делом для проворных и охочих до сплетен слуг.

— Милая моя Анна, — склонилась к ней приятельница, — не составит труда и самой убедиться в правдивости слов твоих слуг. Сама пойди и посмотри, что там происходит.

— Боже упаси! Дева Мария! Убереги меня от такого соблазна! И не напоминай больше об этом! Я такого себе не позволю! Так унизиться? Нет и нет!

— А я бы не отказалась. Это так захватывающе интересно! Боже! Что я говорю? Прости, дорогая!

Донья Анна надула губы. Эта сорокапятилетняя женщина была шокирована столь откровенной глупостью приятельницы. Сразу расхотелось говорить и настроение ещё больше ухудшилось.

И опять страх заполз в грудь несчастной женщины. Вдруг в голове блеснуло воспоминание о совсем недавнем событии. Это случилось три недели назад на одном из приёмов во дворце губернатора. Она не хотела туда ехать, но страх одиночество победил. К тому же очень настаивали подруги.

Там, на приёме, один представительный сеньор весь вечер домогался её внимания, не отходил ни на шаг и увязался сопровождать её до дверей дома.

Было приятно, страшно и тревожно. И потом она несколько дней находилась под впечатлением этого лёгкого приключения. Сеньору она не оставила ни малейшей надежды. И теперь вдруг остро захотелось опять с ним встретиться.

Она вздохнула, понимая, что никогда не позволит себе ничего подобного, предпочла лишь немного помечтать, представляя себя в обществе благородных грандов Испанской короны.

Глава 8

Смутное беспокойство владело Хуаном. Он уже больше трёх недель был заточён в крохотной отдельной пещерке, где кроме горшка для отправления нужды ничего не было.

Он спал на каменном полу, встать в полный рост и то нет возможности. И никаких звуков не доходило до слуха. И темнота. Полная, кромешная и жуткая. Лишь раз в сутки, как он знал, приносили воду и кусок чёрствого хлеба, что и составляло его питание.

Хуан сам попросился на Испытание. Но теперь чувствовал, что глубоко и грубо ошибался. Потеря времени и всего остального мало способствовали у него общению с Высшими силами. За всё время ничего подобного он не испытал и теперь с ожесточением и злостью ожидал окончания этого опрометчивого желания.

Ничего кроме сильного, всё усиливающегося раздражения, он не испытывал. Единственного, чего ему удалось достичь, так это способности быстро засыпать в любых обстоятельствах. И сейчас Хуан добивался от себя способности просыпаться в нужное время. Проверить этого он не мог. Время для него перестало существовать.

Пытался определить хотя бы месяцы, которые он провёл в горе. Этого он опять-таки не мог. Ни разу не заметил, когда ему приносили воду и хлеб. А так хотелось переброситься хотя бы парой слов. Это стало его навязчивой мыслью. Он сторожил служку, но так и не углядел его приход.

В голове постоянно ворочалась одна и та же мысль. Он хотел немедленно уехать к морю и попытаться вернуться на острова. Индия его совершенно не интересовала. Она стала ему противна и ненавистна.

Хуану казалось, что он скоро сойдёт с ума в этом каменном мешке, лишённый всякого внешнего ощущения жизни.

Его наконец-то выпустили на свет божий, и он с трудом мог преодолеть то небольшое в двести шагов расстояние, что отделяло его от внешнего мира. Свет дня ослепил бы его, но его вытащили ночью, и он с наслаждением озирал тёмные неясные очертания деревьев, скал и людей, молчаливо следовавших с ним.

Потом его ещё два дня не допускали на дневной свет, постепенно пропуская его через три помещения с разным освещением. И наконец, он смог свободно ходить по тропам горы. Ноги немного трусились от слабости. Всё тело казалось налитым тяжестью.

Постоянно хотелось говорить. Но собеседников почти не было. Зенон не показывался, и спросить было трудно. Ему просто не отвечали, прикидываясь непонимающими.

Даже Мо и тот не объявился, словно про него все забыли.

Хуан ходил на работу в горы, где очищал от камней участок земли, отведённый под посадку какой-то культуры. Там он впервые увидел многих женщин. Они с упорством трудились на участках, переговаривались и даже смеялись. Никак не скажешь, что это общинницы, строго выполняющие устав и обычаи.

Одна молодая, не старше двадцати пяти лет, индуска уже несколько раз с улыбкой посматривала на Хуана. Тот даже смущался, хотя её глаза легко убеждали его в истинном значении взглядов.

Бурное желание обладать женщиной охватило молодое тело Хуана. Вспомнил, что многие месяцы он был лишён этого общения. И он ответил улыбкой.

Он подошёл к женщине. Она была одного роста е Хуаном, смугла, черноволоса, с большими слегка раскосыми глазами и тугими щеками под приятного цвета кожей. Тонкие чёрные брови едва не срастались на переносице. Тонкий стан соблазнительно изгибался, зажигая в Хуане волну страсти.

Её нельзя было назвать красивой. Но приятности и, особенно соблазнительности у неё не отнимешь. И вся фигура говорила о податливости, мягкости и привлекательности. И Хуан с возрастающим интересом оглядывал её. А она с невозмутимым видом, слегка растянув полные губы в подобие улыбки, наблюдала за ним. В глазах застыло любопытство и желание поиграть.

Хуан постоял рядом, оглядывая нагло её лицо, в то время как девушка ждала его слов. Хуан назвал себя. Она закивала, будто соглашаясь или подтверждая, что и раньше знала его имя. И проговорила чуть ли не застенчиво:

— Найна, — ткнула себе в грудь пальцем.

— Найна, — повторил Хуан, гадая, к какому народу она принадлежит. Она улыбнулась, а женщины рядом прыснули от смеха, закрывая лица