Еврейские погромы. Скорбь по двойным стандартам - Андрей Буровский

«Когда погром начался, начальник полиции послал телеграмму губернатору штата с просьбой выслать национальную армию резервистов. Поезд с солдатами прибыл только утром, когда все уже было окончено. Солдаты не торопились, Да и вмешиваться уже не имело смысла»{240}.

Говоря коротко — негритянская часть города Тулсы перестала существовать. Число убитых называют разное — от 36, по официальной версии того времени (но власти, скорее всего, старались приуменьшить масштаб события), до 175 по версии бульварных газет (но они могли преувеличить). Наиболее вероятна цифра одного из современных исследователей — «около 100». Известно, что Красный Крест оказал помощь примерно 1000 человек, в том числе и женщинам, и детям. Известно, что грузовики, нанятые властями, вывозили трупы из города и потом эти трупы сваливали в реку или в наспех вырытые братские свальные могилы.

Черная молодежь и вообще все, кто мог, ушли из города. Те, кто уйти не мог или кому было некуда идти, зимовали в палатках и очень нуждались в самом необходимом. Городские же власти изо всех сил замалчивали происшествие, мешали оказывать помощь пострадавшим, а неграм мешали восстанавливать свои жилища.

75 лет спустя, летом 1996 года, городские власти официально извинились за погром и поставили мемориальную стену на одной из улиц бывшего афро-американского города с надписью: «1921, Черная Уолл-Стрит». Несколько уцелевших и доживших до нашего времени пострадавших заговорили о материальной компенсации… но не получили ни гроша.

Погром в Тулсе — вовсе не единичное явление. В Сент-Луисе погром произошел в 1917 году, причем убито было 125 черных, в Чикаго в 1919 году — 36 человек, в городе Элайн (штат Арканзас) в 1919 году убили 38 негров.

Все погромы в России просто в подметки не годятся Тулсскому ни по масштабам, ни по последствиям. Уже поэтому европейцы вполне могли представлять себе погромы в России по образцу американских — такими же страшными и жестокими.

Кроме того, правда задевала: русские оказывались намного приличнее американцев. А ведь американцам хотелось продолжать нас поучать. Всему Западу хотелось иметь моральное преимущество перед Россией и вести победоносную информационную войну.

Для этого и нужна была пропаганда. С ее помощью Запад информационную войну выиграл. Весь мир прекрасно «знает», что такое Кишиневский или Киевский погромы, хватается за голову и ужасается. А в Тулсе… Что, разве что-то было в Тулсе? А что это такое вообще — Тулса? Это где вообще находится?

И вообще, как выла «демократическая» интеллигенция еще в начале 1990-х: «Да здравствует великая Америка!!!»

Но мало погромов, даже расовая сегрегация в США официально существовала до 1960-х годов. Части американской армии, воевавшие во время Первой и Второй мировых войн, были раздельными. Это кажется настолько диким для сколько-нибудь вменяемого европейца, что возникают забавные казусы.

Скажем, в 1960-е годы на экранах всех стран Варшавского договора шел польский фильм «Ставка больше, чем жизнь» — про героического польского офицера, внедренного в вермахт и ставшего чуть ли не личным приятелем Гитлера. Эдакий предшественник Штирлица.

Один из кадров в последней серии «Ставки больше, чем жизнь» — негр, сияющий с танковой брони «генерала Шермана», среди таких же сияющих белых. Кадр, которого не могло быть потому, что не могло быть никогда — части американской армии были раздельные. Негры отдельно — белые отдельно.

Забавные шутки шутит история! Фильм про героического полковника Клосса снимали в 1960-е годы. Мировая пресса завывала про антисемитизм, царящий в Польше, и разделялась только в одном: одни считали антисемитизм родовой метой советского строя, другие — типичной чертой поляков, независимо от политического строя. Вой шел в том числе и в США.

А поляки в это время снимали исторический фильм, даже не подозревая о расовой сегрегации, царившей в американской армии. Наверное, полякам просто не приходило в голову, что рьяные борцы с нацизмом, спасители Европы от ужасов национал-социализма и лучшие друзья всех евреев мира могут быть вульгарными расистами. И притом расистами не «в душе», в частной жизни, а официальными расистами, согласно своим собственным законам.

Развращенные Европой, некоторые американские негры женились на европейских женщинах. Эти негры официально, по закону, не имели права появляться с женами на улицах родных городов. Только в 1948 году президент Трумэн, как главнокомандующий вооруженных сил Америки, специальным указом отменил сегрегацию, создал общие бело-черные части.

А вот в России не было никакой сегрегации. Ни по отношению к евреям, ни по отношению к кавказцам, мусульманам или жителям Средней Азии. Вообще никогда и ни к кому. На фронтах Первой мировой евреи шли в бой вместе с христианами… А американские негры — отдельно, в составе особых частей. Но кто это помнит и знает? Информационную войну выиграли не мы.

Что остается? Пожелать американцам, и в том числе американским евреям, дальнейшей героической борьбы за права человека во всем мире. В Никарагуа, Гренаде, Югославии, Сомали, Афганистане… Где еще?

Первый фронт информационной войны — это тезис об отсталости России, ее жестокости и грубости. Европа всерьез считала, что в отношении к евреям Российская империя в очередной раз оказывалась чем-то достаточно отсталым, неприятно примитивным. Так было не только в отношениях к евреям… Скажем, в «Записках охотника» П. Мериме увидел многие вопросы, которых «касаются в России всегда с осторожностью»: писатель «избегает говорить о том ужасном и трагическом, что связано с крепостным правом, и все же в его книге немало сцен, от которых сжимается сердце»{241}.

От законодательства времен Николая I, от погромов 1881 года тянет таким диким духом, что Европа невольно оказывается на стороне тех, кого «обижают». К этому можно относиться как угодно, но вот не нравится европейцам, когда в государстве торжествует примитивный, неприкрытый деспотизм.

Российская империя уже благодаря крепостному праву имеет весьма сомнительную репутацию. А уж из-за евреев…

Европейцы привыкли, что у Российской империи есть свои стыдные тайны и что Российская империя их постоянно скрывает. Им очень легко поверить в существование еще одной зловонной тайны или целой их дюжины.

О том, как в работах даже западных интеллектуалов Россия превращается в «империю зла», легко судить хотя бы по работам Пайпса — они не раз издавались крупными тиражами{242}.

Что же касается духовного окормления массового человека, возьмем хотя бы роман Сидни Шелдона «Узы крови». Кстати, роман хороший… В смысле, это хорошее литературное произведение. Герои и героини у Шелдона симпатичные, совершают привлекательные и психологически достоверные поступки, сильно любят друг друга, строят прочные семьи, богатеют исключительно на чем-то полезном для других людей. Да и написано хорошо, многие сцены берут за душу, даже если они чудовищно лживы с точки зрения истории. Хотя бы эта: «Самым первым воспоминанием Сэмюэля Роффа, читала Элизабет, была смерть матери в 1855 году во время погрома, когда Сэмюэлю исполнилось пять лет.

Самого его спрятали в подвале деревянного дома, который Роффы занимали вместе с другими семьями в краковском гетто. Когда, после бесконечно медленно тянувшихся часов, бесчинства вконец окончились и единственным звуком, раздававшимся на улицах, был безутешный плач по погибшим, Сэмюэль вылез из своего укрытия и пошел искать на улицах гетто свою маму. Мальчику казалось, что весь мир объят огнем. Небо покраснело от горящих вокруг деревянных построек. То там, то сям огонь мешался с клубами черного густого дыма. Оставшиеся в живых мужчины и женщины, обезумев от пережитого ужаса, искали среди пожарищ своих родных и близких или пытались спасти остатки своих домов и лавок, вынести из огня хоть малую толику своих жалких пожитков. Краков середины девятнадцатого века мог похвастать своей пожарной командой, но евреям запрещалось пользоваться ее услугами. Здесь, в гетто, на окраине города, им приходилось вручную бороться с огнем, воду ведрами таскали из колодцев и, передавая по цепочке, опрокидывали в пламя. Вокруг себя маленький Сэмюэль видел смерть и разорение, искалеченные мертвые тела брошенных на произвол судьбы мужчин и женщин, словно они были поломанные и никому не нужные куклы, голых и изнасилованных женщин, плачущих и зовущих на помощь детей.

Он нашел свою мать. Она лежала прямо на мостовой, лицо ее было в крови, она едва дышала. Мальчик присел на корточки рядом с ней, с бьющимся от страха сердечком.

— Мама!

Она открыла глаза и попыталась что-то сказать, и Сэмюэль понял, что она умирает. Он страстно хотел спасти ее, но не знал, как это сделать, и, когда стал вытирать кровь с ее лица, она умерла.