История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III - Коллектив авторов

Однако для становления российского самосознания куда более важную роль сыграла встреча и постепенное усвоение опытов «другой России», России эмиграции, России изгнания. Так, со второй половины 50-х гг. стал постепенно возвращаться в русскую культуру Иван Бунин. Издание однотомника его прозы, затем пятитомного собрания его сочинений, в качестве приложения к журналу «Огонек» и, наконец, девятитомное собрание сочинений (1966–1967 гг.), включившее в себя и такие произведения, как «Жизнь Арсеньева», сборник «Темные аллеи» и даже часть его публицистики, привлекло к нему внимание читателей России. С Александром Куприным, поскольку он еще при жизни вернулся в Советский Союз, было еще проще, и его творчество, разумеется, еще не в полном объеме, становится доступным российскому читателю, включая и лучшее из всего, что он написал, – полуавтобиографический роман «Юнкера». Издаются дореволюционные произведения Ивана Шмелева, проходят выставки и выпускаются буклеты таких художников, как Коровин, Бенуа, Рерих. Очереди на эти выставки выстраиваются огромные. Чтобы попасть «на Рериха» в Музее искусств народов Востока в Москве, люди стояли чуть ли не с вечера предшествующего дня. Это была колоссальная тяга к культурному и духовному обогащению опустошенного в сталинские десятилетия русского общества.

С каждым годом действует все энергичнее и активнее тамиздат и самиздат. Трудно перечислить каналы, по которым запретная литература притекала в Россию из-за рубежа и преодолевала препоны советских спецхранов. Кто-то, рискуя карьерой, привозил с собой неизданные на родине произведения Бунина, включая даже «Окаянные дни», кто-то, движимый научным интересом, получал разрешение на работу в спецхранах и не ленился и не боялся переписать от руки многостраничные произведения, затем не удержался дать почитать другу-единомышленнику, тот перепечатал и всё – запретная книга становится свободной.

В 1960-е гг., в период появления читательского спроса на свободную богословскую и философскую мысль, привозятся из-за рубежа, переписываются, перепечатываются, копируются на гектографе, позднее – на ксероксе, под носом у начальства произведения классиков русской мысли первой половины XX в., сначала Николая Бердяева и Фёдора Степуна, как наиболее публицистичных и доступных по манере изложения, затем и более глубоких и сложных о. Сергия Булгакова, Николая Лосского, Семена Франка.

Достаточно посмотреть на каталог издательства «YMCA-press», чтобы убедиться в том, что подъем книгопечатания русских религиозных мыслителей, издания «Антологии русской мысли» и переиздания работ 20-х гг. приходятся на вторую половину 1960-х гг., то есть как раз на то время, когда в России сложилось движение навстречу проблемам и решениям, которые ставили и о которых размышляли выдающиеся российские мыслители, творившие в Зарубежье.

Задолго до того, как стали прокладываться газопроводы из России в Европу, образовались невидимые тоннели, по которым в Россию шли высочайшие достижения русского духа, накопленного за полвека изгнания. Любовь к дореволюционной России и её культуре, подчас болезненная и надрывная, и надежда на выздоровление больной страны становились смыслом жизни пока еще незначительной части поколения 1960-х гг.

«Аналитики» КГБ, отчитываясь перед руководством, пытались объяснить появление интеллектуальной и политической оппозиции главным образом активностью «лиц еврейской национальности». С исторической дистанции видно, что «еврейский вопрос» действительно сыграл особую роль и в десталинизации и в правозащитном движении. Молотов, сам женатый на еврейке Полине Жемчужиной-Карповской, говорил Чуеву: «У них [евреев. – Отв. ред.] активность выше средней, безусловно. Поэтому есть очень горячие в одну сторону и очень горячие в другую. В условиях хрущёвского периода эти, вторые, подняли голову, они к Сталину относятся с лютой ненавистью».

Как в эпоху революции и становления коммунистической деспотии среди людей, вставших во главе большевизма, было немало евреев, так и теперь, в 1960-е среди евреев, ассимилированных в русскую культуру, было велико число людей, горячо выступивших против коммунистического тоталитаризма, поддержавших после XX съезда идеалы «социализма с человеческим лицом». Некоторые из этих людей, как бы исправляя заблуждения дедов и отцов, в середине 1960-х стали «диссидентами».

Эти люди мучительно расставались со своими иллюзиями о «демократическом социализме» и «интернационализме». Теперь они с прежней страстностью отстаивали новые идеи – свободы, законности, гласности и либеральной демократии. Некоторые из них, вслед за молодым священником, сильным богословом и проповедником Александром Менем, обратились к Православию, другие стали увлекаться Талмудом, мистическими учениями каббалы или одной из восточных религиозных систем. Но большинство оставалось в секулярном политическом инакомыслии правозащитного движения.

Среди еврейской части правозащитников и им сочувствующих росту антисоветских настроений способствовала также память о холокосте, о котором в СССР не упоминалось, дискриминация евреев при приеме в учебные заведения и на работу, сохранившаяся со времен «борьбы с космополитизмом», а также рост интереса и симпатий к Израилю. Укрепление еврейского самосознания вызвала победа Израиля над коалицией арабских стран (Египет, Сирия, Иордания) в июне 1967 г. Некоторые правозащитники-евреи, например, весьма эрудированный мыслитель Григорий Соломонович Померанц, – сравнивали это событие с победой греков над персами под Марафоном. Русские не часто разделяли этот энтузиазм и настороженно относились к движению, добрую половину которого составляли евреи. Но среди самих правозащитников, как когда-то и среди большевиков, на национальную принадлежность обращали мало внимания. Более того, возмущенные казенным антисемитизмом современного им коммунистического режима, правозащитники русской национальности поддерживали своих друзей евреев в их праве, оставаясь евреями, быть полноправными гражданами СССР, а если кто-то из них желает этого, то и возвращаться на историческую родину – в Землю обетованную – Израиль. Именно желая поддержать своих еврейских друзей, русский литературовед Андрей Синявский взял псевдоним – Абрам Терц.

В КГБ и партаппарате пытались против правозащитников разыграть карту русского национализма, исподволь проводя мысль, что «евреи как всегда против русского государства». При этом новые большевицкие идеологи делали вид, что забывают, что историческое русское государство разрушили как раз их, коммунистов, политические отцы и деды, люди многих национальностей, те самые Ленин, Дзержинский, Свердлов, Урицкий, Воровский, Киров и иные, имена которых носят множество городов, заводов, улиц, кораблей и воинских частей по всему СССР.

Обостряемый провокациями КГБ, «еврейский вопрос» не подорвал единство правозащитного движения. Та ожесточенная полемика, а впоследствии и разрыв между сторонниками возрождения России на национально-религиозных основаниях и поборниками «космополитической» либеральной демократизации страны, которая действительно в 1970-е гг. расколола правозащитников, прошла вовсе не по линии этнического разделения: и евреи и русские, хотя и в разных соотношениях, входили в оба эти интеллектуальные лагеря. Но за пределами правозащитного движения семена антисемитизма дали свои ядовитые всходы в русском народе. В те годы распевали шуточную песенку известного барда Владимира Высоцкого: «Зачем мне считаться шпаной и бандитом? / Не лучше ль податься мне в антисемиты: / на их стороне хоть и нету законов, / поддержка и энтузиазм миллионов». В этой шутке было немало горькой правды.

Диссиденты о диссидентстве // Знамя-Плюс, 1997–1998.

А. И. Солженицын. Двести лет вместе. Ч. 2. М.: Вагриус, 2006.

А. И. Солженицын, Из-под глыб. Париж: YMCA-Press, 1974. Переиздана в кн.: Русская интеллигенция. История и судьба // Ред. С. Лихачев. М.: Наука, 1999.

С. Н. Хрущёв. Пенсионер союзного значения. М.: Новости, 1991.

Ю. Слезкин. Эра Меркурия: евреи в современном мире / Пер. с англ. С. Ильина. М.: Новое литературное обозрение, 2005.

5.2.5. «Пражская весна» и отношение к ней в русском обществе. Раскол и конформизм элит

Общественное движение в Чехословакии в январе-августе 1968 г., известное как «Пражская весна», оказалось поворотным для европейского коммунизма и для России.

Чехословакия, как и другие «страны народной демократии», в ускоренном темпе прошла тот же путь, какой с 1920-х гг. проходила Россия. Пользуясь присутствием Советской армии в стране после 1945 г., чешские коммунисты потребовали себе основные посты в правительстве республики. Президент Чехословакии Эдуард Бенеш, вернувшийся из эмиграции, в феврале 1948 г. вынужден был уступить грубому давлению Сталина и коммунистов. Он дал согласие на формирование коммунистического правительства, а в июне подал в отставку. Президентом Чехословакии стал коммунист Клемент Готвальд. Он провел конфискации земельной и иной собственности, запретил антикоммунистические партии и органы печати и начал широкую полосу жестоких репрессий. В тюрьмы и лагеря было брошено более четверти миллиона человек (из 12 млн населения), многие представители былого ведущего класса вынуждены были покинуть пределы страны. Немало чехов и словаков было убито в застенках, порой даже без судебного решения. В 1952 г. состоялся большой процесс над 14 бывшими руководителями чехословацкой компартии, среди которых был и Генеральный секретарь ЦК Коммунистической партии Чехословакии Рудольф Сланский. Их обвинили в сотрудничестве с западными разведками и повесили. В тюрьму попали и такие видные деятели коммунистического переворота 1948 г., как министр обороны Людвиг Свобода и министр внутренних дел Йозеф Павел. Много словацких коммунистов было обвинено в национализме. Министр иностранных дел Владо Клементис был казнен, а глава компартии Словакии Густав Гусак заключен в тюрьму. Простудившись на похоронах своего кумира Сталина, вскоре умер Готвальд. Новое руководство КПЧ во главе с Антонином Запотоцким с 1956 г. прекращает массовые убийства и репрессии. Когда в 1957 г. умер Запотоцкий, президентом Чехословакии стал Антонин Новотный. Если Готвальд разрушил чешское общество репрессиями, то Новотный разрушил народное хозяйство богатой и развитой когда-то страны бессмысленными реформами и подражанием Хрущёву в экономике.