Темпоград - Георгий Гуревич

Мы с вами люди, и самое понятное для нас - разумный человек. Без сомнения, разум - самое удивительное в природе: материя, понимающая себя. Но рассудок есть у каждого из нас, все вокруг рассуждают, мы к тому привыкли. Инженер просидел год над проектом, создал план большого завода. Молодец, но чему поражаться? Голова на плечах есть, учился, выучился. Но тут передо мной без головы, без плеч, на пустом месте сам собой вырастает завод - пищевой, фармацевтический, со своей энергетикой, архивом, контролем, внутренним транспортом, складами топлива и готовой продукции, самостоятельным движением, с охраной, добычей сырья из внешнего мира, да еще способный строить другие подобные заводы... и все это в крапинке, куда меньше булавочной головки.

Ну как не удивляться?

Какой инженер спроектирует все это за год? Десяти жизней не хватит.

Правда, у природы был не год и не сто лет. Добрый миллиард лет природа налаживала это производство в крапинке. Налаживала методом проб и ошибок, сгубила несчетное число неудачных вариантов.

Что же получается? Дайте время - и будет жизнь!

Но на нижних ступенях материи времени полным-полно. И чем ниже, тем больше. Может быть, в атомах есть вещи поудивительнее жизни?

Как видите, фантазирую. Полезно вырваться из привычной обстановки. Насмотришься чудес, сам начинаешь придумывать чудеса.

Восьмой уровень. Уменьшение в сто миллионов раз, рост микронавтов сотые доли микрона, наравне с крупными молекулами.

Здесь было больше приключений, чем наблюдений. Пляшущие точечки молекул превратились в дробинки и камешки; на темпоскаф обрушился каменный град. Если же вспомнить, что скорость молекул раза в полтора выше скорости звука, как у хорошего сверхзвукового лайнера, и выше, чем у пули, можно представить себе, сколько вреда нанес этот сосредоточенный обстрел. Природа поливала непрошеных гостей целым ливнем крупнокалиберных пуль. И хотя защитное поле было рассчитано на этот ливень, хотя молекулы отскакивали от темпоскафа, как градины от тротуара, все равно энергия ударов передавалась внутрь: с внутренних стен осыпались полки, вешалки, приборы, трубки. Все дрожало, ходило ходуном, расшатывалось. Микронавты едва поспевали ликвидировать мелкие аварии, пока досадные, но в дальнейшем и опасные.

Гранатов принял решение закопаться в твердое вещество, даже утопить темпоскаф в недра кристалла. В твердом веществе тоже была дрожь, но не хаотическая, а упорядоченные колебания, к ним можно было приспособиться. Кристаллы были рядом - кварц и алюмосиликат в песчинках. Гранатов предпочел кварц - правильный кристалл кубической формы. На экранах темпоскафа появились ряды плотно уложенных шариков - идеальная геометрия, такая, казалось бы, несвойственная природе. Микронавты медленно погружались в кристалл, выжигая себе нору. Шарики в рядах тоже колебались, но, по крайней мере, не плясали как попало, не выскакивали из своих рядов.

Все репортажи с восьмого уровня свелись к докладам о ходе внедрения в кристалл, вперемежку с перечнями поврежденных и исправленных приборов, аппаратов, прожекторов, щупалец, манипуляторов, разбитого стекла, погнутого металла. Микронавты даже задержались на этой ступени на лишних четыре биодня. Зализывали раны, спрятавшись в своей коленчатой норе, прежде чем решиться на очередной прыжок - на десятый уровень уменьшения.

Самое же последнее сообщение пришло с двенадцатого уровня внутриатомного (рост микронавтов - десятимиллиардные доли сантиметра, время пребывания - десятимиллионные доли секунды). Впрочем, в Темпограде не сразу узнали, что это последняя ступень. Устав от двухсуточного бдения, слушали, позевывая, потирая распухшие веки. Кое-кто задремал в кресле, кое-кто пил крепкий кофе в буфете, чтобы прогнать сон. Нервы уже притупились. Нельзя без отдыха горевать двое суток подряд.

- Итак, мы в атоме, друзья, - оповестил бодрым голосом Гранатов. Выбрали кремний, чтобы рассмотреть ядро посложнее. Надеемся разобраться наконец, какой смысл в магических числах, почему это система из 16, 28 или 40 нуклонов прочнее всех промежуточных. Но это в будущем. Пока что для нас ядро величиной с орех, и орех этот довольно далек, еле виден в телескоп. Но точечки разобрать можно - все 28 нуклонов. Пробиваемся к ядру, надеемся рассмотреть его на следующей станции. Пока об атоме в целом.

Как выглядит атом?

Самое важное, что он доступен наблюдателю, его можно видеть с помощью наших локационных телескопов. Конечно, картина условная, мы видим отраженные сигналы. Впрочем, всякая картина условна. Зависит не только от устройства вещества, но и от устройства наших глаз.

Так вот, наши технические глаза-локаторы не отмечают электронных облаков. Очевидно, электронное облако - условный энергетический график. Мы видим другое - некую пустоту, перламутровую, переливающуюся, а в ней течения, завихрения, водовороты, нет, правильнее сказать, "вакуумвороты" красоты неописуемой. Они радужные, как нефтяная пленка на воде, как полярные сияния, как цвета побежалости на остывающем железе, как разводы на шлифующемся стекле. Я мог бы бесконечно описывать эту игру красок, но понимаю, что она рождается в наших очках, то есть в локаторе. Существенно другое: мы видим, что внутриатомное пространство неоднородно и изменчиво. И никакая это не пустота. Она тверда, как стекло, пожалуй, даже тверже алмаза. Мы с трудом проедаем в ней дорогу, тратя гораздо больше энергии, чем при внедрении в кристалл на восьмом уровне. Что же такое разводы в этой тверди? Не знаем. Но вокруг нашего корабля, протискивающегося в свой тоннель, тоже цветные разводы. Краски здесь еще гуще, еще насыщеннее, калейдоскоп, вакханалия алого и фиолетового. Эти цветовые волны не расходятся далеко, плещутся у самых бортов темпоскафа.

Электронная орбита - тоже радужный развод. Повторяю: мы не видим электронного облака, однако орбиты различаются отчетливо. Вся даль исчерчена цветными эллипсами - и в нашем кремнии, и в соседних атомах кислорода. Серпантин! На ближних орбитах заметны золотые колечки величиной с орех - сердцевины электронов. Колечки носятся вокруг нас и обметают небо своими золотисто-голубыми хвостами. Хвосты на всю орбиту - один перед колечком, другой - позади. Электрон - колечко и его орбита - кольцо, волна, бегущая по замкнутому кругу. Вспоминается, что именно так трактовал электроны де Бройль в начале XX века. Потом его модель отставили. И зря.

После Гранатова Чанг передавал свои таблицы, Джон басил, зачитывая инвентарные списки, Марина в который раз надрывала душу сообщениями о кровяном давлении Гранатова и легком насморке Чанга. Их слушали с горестной улыбкой, но невнимательно. Ждали, когда к микрофону подойдет Гранатов. И вот: