Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

Стрелять у реки начали ровно в десять. Одиночный пистолетный, еще один, короткая автоматная очередь. Алтунин с Ткаченко выхватили свои ТТ, а бойцы взяли наизготовку автоматы.

Две длинные очереди. Еще одна. Какие-то крики.

— Сбегай посмотри, что там! — приказал Ткаченко одному из бойцов. — Только осторожно.

Боец побежал в сторону реки, низко пригибаясь. Стоило ему отбежать метров на сто, как Ткаченко повел себя очень странно — выстрелил в затылок второму бойцу и повернулся к Алтунину, но второго выстрела сделать не успел. Служба на заставе, оперативная работа, дивизионная разведка и СМЕРШ выработали у Алтунина одно весьма полезное качество — в определенных ситуациях сначала стрелять, а потом уже рассуждать. После того, как Ткаченко рухнул на мокрую от дождя траву, Алтунин догадался, что правильными документами диверсантов должно быть снабдил ни кто иной, как майор Семихатский. Одного уложил, остались двое. Те, кто якобы охраняют периметр, явно существовали в воображении Ткаченко. Периметр? «Дурак ты, Витек, — досадливо упрекнул себя Алтунин. — Мог бы и раньше догадаться, что перед тобой враг! Наш человек скорее скажет „охраняют подступы“, или „охраняют снаружи“, или „забор сторожат“, чем „охраняют периметр“. „Периметр“ — это же любимое немецкое слово, кому, как не тебе, бывшему смершевцу, знать это?»

Долго предаваться самокритике не пришлось. Откуда-то сбоку выскочил какой-то плечистый боец с висящим на шее автоматом, и, едва не сбив с ног Алтунина, побежал к ангарам.

Где-то слева послышался лязг металла и глухой топот сапог по мокрой вязкой земле.

На какие-то доли секунды Алтунин утратил чувство реальности. Странное ощущение посетило его, словно все происходило не с ним и не с его участием. Такое случалось иногда после контузии, но быстро проходило. Прошло и на этот раз, потому что впереди, в каких-нибудь пятидесяти метрах, сверкнуло желто-белое пламя. Алтунин сначала упал на землю, а потом уже понял, что это стреляют по нему.

В отдалении снова послышались выстрелы — очередью и одиночные. Воздух, казалось, ожил, встрепенулся ото сна и заговорил грохотом выстрелов.

Какие-то крики. Выстрелы. Снова крики. Снова выстрелы. Сдвоенная вспышка впереди. Всхлип пуль, увязших в мокрой земле.

«Один отвлекает внимание, а другой пытается подстрелить меня», сообразил Алтунин, отползая за шасси ближайшего самолета.

Было жаль автомата, оставшегося на убитом бойце.

Радовала фронтовая привычка иметь при себе как минимум две запасные обоймы. Пусть они тяжелы и создают определенное неудобство — натирают ляжку, протирают карман, но в свое время с тремя запасными обоймами в кармане ты можешь чувствовать себя хозяином положения. Если, конечно, тебя еще не застрелили…

— Не дайте ему забраться в кабину! — услышал Алтунин.

Можно было бы подивиться коварству врага, но тому, кто был знаком с абвером, удивляться не приходилось. Немцы, что бы о них ни говорили, достойные противники, а в абвер попадали достойнейшие из достойных. Дураков в абвере не было, это знал любой смершевец. Дураки служили в гестапо, в егерях, в министерстве восточных территорий, но не в абвере.

— Я свой! — крикнул он, не очень надеясь на то, что ему поверят. — А вот майор и капитан — вражеские диверсанты.

В ответ получил две недлинные очереди…

Откатился в сторону, услышал, как слева вязко чавкнули пули. Быстро отполз назад. Стрелять не стрелял, потому что не хотел обозначать себя и хотел стрелять наверняка…

Сколько тут всего народу? Человек сорок-пятьдесят, не больше… Да какое там сорок-пятьдесят… Тридцать от силы, вместе с офицерами. Сколько-то уже положили, остальных натравили на него…

Вспышки слева, вспышки справа…

Вспышки приближаются… Чавканье — это пули вязнут в земле… Лязг — это пули попадают в железо самолетов…

Наверное, самое время молиться. Жаль только, что не знаешь ни одной молитвы…

— Господи! — прочувственно прошептал Алтунин, бывавший в церкви только в детстве, когда мать водила. — Господи! Помоги мне, пожалуйста! Нельзя же так!

Еще выстрелы… Вспышки все ближе…

Осталось две обоймы…

— Сдавайся, фашистская собака!

«Это они мне? — удивился Алтунин. — Неужели?»

Последняя обойма… Осталось восемь патронов…

Шум мотора слева… Ли-2… В кабине один человек…

Майор НКВД, только без фуражки…

Это и есть главный… Как его? Кажется, Бильфингер…

Прицелиться как следует… Второго шанса у тебя не будет, Алтунин…

От сознания величайшей ответственности перестает биться сердце и останавливается дыхание. Весь мир уменьшается и умещается на мушке твоего ТТ, не самого лучшего пистолета для прицельной стрельбы…

Рука дрожит… Выстрел… Еще один… Человек в кабине падает вперед…

— Не стреляйте! — что есть мочи орет Алтунин, отшвыривая прочь ненужный уже пистолет. — Свой я! Свой!

Он поднимает обе руки вверх и успевает заметить время на циферблате…

Десять часов двенадцать минут… Всего-то… Интересно, Надежда еще ждет или уже ушла?

Надежда — хорошее имя.

22

Полки выстроились на Красной площади к восьми часам утра. Стояли под дождем, но дождя не замечали. Зрители тоже начали собираться загодя. К девяти часам гранитные трибуны у Кремлевской стены заполнились зрителями, среди которых было много иностранных гостей. Без четверти десять на Мавзолей поднялись Сталин и остальные члены Политбюро.

Командующий парадом маршал Рокоссовский скомандовал:

— Парад, смирно!

Войска застыли, словно единое целое. Зрители начали аплодировать.

В десять часов, едва только начали бить куранты, от Спасских ворот на коне выехал принимающий парад маршал Жуков. Рокоссовский поскакал ему навстречу.

Конь Жукова был серебристо-белым, редкий окрас, цвет славы. Сталину хотелось, чтобы на этом параде все было особенным, и он предложил поискать для Жукова серебряного, а не просто белого жеребца. Таких немного, но ничего, нашли. Если хорошенько поискать, то все можно найти, даже совесть у богача, как утверждает народная грузинская мудрость. Хорошего коня нашли, новой, социалистической терской породы, и имя у него хорошее — Кумир. Под командующим парадом маршалом Рокоссовским был конь караковой масти, вороной с подпалинами. Красивый контраст — один маршал на серебряном коне, другой на черным с золотыми сполохами. Хорошее сочетание.

Оба маршала объехали войска. Жуков приветствовал участников парада и поздравлял с победой над Германией. Полки отвечали громовым и протяжным «Ура!» Затем Жуков поднялся на трибуну Мавзолея.

— Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, сержанты и старшины, офицеры армии и флота, генералы и адмиралы! — начал Жуков свою приветственную речь. — Товарищи рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники науки, техники и искусства, служащие советских учреждений и предприятий! Боевые друзья!

От имени и по поручению Советского правительства и Всесоюзной Коммунистической партии большевиков приветствую и поздравляю вас с великой победой над германским империализмом…

Сталин посмотрел на затянутое тучами небо и недовольно нахмурился. Дождь параду не помеха, и не такие трудности преодолели, но обидно, что из-за дождя пришлось отменить воздушную часть парада. Неправы некоторые летчики, такие, например, как сын Василий, когда говорят, что современная война есть война воздушная, но в воздухе воевать приходится много. Без авиации в наше время ничего не навоюешь.

— Надо дать ученым поручение — пусть придумают, как избавляться от туч, — сказал Сталин стоявшему рядом Молотову, который курировал советскую науку. — Человек — хозяин природы. Уверен, что есть способ.

— Найдут, — кивнул Молотов.

— Подлые немецкие захватчики разделили участь всех прочих захватчиков, посягавших на нашу священную Землю. Подняв меч против нас, немцы нашли гибель от нашего меча…

Сталин вспомнил другой парад, 7 ноября 1941 года, когда прямо с Красной площади бойцы уходили на фронт. Как давно это было. Целую вечность назад. А вспомнишь, и кажется, что вчера.

— Из тяжелой войны, которую пришлось нам вести, Советское государство вышло еще более могучим, а Красная Армия — самой передовой и сильной армией в мире…

— Красивые мундиры, Вячеслав, — сказал Сталин, окидывая взором ряды солдат в новой парадной форме. — Тебе нравятся?

— Цвет морской волны смотрится лучше серого, товарищ Сталин.

— Я не спросил, что лучше смотрится. Я спросил — нравится тебе или нет.

— Очень нравится. Красиво. Танкистам только не повезло — в комбинезонах они.