НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 2 - Анатолий Днепров

— Ну, не так, конечно. Зачем обострять?… Просто я хочу напомнить известную истину, что ценность человека определяется его общественной значимостью.

В пещере стало совсем темно: наверное, луна уплыла за хребет. Чиркнула спичка, осветив на миг лицо Кирилла.

— Общественная значимость, говоришь… Слышу, слышу голос Василия Егорыча.

— Причем тут отец? Оставь его в покое.

— Я бы и рад оставить в покое нашего дорогого родителя, да вот — услышал знакомую интонацию.

— Злопамятный ты тип, — раздраженно сказал Игорь. — Никак не можешь простить отцу ту старую историю. А сам? Чем ты лучше отца? Ты ведь тоже с женой разошелся.

— Разошелся.

— Так какого же дьявола…

— Постой, Игорь. Ты прекрасно знаешь, почему я разошелся…

— Еще бы! Вечно шляешься по экспедициям, к тому же твой миленький неуживчивый характер… Да на ее месте любая бы не выдержала.

— Пусть так, — медленно сказал Кирилл и сделал подряд несколько затяжек. — Пусть так, — повторил он. — Не спорю, характер у меня паршивый… Но у Василия-то Егорыча все было по-другому.

— Детали не имеют значения.

— Имеют!

— Чего ты орешь? — зашипел Игорь и повернулся в сторону Кати.

С минуту они прислушивались к ее ровному дыханию.

— Спит, — прошептал Кирилл. — Умаялась… Ладно, Игорь, кончаем разговор — все равно ни к чему он не приведет, разлаемся только.

— Ханжа — вот кто ты, — угрюмо проговорил Игорь. — Сам грешен, а другим ничего не спускаешь.

— Прекрати, Игорь…

— Узколобый ханжа. По-твоему, человек не имеет права уйти от нелюбимой женщины к другой, которую…

— Да не так же было, не так! — Даже по голосу чувствовалось, что Кирилл мучительно морщится. — Не накручивай, ради бога, на все это любовь… Просто, когда Василий Егорыч в тридцатые годы шибко пошел в гору, необразованная жена стала его стеснять. В сущности, довольно банальная история о том, как один учился, а вторая штопала ему носки, стряпала и укачивала ребеночка, чтобы он не орал над папиным ухой, потому что папе надо было учиться…

— Сам помнишь? — спросил Игорь.

— А потом, когда папа выучился, — продолжал Кирилл, не обращая внимания на иронию, — он огляделся орлиным взглядом по сторонам…

— Тебе и пяти лет тогда не было, так что ты можешь судить только по пристрастным рассказам матери. А отец мне говорил, что у нее был жуткий, необузданный характер…

— Ну да, я же в нее пошел, — усмехнулся Кирилл.

— И потом не надо забывать: отец ей помогал долгие годы — совершенно добровольно, без этого… как его… исполнительного листа.

— Что верно, то верно. Он и мне однажды помог, Василий Егорыч. Выпутал из трудного положения, хотя я и не просил. Он у нас чадолюбивый, Василий Егорыч… Только вот напрасно он в науку пошел. Сидел бы у себя в главке… А так — высказываться надо было, вот он и высказался в пятидесятом о лженауке кибернетике. Теперь, небось, и самому стыдно.

Игорь завозился, поворачиваясь в мешке на другой бок.

Молчание воцарилось в пещере.

Утром Кирилл озабоченно осмотрел фляги и термос. Слил воду — оказалось всего две кружки — и стал привязывать пустые фляги к поясу так, чтобы они были по бокам. Затем взял ведерко.

Катя сказала:

— Ужасно боюсь, когда вы идете в завал. Там трещит все чаще…

— Что поделаешь, без воды нельзя, — ответил Кирилл с той мягкой интонацией, которая у него появлялась, когда он разговаривал с Катей. — Да не беспокойтесь, завал еще держится крепко. Вы с Игорем пока побудьте на площадке. Поглядывайте в котловину — вдруг кто-нибудь появится.

Он уполз в завал, осторожно проталкивая перед собой ведро. Катя поглядела ему вслед, потом шагнула к туннелю, ведущему на площадку.

— Катя, — позвал Игорь.

Она остановилась в пыльном столбе света.

— Я хочу поговорить с тобой.

— Ну что ж, говори, — спокойно ответила она и, поставив ногу на обломок камня, принялась рукавом свитера счищать с брюк пыль.

— Не знаю, когда мы отсюда выберемся и… выберемся ли вообще, — сказал Игорь, подойдя к ней, — но я хотел бы, чтобы ты меня поняла… и не сердилась…

— Я не сержусь, Игорь. Это не то слово.

— Знаю, ты оскорблена… Катя, это вырвалось у меня случайно. Просто минутная слабость. Минутное помрачение, если хочешь…

Она посмотрела на его запавшие глаза и небритые щеки, на горькие, незнакомые складочки у уголков рта. Взгляд ее смягчился.

— Хорошо, Игорь, — сказала она. — Минутная слабость. Верю тебе.

— Катюша, дорогая ты моя! — Он обрадованно притянул ее к себе, поцеловал в плотно сжатые губы. — Все, что угодно вытерплю, только не будь отчужденной…

Он целовал ее лицо и пыльные волосы, а она стояла в его объятиях, безвольно опустив руки и закрыв глаза. Потом высвободилась, машинально тронула рукой волосы, сказала:

— Разогрей консервы, а я подежурю на площадке. — И тихо добавила: — Хоть бы скорей он вернулся. Там так трещит…

Она скрылась в туннеле. Игорь зажег примус и поставил на него банку тушенки. Оставалось еще две банки мясных консервов и одна с гороховым концентратом. На сколько дней можно их растянуть? Сколько можно еще продержаться на галетах и сахаре? Он вспомнил, как Кирилл в Теберде набивал рюкзак синими пакетами с рафинадом. Услышал его скрипучий голос: «В горах надо есть побольше сахару»…

Игорь постоял в раздумье над рюкзаком Кирилла. Четыре брикета взрывчатки, подумал он. Ночью, когда Катя и Кирилл заснут, полезть в завал и… и открыть дорогу. Свершившийся факт, вот и все… Только вот — нужны какие-то капсюли, детонаторы, бикфордов шнур. Наверное, в его рюкзаке все есть, но как это соединить?… Сколько отрезать шнура, с какой скоростью он горит? В книгах Игорю попадались фразы вроде: «Рассчитав шнур на двенадцать минут, он поджег…» А как рассчитать? И как заложить заряд между камней? Кажется, надо его поместить в плотном гнезде… Ну, как-нибудь сообразим…

Игорь прислушался. Все тихо. Он решительно присел на корточки и запустил руки в рюкзак Кирилла…

Стоя на краю выступа, Катя смотрела вниз, в котловину. Вершины гор были освещены ранним солнцем, а внизу простиралась глубокая, хранящая ночную прохладу, тень. Пушистое облачко — комок ваты — зацепилось за соседнюю вершину. По склонам гор, покрытым хвойными лесами и орешником, легкими колышущимися полосами полз вверх туман, рассеивался в голубом сиянии утра.

В котловине не было ни души. Катя смотрела на открытые полянки, поросшие горной ромашкой и рододендронами, и пыталась себе представить туристов, идущих цепочкой там, внизу. Не может же быть, чтобы никто никогда не заходил в эту котловину.