Расписное небо (СИ) - Питкевич Александра "Samum"

– Будешь дальше делать вид, что спишь? – голос тихий, едва различимый, такой, чтобы не разрушить это ощущение. Мы словно спрятаны от всего на свете, пока мои глаза закрыты. Он ждет ответ. В голосе нет насмешки, только какая-то щемящая нежность, от которой еще сильнее хочется зажмуриться.

А я молчу. Мне не хочется сегодня ничего решать. Мы и так обговорили все, что было важно. Я хочу просто еще этой ласки, этих тайных, нежных прикосновений.

Не открывая глаз, медленно провожу носом по мужской груди. Тонкая ткань мешает почувствовать тепло, но запах скрыть не может. Прижимаюсь щекой к тому месту, где мерно и громко стучи сердце.

Тихий смешок.

– Если ты так просыпаешься всегда, я предпочитаю быть в этой постели каждое утро.

Я улыбаюсь. Сонное состояние никак не хочет отпускать, но мне и так хорошо. Замершие было, руки возобновляют свои движения, снова скользя по плечам, спине. Просыпаясь, я присоединяюсь к этому танцу, скольжу ладонями по груди, поражаясь ее твердости, изучаю плечи, блуждаю по шее, касаясь гребня. Волосы на затылке. Жесткие, упругие гребни на шее с тонкой мембраной между. Ладонь скользит вниз, пальцы цепляются за ворот футболки. Она мне мешает. Становится жарко, я начинаю подглядывать из-под ресниц, больше не чувствуя сонливости, изгибаясь под настойчивыми прикосновениями. Мой тактильный голод вспыхнул с такой силой, что я не уверена, смогу ли выпустить Сумудина из объятий, попытайся тот сбежать.

Эта мысль забавляет, прогоняя дрему совсем. Хочется мурчать как кошка и запускать когти в того, кто рядом.

Скользнув руками ниже, тяну ткань футболки вверх. Она раздражает, сердит, мешая получать удовольствие от прикосновений.

Сумудин отстраняется на мгновение, заставив сердито фыркнуть и распахнуть глаза, но через несколько секунд мне предоставили возможность касаться теплой кожи, такой гладкой, что даже немного начинает грызть зависть.

Занятая исследованием, не замечаю, когда эти длинные пальцы касаются кожи бедра, подтянув ночнушку выше. Прохладные ладони, так ярко ощущаясь на разгоряченной коже, скользят выше, замирают на бугорках и линиях шрамов. Еще бы, пальцы хирурга не могут проскочить такую аномалию. Ладонь медленно, осторожно скользнула выше, словно ощупывая, где заканчиваются старые рубцы, и снова двигается вниз. И еще раз.

Невольно замираю от этих прикосновений, поднимаю глаза.

Освещение становилось чуть ярче, повинуясь корабельным суткам, и теперь я ясно вижу эти золотые глаза, внимательно и серьезно рассматривающие меня. Жду вопросов, каких-то комментариев, но получаю поцелуй. Нежный, долгий, ласкающий. Ладони, едва удерживающие минуту назад, вдруг сжимаются, притягивая ближе, словно не позволяя сбежать. Только я и сама цепляюсь за широкие плечи, лишь бы не позволить ему отстраниться.

Тянущий, пробирающий до самого низа живота, поцелуй в одно мгновение сменяется целой лавиной ощущений, становиться резким, напористым, нетерпимым. Выметая все мысли из головы, не давая ни единого мгновения на осмысление, накрывает тяжелой волной страсти, воруя дыхание.

Я горю, падаю и плавлюсь одновременно, совершенно потерявшись в пространстве и ощущениях. Все так ярко, остро, словно у Сумудина есть тайная инструкция к моему телу, позволяющая залезть прямо в мозг, под кожу. Нервные окончания сходят с ума. Кожа взрывается миллионами маленьких фейерверков, как вспышки, возникающих то там , то тут. Одновременно и сладко и остро, пробирает до костей. Растапливает их и сминает.

Медленно, мучительно долго перед глазами то темнеет, то вспыхивают звезды, не давая разглядеть ничего вокруг. Я почти задыхаюсь от напряжения, как тело вдруг сжимается в последнем, мучительно-сладком спазме, качающем как приливные волны. Все плывет и дрожит. Кажется, даже заложило уши, так как я не сразу слышу слова Сумудина. Он меня зовет, нежно касаясь щеки и пытаясь привлечь внимание, а я могу только свернуться калачиком и уткнуться в его твердую грудь, совершенно шокированная и удовлетворенная до кончиков пальцев на ногах. Все еще видя радугу, звезды и северное сияние перед глазами, слегка поблекшие, но такие же невероятные, я вновь проваливаюсь в сон.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 25

Сумудин.

Я не мог вдохнуть. Ощущение, что получил по голове молотом, не отпускало. Столько огня в одной нерешительной женщине. Такие противоречия. Все же, землянки несколько более сложны характером, чем наши дамы. Что Селена, что Ольса, имеют в себе такое число граней, что чаще всего и не предугадаешь, как отреагируют в том или ином случае.

Обнимая вновь задремавшую женщину, пытался представить, как теперь перемениться жизнь, но в первый раз в жизни силы воображения не хватало. Судьба не всегда была ко мне благосклонна, ставя в не самые простые и приятные условия, но этот подарок, определенно, был мне по душе. Оставалось надеяться, что два умных существа смогут создать счастливый союз.

На кивер пришел вызов, вынуждая заняться работой.

Легко, чувствуя какое-то внутреннее удовлетворение, коснулся виска Ольсы губами. Это получилось как-то привычно, обыденно и в то же время так правильно, что по губам сама собой растянулась улыбка.

Просмотрев всех пациентов, с удивительным спокойствием провел повторную операцию одному из тех, кто пострадал вчера. Весь процесс прошел настолько гладко, что его можно было записывать в качестве канонического обучающего файла. У меня в жизни всего-то раза три операции проходили без единого отклонения, и каждый раз этот день проходил так, что в ужасе замирало сердце.

Я хорошо помнил каждый такой случай. Прошлый был достаточно давно, но это был один из самых тяжелых дней в моей жизни. Несколько выбитый из равновесия, я все стоял и стоял у стола, с которого уже забрали пациента. С меня сняли перчатки и хирургическую робу, а я все смотрел на стерильное поле, не в силах пошевелиться.

– «Чистая операция»? – на плечо легла тяжелая рука Нарина, немного возвращая в реальность. Тряхнув головой, поднял взгляд на встревоженного капитана.

– Тебе уже доложили?

– Еще бы. Мой медик целый час стоит у пустого стола в операционной, не реагируя на окружающее. Предчувствие?

– Нет пока, но Нарин… это убивает.

– Идем. Нам нужно немного волшебства. – Друг подтолкнул меня в сторону выхода между рядами молчаливых, слегка пришибленных подчиненных. Они все знали мою историю, и их не так же сильно пугало происходящее. Суеверие. Оно никуда не девается с выходом в космос. Может даже, становиться еще сильнее. Находясь так далеко от дома было необходимо во что-то верить. Особенно медикам.

– Думаешь, какао Селены способно справиться с такой неприятностью?

– Ты не веришь в силу какао? Только не говори это моей дарьё если не хочешь остаться лысым, – Нарин посмеивался, но я все равно слышал напряжение в голосе. Еще бы. Он отлично помнил, что прошлый раз в день, который начинался так хорошо, мы оплакивали моих родителей.

Замечательно утро на нашем первом корабле. Небольшой экипаж, простая задача в районе дальних колоний. Мои родители работали с пострадавшими во время обвалов, когда появились толонцы, атаковав поселение. Нас было слишком мало, всего пять групп под командованием молодых, неопытных оджи. В этом районе не было до того войны. Мы просто сопровождали группу врачей и инженеров.

Я только завершил оперировать одного из пострадавших. Ребро, сломанное во время обвала, пробило легкое. «Чистая опирация». Мама, стоя с другой стороны операционного стола, смотрела на меня и широко улыбалась. Так тепло и ласково. И гордо. На тот момент у меня было не так много опыта. И это была сложная операция. Но она прошла невероятно хорошо. Как по нотам. Пункт за пунктом. Идеально. Я помнил цвет паутинки, которой закрывал рану. Цвет своих перчаток. И мамины золотые глаза.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Покинув операционную, получил ободряющий хлопок по спине от отца, который только что закончил спасать своего пациента, я быстрее отправился к шаттлу. Меня ждал Нарин. Едва закончив восторженный рассказ, как красиво и умело я залатал пробитое легкое, как идеально стали скобы… не было грохота. Не было сигналов системы оповещения. Только яркая вспышка. Одна ослепительная, уничтожающая вспышка.