Священная книга оборотня - Виктор Пелевин

— Ты сегодня какая-то странная. Случайно ничего не глотала? Или не нюхала?

— Боишься? — спросила я, глядя на него исподлобья.

— Ха, — сказал он. — Видал я вещи пострашнее.

Я медленно пошла вокруг него. Он ухмыльнулся и двинулся в противоположную сторону по той же окружности, не отводя от меня взгляда — словно мы были парой фехтовальщиков из «Аниматрицы», которую он так любил смотреть, зацепившись за меня своим лохматым серым крюком (вот, кстати, где было настоящее подключение — не то что на экране). Потом мы одновременно остановились. Я шагнула к нему, положила руки на его погоны, притянула к себе и первый раз за время нашей связи поцеловала его в губы — так, как делают люди.

Раньше я никогда так не целовалась. Я имею в виду физически, с помощью рта. Это было странное ощущение — мокрое, теплое, с легким стуком зубов о зубы. Я вложила в свой первый поцелуй всю свою любовь. А в следующую секунду с ним началась трансформация.

Сначала все выглядело в точности как обычно — хвост выдвинулся (даже скорее вывалился) из позвоночника, изогнулся, и между ним и головой Александра натянулась невидимая энергетическая нить. Обычно после этого он за несколько мгновений становился волком. Но сейчас что-то разладилось. Он судорожно дернулся и упал на спину, будто его хвост вдруг стал таким тяжелым, что повалил его. Потом он быстро и страшно задрыгал руками и ногами (так бывает с людьми, получившими черепную травму) и за несколько секунд превратился в черную, совершенно уличную, даже какую-то беспризорно-помоечную — собаку.

Да, собаку. Она была размером с овчарку, но явно относилась к дворнягам. Ее неблагородные пропорции выдавали смесь множества разных кровей, а глаза были умными, ясно-злыми и почти человечьими, как у бродячих псов, ночующих у дверей метро вместе с бомжами. И еще эта собака была иссиня-черного, даже фиолетово-черного цвета, точь-в-точь как борода Аслана Удоева.

То ли из-за цвета, то ли из-за острых напряженных ушей, словно ловивших далекий звук, в этом псе чудилась чертовщина: приходили мысли о воронье над виселицей, о чем-то демоническом… Я понимаю — когда существо вроде меня говорит: «приходили мысли о чем-то демоническом», это звучит странно, но что же делать, если так оно и было. Но самым жутким был то ли примерещившийся, то ли действительно донесшийся сразу со всех сторон стон ужаса — как будто застонала сама земля.

Я так перепугалась, что завизжала. Он отскочил от меня, повернулся к зеркалу, увидел, дернулся и заскулил. Только тут я пришла в себя. К этому моменту я уже понимала — с ним случилось что-то страшное, какая-то катастрофа, и я была тому виной. Катастрофу вызвал мой поцелуй, та электрическая цепь любви, которую я замкнула, впившись своими губами в его рот.

Я присела рядом и обняла его за шею. Но он вырвался, а когда я попыталась его удержать, укусил меня за руку. Не так чтобы очень сильно, но в двух местах показалась кровь. Я ойкнула и отскочила. Он бросился к двери в другую комнату, ударил в нее лапами и исчез за ней.

Весь следующий час он не выходил. Я понимала, что он хочет остаться наедине с собой, и не нарушала его одиночества. Мне было страшно — я боялась, что вот-вот услышу выстрел (один раз он уже обещал застрелиться по совершенно пустяковому поводу). Но вместо выстрела я услышала музыку. Он поставил «I Follow the Sun». Послушав песню один раз, он завел ее снова. Потом еще раз. Потом еще. Видимо, его душе нужен был кислород.

Я так и осталась сидеть на ковре перед диваном. Как только я немного успокоилась, мне в голову стали приходить объяснения того, что произошло. Первым делом я вспомнила покойного лорда Крикета с его лекцией про змеиную силу, опускающуюся по хвосту. Естественно, услышав слово «сверхоборотень», я сочла все его построения бредом, гирляндой зловонных пузырей в болоте профанического эзотеризма. Но один аспект случившегося придал словам лорда некоторый вес.

Перед превращением Александр упал на пол. Так, будто его дернули за хвост. Или как будто хвост стал невероятно тяжелым. В любом случае, произошло что-то необычное, заставшее его врасплох — и это было связано с его органом внушения. А лорд Крикет говорил, что переход от волка к тому, что он назвал «сверхоборотнем», происходит, когда кундалини спускается к самому концу хвоста. Кроме того…

Это было самое неприятное. Кроме того, он говорил про необходимую для этого «инвольтацию тьмы», духовное воздействие «старшей демонической сущности…»

Little me?[29]

Трудно было в это поверить. С другой стороны, в словах покойного лорда вполне мог содержаться случайный осколок истины, подобранный этим Алистером Кроули. Мало ли в мире происходит тайных собраний и мистических ритуалов — не все же, в конце концов, полное шарлатанство. Несомненным было одно — я сыграла в случившемся роковую роль. Видимо, я стала катализатором какой-то неясной алхимической реакции. Как говорил Харуки Мураками, исходящая от женщины сила невелика, но может всколыхнуть сердце мужчины…

Самым страшным было понимание необратимости случившегося — такие вещи оборотень видит безошибочно. Я чувствовала, что Александр никогда не станет таким как прежде. И я не просто строила предположения, я знала это хвостом. Как будто я уронила драгоценную вазу, которая разлетелась на тысячи осколков — и теперь ее было уже не склеить.

Собравшись с духом, я подошла к двери, за которой он исчез, и открыла ее.

Я никогда не входила сюда раньше. За дверью оказалась совсем маленькая комнатка, подобие гардеробной, в которой были столик, кресло и полукругом огибающий стены шкаф. На столе лежал маленький цифровой магнитофон. Он в очередной раз играл песню Shocking Blue, обещая преследовать солнце до самого конца времен.

Александр был неузнаваем. Он успел переодеться — теперь на нем была не форма генерала, а темно-серый пиджак и черная водолазка. Я никогда раньше не видела его в таком наряде. Но самое главное, что-то неуловимое произошло с его лицом — глаза словно стали ближе друг к другу и выцвели. И еще изменилось их выражение — в них появилось отчаяние, уравновешенное яростью: думаю, только я смогла бы разложить на эти составные части его внешне спокойный взгляд. Это был и он, и не он. Мне стало страшно.

— Саша, — позвала я его тихо.

Он поднял на меня глаза.

— Помнишь сказку про Аленький цветочек?

— Помню, — сказала я.

— Я только сейчас понял, в чем ее смысл.

— В чем?

— Любовь не преображает. Она просто срывает маски. Я думал, что я принц. А оказалось… Вот она, моя душа.

Я почувствовала, как на моих глазах выступают слезы.

— Не смей так говорить, — прошептала я. — Это неправда. Ты ничего не понял. Душа здесь совершенно ни при чем. Это… Это как…

— Как вылупиться из яйца, — сказал он грустно. — Назад не влупишься.

Он поразительно точно выразил мои ощущения. Значит, перемена действительно была необратима. Я не знала, что сказать. Мне хотелось провалиться сквозь пол, потом сквозь землю, и так до бесконечности… Но он не считал меня виноватой. Наоборот, он ясно дал понять, что видит причину случившегося в себе. Какое все-таки благородное сердце, подумала я.

Он встал.

— Сейчас я лечу на север, — сказал он и нежно провел пальцами по моей щеке. — Будь что будет. Увидимся через три дня.

Он появился через два.

Я не ждала его в то утро, и инстинкт ничего мне не подсказал. Стук в дверь был странным, слабым. Если бы пришла милиция, пожарная инспекция, санэпидстанция, районный архитектор или еще какие-нибудь носители национальной идеи, звук был бы не такой: я знаю, как стучат, когда приходят за деньгами. Я решила, что это старушка-уборщица, которая убирает трибуны. Она иногда просила у меня кипятку. Я два раза дарила ей электрочайник, но она все равно приходила — наверно, от одиночества.

Александр стоял за дверью — мертвенно-бледный, с синими кругами под глазами и длинной царапиной на левой щеке. На нем был мятый летний плащ. От него пахло алкоголем — не перегаром, а, словно из водочной бутылки, свежим спиртом. Такого я за ним раньше не замечала.

— Как ты меня нашел? — спросила я.

Вопрос глупее трудно было придумать. Он даже не стал отвечать.

— Нет времени. Ты можешь меня спрятать?

— Конечно, — сказала я. — Заходи.

— Это место не подходит. Про него наши знают. Еще что-нибудь есть?

— Ну есть. Заходи, обсудим.

Он отрицательно покачал головой.

— Идем прямо сейчас. Через пять минут будет поздно.

Я поняла, что дело серьезное.

— Хорошо, — сказала я. — Мы сюда вернемся?

— Вряд ли.

— Тогда я возьму сумку. И велосипед. Зайдешь?

— Я подожду здесь.

Через несколько минут мы уже шли по лесной тропинке прочь от конно-спортивного комплекса. Я вела за руль велосипед; на моем плече висела тяжеленная сумка, но Александр не делал ни малейшей попытки помочь мне. Это было не очень на него похоже — но я чувствовала, что он еле идет.