Священная книга оборотня - Виктор Пелевин

А никак, говорят лисы. На основной вопрос философии у лис есть основной ответ. Он заключается в том, чтобы забыть про основной вопрос. Никаких философских проблем нет, есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка отразить Истину.

Но лучше упереться в такой тупик в первом же абзаце, чем через сорок лет изысканий и пять тысяч исписанных страниц. Когда Беркли понял наконец, в чем дело, он стал писать только о чудодейственных свойствах дегтярной настойки, с которой познакомился в Северной Америке. Над ним из-за этого до сих пор смеются разные филистеры — они не знают, что в то далекое время деготь в Америке делали из растения, которое называлось Jimson Weed, или Datura — по-русски «дурман».

И раз уж мы заговорили на эту тему. Религиозные ханжи обвиняют нас, оборотней, в том, что мы дурманим людям мозги и искажаем Образ Божий. Говорящие так не очень хорошо представляют себе Образ Божий, поскольку лепят его с собственных куличных рыл. В любом случае «искажать» и «дурманить» — это слишком оценочный язык, который переводит вопрос в эмоциональную плоскость и не дает понять существо дела. А состоит оно вот в чем (прошу отнестись к следующему абзацу внимательно — я, наконец, перехожу к главному).

Поскольку бытие вещей заключается в их воспринимаемости, любая трансформация может происходить двумя путями — быть либо восприятием трансформации, либо трансформацией восприятия.

В честь великого ирландца я бы назвала это правило законом Беркли. Знать его совершенно необходимо всем искателям истины, бандитам-вымогателям, брэнд-маркетологам и педофилам, желающим остаться на свободе. Так вот, лисы и волки-оборотни в своей практике пользуются разными аспектами закона Беркли.

Мы, лисы, используем трансформацию восприятия. Мы воздействуем на восприятие клиентов, заставляя их видеть то, что нам хочется. Наведенный нами морок становится для них абсолютно реален — шрамы на спине незабвенного Павла Ивановича лучшее тому доказательство. Но сами лисы продолжают видеть исходную реальность такой, какой ее, по мысли Беркли, видит Бог. Поэтому нас и обвиняют в том, что мы искажаем Образ Божий.

Это, конечно, ханжеское обвинение, основанное на двойном стандарте. Трансформация восприятия является основой не только лисьего колдовства, но и множества рыночных технологий. Например, фирма «Форд» приделывает к дешевому грузовичку F-150 красивую переднюю решетку, меняет кузов и называет получившийся продукт «Линкольн Навигатор». И никто не говорит, что фирма «Форд» искажает Образ Божий. А про политику я просто промолчу, и так все ясно. Но негодование почему-то вызываем только мы, лисы.

Волки-оборотни в отличие от нас используют восприятие трансформации. Они создают иллюзию не для других, а для себя. И верят в нее до такой степени, что иллюзия перестает быть иллюзией. Кажется, в Библии есть отрывок на эту тему — «будь у вас веры с горчичное зерно…» У волков она есть. Их превращение — своего рода цепная алхимическая реакция.

Сначала оборотень заставляет себя поверить, что у него растет хвост. А появляющийся хвост, который у волков является таким же органом внушения, как и у нас, гипнотически воздействует на собственное сознание волка, убеждая его, что с ним действительно происходит трансформация, и так до окончательного превращения в зверя. В технике это называют положительной обратной связью.

Превращение Александра каждый раз начиналось с одного и того же: его тело изгибалось, словно невидимый канат натягивался между хвостом и черепом. Теперь я поняла, в чем было дело. Ту энергию, которую лисы направляли на людей, волки замыкали сами на себя, вызывая трансформацию не в чужом восприятии, а в собственном, и уже потом, как следствие — в чужом.

Можно ли называть такое превращение реальным? Я никогда не понимала смысл этого эпитета до конца, тем более что каждая эпоха вкладывает в него свое значение. Например, в современном русском слово «реальный» имеет четыре основных употребления:

1) боевое междометие, употребляемое бандитами и работниками ФСБ во время ритуала смены крыши.

2) жаргонизм, используемый upper rat и хуй сосаети при разговоре о своих зарубежных счетах.

3) технический термин, относящийся к недвижимости.

4) общеупотребительное прилагательное, означающее «имеющий долларовый эквивалент».

Последнее значение делает термин «реальный» синонимом слова «метафизический», поскольку доллар в наше время есть величина темно-мистическая, опирающаяся исключительно на веру в то, что завтра будет похоже на сегодня. А мистикой должны заниматься не оборотни, а те, кому положено по профессии — политтехнологи и экономисты. Поэтому я не хочу называть превращение волка-оборотня «реальным» — иначе может сложиться ощущение, что в нем присутствует дешевая человеческая чертовщина. Но несомненными были две вещи:

1) трансформация волка качественно отличалась от лисьего морока, хоть и основывалась на том же эффекте.

2) на волчью метаморфозу тратилось огромное количество энергии — куда больше, чем расходовали на клиента мы, лисы.

Из-за этого волки не могли долго оставаться в зверином теле, и фольклор связывал их преображение с различными временными ограничениями — темный временем суток, полнолунием или чем-нибудь похожим. Здесь покойный лорд Крикет был совершенно прав.

Я вспомнила странное переживание, посетившее меня на охоте — когда я впервые в жизни осознала реликтовое излучение хвоста, направленное на меня саму. Но что именно я внушала себе? Что я лиса? Но я и без внушения это знала… В чем же дело? Я чувствовала, что стою на пороге чего-то важного, способного изменить всю мою жизнь и вывести, наконец, из того духовного тупика, в котором я провела последние пять веков. Но, к своему позору, вначале я подумала совсем не о духовной практике.

Стыдно признаться, но первая мысль была о сексе. Я вспомнила жесткий серый хвост Александра и поняла, как вывести наши любовные переживания на новую орбиту. Все было просто. Механизм воздействия на сознание, которым пользовались лисы и волки, совпадал в главном — различалась только интенсивность внушения и его объект. Я, так сказать, угощала своего клиента шампанским, и ему становилось весело. А Александр сам глотал бутылку водки, после чего всем вокруг становилось страшно. Но действующая субстанция, алкоголь, была той же самой.

Так вот, объединив наши возможности, мы могли наделать из шампанского с водкой массу самых разнообразных коктейлей. Ведь секс — не просто стыковка известных частей тела. Это еще и энергетический союз между двумя существами, совместный трип. Если мы научимся складывать наши гипнотические векторы для того, чтобы вместе нырять в любовную иллюзию, думала я, мы устроим себе такой вокзал для двоих, где каждая шпала будет на вес золота.

Была только одна сложность. Вначале нам следовало договориться о том, что мы хотим увидеть. Причем не просто на словах — слова были ненадежной опорой. Основываясь только на них, мы могли очень по-разному представить себе конечный маршрут путешествия. Требовалось готовое изображение, которое стало бы отправной точкой нашей визуализации. Например, картина…

Я попыталась представить себе подходящее классическое полотно. Как назло, ничего интересного не приходило в голову — вспомнился только шедевр раннего Пикассо «Старый еврей и мальчик». Много лет назад я закладывала открыткой с репродукцией этой картины «Психопатологию обыденной жизни» Фрейда, которую никак не могла осилить, и с тех пор две печальных темных фигуры запомнились мне во всех подробностях.

Нет, картины не годились. Они не давали представления о том, как выглядит объект в трехмере. Гораздо лучше подходило видео. У Александра такой большой телевизор, подумала я. Должна же от него быть хоть какая-то польза?

Есть сорт турецкой жвачки с картинками-вкладками, на которых изображены влюбленные пары в разных смешных ситуациях. Подписаны такие рисунки «Love is…», и раньше я часто видела их наклеенными на стены в лифтах и кинотеатрах. Если бы мне надо было нарисовать свою версию этого комикса, там были бы волк и лиса со сплетенными хвостами, сидящие перед телевизором.

Технология чуда оказалась проще, чем я предполагала. Достаточно было соединить наши гипнотические органы, устроившись в любой позе, которая позволяла это сделать. Соприкасаться должны были только хвосты: надо было следить за происходящим на экране, и более тесное соседство мешало.

Ритуал выработался у нас на удивление быстро. Обычно он ложился на бок, свешивая ноги на ковер, а я садилась рядом. Мы включали фильм, и я ласкала его до тех пор, пока не начиналась трансформация. Тогда я закидывала ноги на его мохнатый бок, мы соединяли наши антенны, а дальше начиналось нечто безумное, чего никогда не понять бесхвостому существу. Интенсивность переживания бывала такой, что мне приходилось применять специальную технику, чтобы успокоиться и остыть — я отводила глаза от экрана и читала про себя мантру из «Сутры Сердца», прохладную и глубокую, как колодец: в этих слогах санскрита можно было без следа растворить любую душевную суету. Мне нравилось смотреть, как соединяются наши хвосты — рыжий и серый. Словно кто-то поджег трухлявое полено, и его охватил сноп веселого искристого огня… Я, впрочем, не делилась этим сравнением с Александром.