Войны и кампании Фридриха Великого - Юрий Ненахов

Пылкий почитатель нашего героя, известный военный историк Ганс Дельбрюк отмечал «титанический склад характера Фридриха, всегда стремившегося к великим решениям». Действительно, объем и разнообразие военных, политических, государственных и множества иных задач, которые (притом успешно) решал король, поистине поражает воображение и сравнимо, пожалуй, только с деятельностью Петра Великого и Наполеона.

Дельбрюк также признавал, что победы «короля-полководца» чередовались с поражениями. Казалось бы, что полководец, проигравший ряд крупнейших и принципиально важных для него сражений, вряд ли может претендовать на лавры «военного гения». Однако и в этом факте, как ни странно, коренится одно из проявлений военного таланта прусского короля — феноменальное упорство в отстаивании, казалось бы, безнадежных позиций против всего света.

Клаузевиц в связи с этим заметил: «Необходимо, чтобы какое-нибудь чувство одушевляло великие силы полководца, будь то честолюбие Цезаря, ненависть к врагу Ганнибала, гордая решимость Фридриха Великого погибнуть со славою». Эту точку зрения разделяла и императрица Екатерина II: в книге аббата Денина о Фридрихе, напротив абзаца о том, что «его гений и мужество не только совсем не ослабевали, но почерпнули себе его новую жизнь в своих неудачах», она написала на полях: «Именно в его неудачах проявлялся его гений».

Таким образом, как ни странно, если многих других полководцев прославляли их победы, то Фридриху II громкую известность принесли его громкие поражения, готовность «погибнуть со славою» и поразительная способность воскресать и набирать силу в совершенно, на первый взгляд, безвыходных условиях. Такой способности, например, не обнаружил Наполеон, тоже сражавшийся со всей Европой и обладавший несравненно лучшими ресурсами. Вообще, можно смело сказать, что подобная стойкость, имеющая целью изматывание сил даже самого многочисленного противника, оказалась не по плечу никому после Фридриха.

В свое время Клаузевиц объявил Фридриха «предвозвестником Бонапарта», тем самым положив начало долгой дискуссии о различных формах стратегии, которая растянулась на десятилетия. Действительно, при всей кажущейся примитивности тактических и стратегических приемов Фридриха (неспособность по известным причинам отказаться от линейной тактики, стратегия «заслонов», недоведенность до конца результатов побед), результаты их применения оказались вполне удовлетворительными для Пруссии. Дельбрюк, разработавший именно на основе анализа деятельности короля и боевой работы его армии понятие «стратегии измора», пришел к выводу, что «войны Фридриха не выходят за пределы стратегии измора» и что сам Фридрих — приверженец упомянутой стратегии, «полководец, связанный в своих действиях ее принципами». Заключая свой подробный анализ «стратегии измора», в основе которой лежало не уничтожение живой силы противника в решительном сражении, а искусный маневр с целью захвата и удержания территории, Дельбрюк написал: «Лишь тот в полной мере может познать все величие Фридриха, кто в нем видит представителя стратегии измора». В принципе, этот достаточно нехитрый тезис вполне характеризует основное отличие прусского короля от многих других современных ему полководцев.

Интересны также высказывания самого короля по поводу военного дела и места в нем персоны монарха. Фридрих полагал, что обязанность государя — быть первым воином страны и, разумеется, лично предводительствовать своими войсками (должен сказать, что после Карла XII и Петра I Фридрих оказался последним монархом, который настолько преуспел на своем поприще — Наполеон вначале был воином, а уж потом стал императором, а император Всероссийский Александр Павлович и его «коллеги» скорее мешали действиям своих полководцев, чем действительно руководили войсками. С середины XIX столетия понятие «монарха-воина» вовсе исчезло).

Не касаясь достаточно подробно описанных выше тактических и дисциплинарных воззрений Фридриха II, остановлюсь здесь лишь на содержании его военно-политической доктрины. В своих многочисленных трудах король писал об этом, в частности, следующее:

«Мужество воина, кроме честолюбия, имеет и другие нравственные начала. Иногда источник его в самом темпераменте человека, в простом солдате это превосходное качество; иногда оно следствие обдуманности и в этом виде прилично офицеру; иногда оно происходит от любви к отечеству, которая должна одушевлять каждого гражданина; а иногда началом ему служит мечта о славе; такое мужество удивляет нас в Александре Македонском, в Цезаре, в Карле XII и в великом Конде».

«Голова генерала имеет более влияния на судьбу похода, чем руки его солдат. Мудрость должна прокладывать дорогу мужеству, а отвагу сберегать до решительной минуты. Чтобы заслужить похвалу знатоков, надо иметь больше искусства, чем счастья».

«Мир был бы очень счастлив, если бы правосудие, согласие и довольство народов зависели от одних переговоров. Тогда употребляли бы доводы вместо оружия; стали бы спорить, а не убивать людей. Но печальная необходимость побуждает государей приниматься за жестокие меры. Бывают случаи, где свободу народов, которой угрожают честолюбивые помыслы, нельзя защитить иначе, как оружием; где надо брать силою, чего неправота не хочет уступить добровольно; где государи, наконец, благо своего народа должны отдавать на произвол битв. В таких случаях ложная поговорка „добрая война доставляет прочный мир“ получает вид неоспоримой истины».

Фридрих изучил все тонкости военного дела и видел войну во всех ее проявлениях, как немногие полководцы и, уж точно, как ни один современный ему европейский монарх. Поэтому он имел полное право написать следующие строки:

«Но каждая война сама по себе так плодовита несчастьями, успех ее так неверен, а последствия до того пагубны для страны, что государи должны зрело и долго обдумывать свое намерение, прежде чем берутся за меч. Я уверен, если б монархи могли видеть хоть приблизительную картину бедствий, причиняемых стране и народу самой ничтожной войной, они бы внутренне содрогнулись. Но воображение их не в силах нарисовать им во всей наготе страданий, которых они никогда не знали и против которых обеспечены своим саном. Могут ли они, например, почувствовать тягость налогов, которые угнетают народ? Горе семейств, когда у них отнимают молодых людей в рекруты? Страдания от заразительных болезней, опустошающих войска? Все ужасы битвы или осады? Отчаяние раненых, неприязненный меч или пуля которых лишают не жизни, но членов, служивших им единственными орудиями к пропитанию? Горесть сирот, потерявших родителей, и вдов, оставшихся без опоры? Могут ли они, наконец, взвесить всю важность потери столь многих для отечества полезных людей, которых коса войны преждевременно снимает с лица земли? Война, по моему мнению, потому только неизбежна, что нет присутственного места для разбора несогласий государей!»

Ясно, что под этими нехорошими государями Фридрих не подразумевал себя. Свою точку зрения по отношению к войне он высказал в прямой и ясной форме. Поэтому в конце я приведу самый, на мой взгляд, любопытный отрывок из произведений короля:

«Причина войны — делает ее правдивой или несправедливой. Но во всяком случае она должна быть конечным средством в крайней необходимости, за которое надо браться с величайшей осторожностью и притом только в отчаянных случаях. Надо наперед строго исследовать, что побуждает к поднятию оружия на ближнего — простое ли заблуждение честолюбия или основательная, неизбежная необходимость? Войны бывают различных родов: война оборонительная — справедливейшая из всех. Бывают войны за государственные интересы, где государь должен защищать права своего народа, которые хотят у него отнять. Тогда процесс двух народов пишется сталью и кровью и битвы решают законность их прав. Бывают войны из предосторожности, и государи действуют весьма благоразумно, если их предпринимают. Конечно, в этих лучаях они зачинщики, но не менее того, война их справедлива.

Когда чрезмерная сила государства угрожает выступить из границ и потопить землю, благоразумие обязано противопоставить ей сильные оплоты и остановить бурное стремление потока, пока еще есть возможность. Мы видим, как накапливаются тучи; видим, как зарождается гроза, как молнии ее предвещают. Если государь, которому буря угрожает, не может отвратить ее собственными силами, то умно делает, соединяясь с теми, которые разделяют с ним опасность. Если бы цари Египта, Сирии и Македонии действовали соединенными силами против римского могущества, Рим никогда не разрушил бы этих монархий. Умно составленный союз и дружно веденная война разрушили бы властолюбивые планы, исполнение которых поработило весь тогдашний политический мир. Закон мудрости велит предпочитать меньшее зло большему, браться за верное и оставлять неизвестное. Благоразумно поступает государь, когда предпринимает наступательную войну, пока выбор между оливой и лавровым венком еще в его власти. Все войны, прямая цель которых отразить несправедливых завоевателей, сохранить святость прав народных, обеспечить общую свободу и спастись от притязаний и насилия властолюбцев; все эти войны, говорю я, вполне согласны с чувством справедливости. Государи, которые их ведут, неповинны в пролитой крови; они действуют по необходимости, и в этих случаях война меньшее зло, чем мир».