Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

Вот и отлично. Пусть считают, например, что она – любовница Пьера, и поэтому лично заинтересована в его жизни и здоровье. А может, надо и самой подбросить им эту мысль – конечно, не впрямую, а парочкой вроде бы случайно обронённых фраз…

Пока она поддерживала ногу потерявшего сознание Пьера, Гийом снял повязку, что-то буркнув про себя, и отлепил присохшие уже тампоны. Пьер застонал, заёрзал.

Раны уже закрылись. Осмотрев их, и проворчав «ага, арбалетная», Гийом щедро наложил на рубцы мази с ароматным растением, после чего накрыл мазь сверху листьями этого же растения. Достал откуда-то сравнительно свежие куски тряпок из льна, и прикрыл сверху листья.

Затем Катарина всё это придерживала, а Гийом плотно прибинтовал наложенное к ноге.

В отличии от своего несколько более разговорчивого, хотя и такого же угрюмого и заросшего брата, он почти всё время молчал. Даже когда требовалась её помощь, он предпочитал обходиться жестами. Катарину это вполне устраивало – она тоже старалась говорить поменьше, чтоб ненароком не сказать чего-нибудь лишнего.

Они только закончили перевязку, как вернулся Франсуа с дровами, и Мария с ушатом свежей воды – колодец находился здесь же, возле дома.

Франсуа чему-то хитро улыбался себе в бороду. И точно – потом Катарина узнала, что помогая Марии вытащить воду из колодца, он как бы случайно плечом потрогал её грудь. Результат, очевидно, вполне его удовлетворил. Во-всяком случае, глаза его теперь подозрительно блестели.

Оставив Пьера, накрытого одеялом, спать на широкой лавке у стены, где проходило врачевание, они с Марией вышли, теперь за продуктами для ужина. Снаружи Катарина поделилась с няней своими мыслями насчёт Пьера и их якобы близких отношениях.

Мария же рассказала о том, как её подловили, поворчала, но поскольку шило уже вылезло из мешка, согласилась, что такой способ замести следы всё же лучше, чем вообще никакой. Тем более что вызовет, скорее всего, только сочувствие – пожилые люди сентиментальны, и покровительственно относятся к «молодым и глупым». Да ещё и «влюблённым».

Вернулись в дом, Мария, завладев очагом, занялась котлом с то ли обедом, то ли ранним ужином – было, наверное, уже около четырёх пополудни. Катарина, заботливо придерживая разбуженного Пьера, и глядя на него томно-влюблёнными глазами, заставила его выпить уже настоявшийся и остывший отвар, который Гийом дал ей в ковше, коротко пояснив – «до дна».

Судя по тому, как даже непробиваемого всегда Пьера скривило, отвар был ну очень целительный. Его вкус так подействовал на несчастного пациента, что он даже не заметил её авансов и нежных взоров, а упал и отключился почти мгновенно. Впрочем, дышал он теперь намного ровнее.

Зато уж Франсуа-то её старания точно заметил. Засмущался, словно ребёнок.

За ужином, в котором заснувший Пьер не участвовал, все уже чувствовали себя спокойней и уютней. Обычно так и бывает с людьми, связанными общей тайной, общим делом.

Весело трещал огонь в огромной прокопчённой печке-плите, выпитое вино, которое Мария предусмотрительно вынула из их неприкосновенного запаса, приятно согрело и расслабило, еда тоже оказалась вкусной: к тушёному мясу с овощами, которое приготовила Мария, братья кое-что добавили из лесных даров. Так впервые Катарина попробовала запрещённую копчёную оленину. (Ну то есть – это простолюдинам запрещалось покушаться на «благородное» мясо…) Пастила из ягод тоже ей понравилась.

Да и сама по-деревенски патриархальная обстановка этого дома словно была предназначена, чтобы создавать тепло и уют, так нужные после унылой безлюдности лесных чащоб: всё деревянное, добротное, с любовью сработанное на века: от прокопчённых толстенных стен и стропил потолка, до массивных лавок и табуретов. Даже миски и ложки были деревянными.

Приходилось только удивляться, как умело обращались эти люди с доступными материалами и примитивными инструментами, обустраивая свой быт: всё продумано, под боком, используется много лет.

В неторопливой беседе, которая со скрипом, но всё-таки завязалась после ужина, Франсуа и поведал о злоключениях братьев и их бывших односельчан. Однако он проявил незаурядную тактичность – их с Марией практически не расспрашивал. Зато сам рассказал о разных приключениях и происшествиях, раненных и больных, которых им с братом довелось видеть и врачевать: район приграничный, земли плодородные, богатые, и кто только на этой земле, да и в гостях у братьев не побывал – причём не всегда с миром. Пять заросших травой и почти сравнявшихся с землей вытянутых холмиков за дровяным сараем Катарина так и восприняла – куда уж ясней…

Гийом, сидевший тихо, и в беседе участия не принимавший, вскоре после еды вышел, никак не объяснив свой уход, Катарина и Мария спокойно отнеслись к этому – надо человеку, ну, он и ушёл. Мало ли, какие у него дела.

Франсуа, словно почувствовав некоторое послабление дисциплины, стал рассказывать спокойнее, с интересными подробностями и не так скупо и сухо, как вначале. Поведал он и о нравах соседей – немцев и швейцарцев, которые до объявления своей страны нейтральной территорией, судя по всему, мирным и кротким нравом не отличались: пограничных инцидентов и просто грабительских набегов хватало…

Как бы невзначай описал он и дороги, по которым можно из их берлоги попасть в более цивилизованные места кратчайшим путём. Катарина оценила его заботу и помощь, и благодарно кивала, уточняя детали, улыбалась и расспрашивала ещё – Марию её вопросы теперь не настораживали, так как она думала, что понимает её любопытство. А Франсуа если чему и удивлялся из спрошенного, мог вполне списать это на разницу сословных интересов: не часто, наверное, его расспрашивал о быте и обстановке леса и приграничной зоны, дворянин.

Но всё же через пару часов стали сказываться усталость и нервное напряжение – она попросила Франсуа показать им, где они могут переночевать: Мария уже просто откровенно клевала носом. Франсуа весьма тактично сказал, что весь этот дом в их распоряжении, а они с братом поживут и в соседнем – там всё точно так же приспособлено, нужно только затопить печь. После этого, пожелав им спокойной ночи, он, всё же со скрытой ухмылкой поглядывая на «Анри», удалился и прикрыл за собой дверь.

Место для сна нашлось быстро – Катарина и Мария заняли вдвоём огромный топчан, располагавшийся у дальней стены, и накрытый несколькими настоящими, и не слишком хорошо обработанными – они заметно пованивали! – шкурами.

Приготовления много времени не заняли. Выйдя перед сном подышать свежим воздухом, Катарина постучалась к Франсуа, узнать у Гийома насчёт Пьера – что делать с ним, и чем поить, если попросит. Франсуа сказал, что когда будет надо что-либо дать, Гийом сам постучит к ним.